Мысль эта шла вразрез с господствующей кальвинистской догмой. Для протестантов-кальвинистов, подобных Кромвелю, бог был страшным и непознаваемым карающим владыкой, который определил большинство людей к вечному проклятию и огненной геенне, и лишь немногих приблизил к себе, независимо от их заслуг и стараний. Если такой бог и рождал откровения, то они были полны мистического ужаса, они заставляли Кромвеля ночами кричать и вскакивать с постели. Мироощущение квакеров противопоставляло темным образам гнева, огня, страдания, проклятья образы света и любви. Бог для них был бесконечным океаном любви и жизни, который неизмеримо обширнее и могущественнее моря человеческого греха, ничтожества и отчаяния. Бог, писал один из квакеров, это «море жизни, море любви, море непорочности и справедливости, море всемогущества и мудрости».
Для беднейших слоев населения особенно привлекательной была широта и человечность квакерских взглядов. Бог не желает гибели людям, говорили «друзья», он хочет спасти всех. Внутренний свет Христа — свет любви, истины и справедливости — может открыться каждому, и не только христианину, но и язычнику, иудею, турку, китайцу. При этом божественный свет носит мистический характер и в корне отличается от естественного разума — способности человека логически мыслить и постигать науки. Свет божественный подобен солнцу, земной разум — луне; свет ведет человека в делах духовных, разум — в земных. И, как луна светит от солнца, разум берет свою силу от духовного света.
Новое рождение человека происходит не от книжного знания, не от чтения Писания, изучения священной истории и догматов христианского вероучения, а от внутренней работы, которую совершает свет в душе человека. Сам Христос может проснуться в душе каждого, стоит только открыть его свету свое сердце. Не история, происшедшая с земным человеком 1650 лет назад в Иерусалиме, имела для квакеров главное значение, а внутренний импульс добра и правды, который они называли Христом.
Не о том же ли писал и Уинстэнли в своих ранних трактатах?
И квакеры, будто прочтя их, уверяли: все люди равны перед богом, каждый способен понять и принять внутренний свет Христа, каждый волен полностью освободиться от греха и уподобиться «Адаму до грехопадения». При этом из религиозных своих верований они делали весьма радикальные социальные выводы.
Раз все равны перед богом, значит, равны и друг перед другом. Отсюда шло отрицание титулов, званий, сословий. Квакеры ко всем обращались на «ты» и по имени, отказывались кланяться, снимать шляпы перед власть имущими и лордами. Бог полон любви ко всем — значит, каждое выступление против человека, любое ущемление достоинства, свободы и прав личности трактовалось как грех против бога. Христос, говорили квакеры, пришел не разрушить человеческие жизни, но спасти их, и потому те, кто, будучи представителем власти, судьей или священнослужителем, угрожают жизни человека, тем самым «ниспровергают дело господне» и «недостойны называться ни властями, ни учителями».
Квакеры, как и многие их современники, были хилиастами: они ожидали скорого второго пришествия Христа на землю и установления тысячелетнего царства добра и справедливости. Но их ожидание не было пассивным. Наоборот, они призывали переделать существующий мир и людей соответственно «духу Христа», дабы воля бога стала волей человека и общество здесь, на земле, могло уподобиться царствию небесному. Они горели желанием добиться справедливости, победить общественные зло и неправду. «Наша религия, — писал Фокс, — заставляет посещать бедняков, и сирот, и вдов, и удерживает от опасностей этого мира». Мы отрицаем религию тех людей, которые заботятся о своем телесном благополучии, в то время как «вдовы и сироты бродят, прося подаяния, по улицам и провинциям».
Опираясь на известное апостольское указание, что вера без дел мертва, «друзья» делали упор на необходимость поступать в этом мире по совести, помогать ближнему, заботиться о слабых, угнетенных, то есть «делать добро», а не «говорить о добре». Не то же ли подчеркивал и Уинстэнли?
И, подобно Уинстэнли, квакеры выступали против разнузданного поведения рантеров, против утверждения их, что между злом и добром нет различий, что «в боге дозволено все» и греха как такового не существует.
Что же касается государственной церкви, то не было, кажется у нее более стойкого и сознательного противника, чем «друзья внутреннего света». Они были уверены, что с апостольских времен христианская церковь претерпела множество необратимых изменений; она извратила свою духовную сущность и пошла по ложному пути, стала «суетной, мирской, честолюбивой, алчной, жестокой». Бог обитает не в храме, а в душе людской. Значит, и сам «дом с колокольней», и специально назначенные служители, и все эти крещения, причащения, отпевания, церемонии бракосочетания, иконы, облачения, алтари — не нужны. Более того, они вредны, так как обманывают народ и вытягивают из него деньги.
«О, сколь огромные суммы денег, — писал Фокс, — доставляет их торговля Священным писанием и их проповеди, от высочайшего епископа до ничтожного пастора! Какая другая торговля в мире может сравниться с нею!»
Бывали случаи, когда группы квакеров, явившись в церковь, кричали проповеднику, вещавшему с кафедры: «Сойди вниз, лжепророк, обманщик, слепой поводырь слепых, наемник!» Благонамеренные прихожане в ответ бросались на квакеров с кулаками, их изгоняли из храма, побивали камнями, тащили в тюрьму, отдавали под суд.
