рофессиональные психотерапевты, знакомые с подробностями биографии британского политика. Они показали, что у нашего героя не было никаких психических патологий. Показательно, что даже в минуты отчаяния Черчилль признавался, что «совершенно не желает покидать этот мир». «Никогда не отказывайся от жизни, — скажет он однажды Вайолет Бонэм Картер, в девичестве Асквит. — Из всего можно найти выход, кроме смерти». А по поводу «черного пса», так этот термин был популярен в Викторианскую эпоху, и не исключено, что будущий политик позаимствовал его у своей няни миссис Эверест.
Дополнительным свидетельством того, что «черный пес» не представлял для Черчилля угрозы, является его поведение после отставки из Адмиралтейства — оно ничуть не похоже на поведение человека, парализованного депрессией. Он начал собирать документы о пресловутой кампании и решил лично отправиться в зону боевых действий. Понимая, что эта поездка может стать последней, он написал супруге прощальное письмо, которое следовало передать Клементине после его гибели. Текст завершался следующими словами: «Обо мне не переживай слишком долго. Смерть это всего лишь эпизод, притом не самый важный на нашем жизненном пути. С тех пор как я встретил тебя, моя дорогая, я был счастлив. Именно ты научила меня, насколько благородным может быть женское сердце. Если и здесь существует жизнь, знай, я буду стараться оберегать тебя. Ты же смотри вперед, чувствуй себя свободной, наслаждайся жизнью, заботься о детях и храни память обо мне. Благослови тебя Господь. Прощай. Уинстон»[135].
В последний момент тори наложили вето и поездка не состоялась. Превратившись в козла отпущения, Черчилль требовал от Асквита опубликовать все документы, которые доказывали его невиновность. Но в период войны подобное обнародование закрытых сведений было невозможно. В ноябре произошла очередная реорганизация Военного совета, после чего места в нем Черчиллю не нашлось. Подобные изменения стали для него последней каплей, подтолкнувшей на выбор нового пути. Заявив Асквиту, что он «не в состоянии в подобные времена оставаться на столь хорошо оплачиваемой бездеятельной должности», Черчилль подал в отставку и направился на фронт. Супруге он объяснил, что хочет «заработать славу, став хорошим и верным солдатом». Его сыну «не нужно будет стыдиться за то, что я сделал ради своей страны». Хотя в глубине души он надеялся вернуться целым и невредимым. «Если я еще не выполнил все, что должен, то буду сохранен», — успокаивал он Клементину[136]. Стремление послужить стране всегда относится к благородным мотивам. Но в случае с Черчиллем поездка на фронт и нахождение на передовой объяснялись также желанием отличиться. Он жаждал военной славы, которая была у его предка генерала Мальборо. Был еще и третий пласт мотивации. «Я твердо решил не возвращаться ни в какое правительство до окончания войны, если только мне не предложат широкие и реальные исполнительные полномочия», — писал Черчилль своему брату. Еще более категорично он заявил одному из сослуживцев, что «больше никогда не будет иметь дело с политикой и политиками»[137]. На самом деле, он не оставлял надежды вернуться на политическую арену, трижды наведываясь в Лондон в течение полугода своей службы. Но даже раздираемый столь противоположными мотивами, его поступок с уходом на фронт характеризовал его как смелую и сильную личность, он не искал легких путей и не прятался от опасностей.
Майор Черчилль покинул Англию 18 ноября, прибыв в Генеральный штаб в Сент-Омере. В штабе его встретил главнокомандующий британскими экспедиционными силами фельдмаршал Джон Френч (1852–1925), который предложил ему место адъютанта. Но Черчилль отказался, предпочтя оказаться на передовой. 20-го числа он был приписан ко 2-му батальону Гренадерского гвардейского полка для прохождения краткосрочного курса обучения. Непосредственным начальником бывшего министра стал подполковник Джордж Дарелл Джеффрис (1878–1960), единственный офицер первоначального состава этого батальона, который выжил с начала войны. Что увидел Черчилль на фронте? «Повсюду грязь и мусор, — писал он супруге. — Могилы копают в тылу настолько небрежно, что из земли торчат конечности и куски одежды; вода и дерьмо со всех сторон, и над всем этим в ослепительном лунном свете полчища летучих мышей под непрекращающийся аккомпанемент пулеметных очередей и свист пуль». Несмотря на бытовые неудобства — «условия жизни, конечно, суровые и не полезные для здоровья», Черчилль был счастлив оказаться на фронте. Он ощущал себя «помолодевшим на пять лет» и, по его собственным словам, «никогда еще не чувствовал себя столь хорошо и не пребывал в столь замечательном расположении духа». «Мне нравятся окопы, в которых постоянно что-то происходит и в которых люди сражаются за правое дело в великой войне», — признавался он жене, добавляя, что не понимал до этого, «что значит освобождение» и «как можно было угробить столько месяцев на бессильные переживания, вместо того чтобы провести их на войне»[138].