Не то же ли самое возмущение «лживыми и продажными проповедниками» высказывал в своих трактатах и Уинстэнли? В «Истине, поднимающей голову над скандалами», он говорит почти теми же словами, что и Джордж Фокс.
Практическим выводом из антицерковных взглядов квакеров стал их отказ платить церковную десятину. Фокс, Бэрроу и другие квакеры требовали решительной отмены этого «великого бедствия» для многих тысяч английских бедняков. Десятина была не только самым тяжелым из английских налогов. Она не только глубоко оскорбляла чувства всех нонконформистов, так как заставляла их содержать на свои деньги тех, кого они считали заведомыми лжецами и негодяями. Она особенно возмущала тем, что правом на ее сбор и присвоение обладали со времен Генриха VIII многочисленные светские собственники, частью сторонники короля, частью джентри и знать, а частью члены столь дискредитировавшего себя «охвостья» Долгого парламента. Между прочим, одним из таких «светских собственников» десятины был и сам Оливер Кромвель. Отказываясь платить десятину, «друзья» тем самым посягали на святая святых — на право частной собственности.
Они предлагали создать из поступлений от десятины общественный фонд и предназначить его на помощь нуждающимся. «Десятины этой нации, — писали Фокс и Бэрроу, — дали бы и чужестранцам, и сиротам, и вдовам, и пастырям вполне достаточно, и если бы создать общественные склады, чтобы содержать там эти поступления, в стране не было бы нищих». Проповедники же слова божия не должны требовать себе содержания: «Пусть они идут сначала сеять, и пахать, и молотить, и пасти стада и лишь тогда пусть пожинают плоды и едят, ибо таков завет апостолов».
Не об этом ли писал и Уинстэнли? Не он ли мечтал об общественных складах, из которых каждый труженик может взять все, что ему нужно?
Квакеры после 1653 года действительно выступили как продолжатели радикальных движений сороковых годов; они стали совестью «Доброго старого дела». В политической области они требовали реформы законодательства, отмены смертной казни, демократических свобод слова, совести, собраний и передвижений по стране. «Пусть все законы будут собраны в одном кратком томе, — писали они, — чтобы все могли знать их и чтобы все в них было понятно и просто… и пусть все заключенные, которые находятся в тюрьмах или исправительных домах четыре или пять лет, предстанут на суде перед их обвинителями и увидят, кто их обвиняет». «Пусть никто не будет приговорен к смерти за кражу скота или денег или подобные вещи, как приговорены многие; но пусть они останутся жить и возвратят четырехкратную стоимость похищенного или будут проданы за их воровство и трудятся своими руками, что есть благо согласно доктрине апостолов и указанию божьему».
Здесь квакеры являли себя наследниками политических левеллеров. Они считали казнь короля справедливым судом божьим, одобряли «Прайдову чистку» и установление республики. Верховным главой и авторитетом в государстве они признавали Иисуса Христа, что потенциально могло обернуться гражданским неповиновением любому правительству.
Они выдвигали и смелую социальную программу: решительно выступали против богатства и бедности, против всякого угнетения и неравенства. «Горе тем, — взывает Фокс, — кто алчно присоединяет дом к дому и так приближает поле к полю, что бедняк остается без всякой земли… Горе тому, кто алчно тащит к себе в дом неправдой добытые товары!..»
Как и Уинстэнли, квакеры решительно осуждали корыстолюбие, подчеркивали его несовместимость с принципами христианства. «Если ты исповедуешь Христа, — писал Фокс, — и следуешь алчности, жадности и земным устремлениям, ты отрицаешь его в своей жизни и обманываешь себя самого и других». Но и Уинстэнли считал главным моментом в грехопадении человека, по сути самим грехопадением, проявление алчности и себялюбия.
Квакеры видели свою задачу в борьбе против несправедливости и угнетения в мире сем. «И кто от Бога, — писал Нейлор в 1653 году, — и носит его меч, обращает его острие против всякого греха и злобы, несправедливости и угнетения и устанавливает у ворот правый суд и справедливость, чтобы бедняк мог быть освобожден от того, кто слишком могуществен для него, и чтобы дело сироты, вдовы и странника не могло пропасть; он прислушивается к воплям бедных и беспомощных, у кого мало денег и немного друзей, так, чтобы бедный человек мог не бояться выступать за правое дело, против величайшего угнетения в этой нации».
Можно подумать, что Нейлор читал Уинстэнли. На эту мысль наводит повторение высказанной вождем диггеров мысли, что королевская власть, власть несправедливости и деспотизма, сохранилась и после казни Карла I. Нейлор в 1659 году писал: «Невинный народ божий страдает не просто от натуры короля или епископа, а от господского, угнетательского, жестокого духа». Он вторит Уинстэнли и во многих других своих произведениях. Подобные же мысли встречаются в трактатах другого видного квакерского лидера — Эдварда Бэрроу. «Бедняки стонут повсюду под тяжкой рукой беспр