Черчилль рассчитывал, что в ближайшее время его произведут в звание бригадного генерала и дадут в подчинение 56-ю бригаду 19-й дивизии. Он обо всем уже договорился с Френчем, но в самый последний момент ему вновь воткнули нож в спину — Асквит наложил вето на это решение, дав разрешение только на батальон. «Чувства Асквита всегда определяются его интересами. Он готов кинуть любого на растерзание волкам, лишь бы сохранить свое место», — с горечью прокомментирует Черчилль, считая, что поведение премьера, которого он теперь называл «старым негодяем», «достигло пределов подлости и неблагодарности»[139]. Реакцию Черчилля можно понять, но и поведение Асквита вполне объяснимо. Отставной политик и так получил преференции, и давать ему — не имеющему опыт управления в бою большими формированиями — бригаду было существенным и необоснованным отступлением от правил. Да и сказать, что Асквит был негативно расположен к бывшему коллеге, тоже неправильно. Пока Черчилль был на фронте, его семья активно участвовала в светской жизни: Клементину приглашали на приемы на Даунинг-стрит, четырехлетний Рандольф был пажом на свадьбе Вайолет Асквит. В дом бывшего министра на чай приезжала сначала супруга премьера Марго, а затем и сам Асквит. В середине февраля Клементина провела уик-энд в резиденции лорда-хранителя Пяти портов, где отдыхал Асквит, играя с премьер-министром наедине в гольф.
В январе 1916 года Черчилль был повышен в звании до подполковника и назначен командующим 6-м батальоном Королевского Шотландского фузилерного полка, входящего в состав 27-й пехотной бригады бригадного генерала Генри Уошла (1866–1947); в свою очередь бригада входила в состав 9-й (шотландской) дивизии бригадного генерала Уильяма Фурса (1865–1953). Подопечные встретили экс-министра настороженно, но он сумел растопить лед недоверия и быстро завоевал их расположение и уважение. Черчилль был хорошим командиром. Он не прятался от пуль, демонстрируя храбрость, проявлял заботу о личном составе, делясь офицерским пайком и домашним провиантом, следил за гигиеной личного состава, объявив войну вшам и прочитав на эту тему лекцию, был в меру строг, заявляя, что «сломает любого, кто пойдет против него», но не чужд снисхождения, отказавшись наказывать провинившегося перед атакой. Пытаясь научить солдат преодолевать колючую проволоку, он сильно порезал собственные руки. Над его основательностью и эксцентричностью иногда посмеивались, но в целом понимали, что он делает все правильно. Он старался подбадривать офицеров, призывая их «смеяться и научить смеяться своих солдат». «Война — это игра, в которую играют с улыбкой, — утверждал он. — Если не можете улыбаться, скальтесь, не можете скалиться, отойдите в сторону, пока не научитесь»[140]. Черчилль встретил на фронте старых друзей и завел новые знакомства, которые использовал в дальнейшем. Он подружился с капитаном Эдуардом Луисом Спирсом (1886–1974), который в 1940 году будет помогать поддерживать связь с французским руководством. Его заместителем в 6-м батальоне стал 25-летний майор баронет Арчибальд Синклер (1890–1970), впоследствии возглавивший Либеральную партию и занимавший в Военном правительстве Черчилля пост государственнго секретаря по вопросам авиации (министра авиации). Французским офицером связи у Черчилля служил Эмиль Эрзог (1885–1967), который в дальнейшем станет известным писателем под псевдонимом Андре Моруа.
Если в годы колониальных кампаний и Англо-бурской войны Черчиллю везло оказаться в гуще сражения, то на этот раз ему повезло их избежать. Он прибыл на фронт слишком поздно, чтобы принять участие в кровопролитном сражении при Лоосе (сентябрь — октябрь 1915 года), и покинул его слишком рано, чтобы стать свидетелем тяжелейшей битвы на Сомме (июль — ноябрь 1916 года). Но война есть война, и понятие безопасности к ней неприменимо. 26 ноября могло стать последним днем в жизни нашего героя. Его вызвал командующий XI корпусом генерал-лейтенант сэр Ричард Хейкинг (1862–1945). В назначенное время и в назначенном месте Черчилля должен был забрать автомобиль. Но никакого автомобиля на месте не оказалось. Выяснилось, что шофер ошибся и приехал не туда. Встречу пришлось перенести. Раздосадованный Черчилль вернулся обратно, узнав, что через четверть часа после ухода к командующему в его блиндаж попал снаряд. Все, кто был внутри, погибли. «Видишь, насколько тщетно беспокоиться о подобных вещах, — прокомментировал он свое чудесное спасение Клементине. — Все это случай, судьба. И наши упрямые шаги уже давно спланированы. Все, что нам остается, вести себя естественно, доверив свое будущее Господу». В 1926 году Черчилль напишет для Cosmopolitan статью «Удача?», в которой, приведя этот эпизод, напишет: «Чем больше живешь на свете, тем больше понимаешь, что все зависит от случая. Случай, фортуна, удача, судьба, рок, провидение воспринимаются мной, как нечто единое, только названное разными словами. Непосредственное влияние, которое каждый из нас оказывает на свою жизнь, постоянно контролируется внешней, высшей силой. Если каждый из нас проанализирует последние десять лет своей жизни, он обратит внимание, что крошечные события, нисколько не важные сами по себе, в действительности управляют нашими достижениями и нашей карьерой»