У Черчилля уже были налажены многолетние и плодотворные отношения с британскими изданиями. Теперь он решил расширить рабочие связи, наладив взаимодействие с американским газетным магнатом Уильямом Рандольфом Херстом (1863–1951). В основном для этого, а также для получения удовольствия от путешествия и бесед с известными людьми экс-министр отправился в августе в трехмесячный вояж по Северной Америке, посетив Квебек, Оттаву, Торонто, Ниагарский водопад, Виннипег, Реджайну, Эдмонтон, Калгари, Ванкувер и дальше Сиэтл. По Канаде Черчилль и сопровождавшие его сын Рандольф, брат и племянник Джон передвигались в персональном железнодорожном вагоне Mount Royal, предоставленном вице-президентом «Канадской тихоокеанской железной дороги» Грантом Холлом (1863–1934). «Трудно представить путешествие с большим комфортом и роскошью», — с гордостью записал Рандольф в дневнике[206]. В США они пересели на автомобиль, любезно предоставленный промышленным магнатом Чарльзом Швабом (1862–1939). Из Сиэтла они проследовали по Западному побережью, через Сан-Франциско и Санта-Барбару, — в Лос-Анджелес, откуда, с разворотом на восток, через Чикаго и Вашингтон, — до Нью-Йорка. Во время поездки Черчилль встретился с премьер-министром Канады Макензи Кингом (1874–1950), президентом США Гербертом Гувером (1874–1964), а также посетил Голливуд, Ликскую обсерваторию и места, где решалась судьба Гражданской войны.
Херст познакомит своего гостя с Чарльзом (Чарли) Спенсером Чаплином (1889–1977). «Мы стали с ним большими друзьями, — заявил наш герой Клементине. — Ты не сможешь его не полюбить. Мальчики им восхищены. Он удивительный комический актер — симпатизирует большевикам в политике, зато восхитительный собеседник». Вряд ли их отношения действительно можно охарактеризовать как «большую дружбу». Какое-то время они поддерживали отношения, и Чаплин даже два раза приезжал в Чартвелл, оставив об этом ироничные воспоминания. Восхищенный тем, как актер изображал Наполеона, политик предложил ему сыграть молодого Бонапарта — при условии, что он, Черчилль, лично напишет сценарий для фильма. По его мнению, это могло стать «самым запоминающимся событием кинематографа». «Чаплин бредит тем, чтобы играть трагические роли так же, как он играет комические, — считал политик. — И те, кто смеется над этими желаниями, не понимают истинного значения гения Чаплина». Проект не состоится и мир не увидит творческого тандема двух Спенсеров. Зато Черчилль напишет о великом комике эссе «Язык, понятный каждому», в котором выскажет важный для себя тезис, что за трудным детством могут стоять выдающиеся достижения. «Бедность еще не пожизненный приговор, — напишет он. — Это вызов. Для некоторых даже больше — это возможность». Для обоснования своей мысли он также упомянет биографии Марка Твена и Чарльза Диккенса (1812–1870). «Он был так же беден, — напишет Черчилль об авторе „Посмертных записок Пиквикского клуба“. — Он также многого лишился в детстве. Но алхимия гения преобразовала горечь и страдания в золото великой литературы». Относительно актерских дарований Черчилль считал «главным достижением» Чаплина «возобновление в наши дни одного из величайших искусств древнего мира» — пантомимы[207].
Черчиллю понравился Североамериканский континент «неугомонной энергией, экстраординарной скоростью и напряжением деловых сделок, а также лихорадочной активностью спортивной и социальной жизни». Супруге он признавался, что в США есть «множество возможностей стать богатым». Под этими возможностями он понимал игру на бирже. Вдохновленный беседами с финансовыми воротилами, Черчилль счел свое пребывание в США удачным моментом для инвестирования. Используя все свои накопления, а также собрав от издателей в счет будущих статей и произведений солидную сумму в 22 тыс. фунтов (сегодня это соответствует 1,2 млн фунтов), он пустился в биржевые спекуляции. Сначала ему сопутствовала удача, пока не настало 24 октября 1929 года, вошедшее в мировую финансовую историю как Черный четверг. Индекс Доу-Джонса упал сразу на 11 %, продолжив снижение в следующие дни. К 29 октября Черчилль потерял 17 тыс. фунтов, большую часть которых ему еще нужно было отработать. С тяжелым сердцем он на следующий день сел на пароход, отплывающий в родную Англию[208].
В Лондоне Черчилль посвятил себя решению запутанного и наболевшего вопроса о дальнейшей судьбе Индии, в которой одновременно переплелось множество демографических, этнических, конфессиональных, политических и экономических проблем. На самом деле, этот вопрос не был нов, он давно нависал над Британской империей грозовой тучей и требовал скорейшего разрешения. В 1919 году был принят Закон об управлении Индией, устанавливающий диархию — разделение исполнительной власти между губернатором, за которым оставались финансы, суды, армия и полиция, и региональными министрами, отвечающими за образование, здравоохранение и коммунальные службы. Закон носил экспериментальный характер и предусматривал формирование спустя десять лет специальной комиссии, которая должна была проанализировать ситуацию и предложить дальнейшие конституционные преобразования. Комиссия[209] была создана в 1927 году Ф. Э. Смитом, занимавшим на тот момент пост государственного секретаря по делам Индии В июне 1930 года в заключительном докладе комиссия рекомендовала последовательный переход к самоуправлению сначала с упразднением диархии и распространением представительного правления в провинциях, затем с постепенным созданием федерального правительства, и уже на заключительном этапе — предоставление статуса доминиона. Учитывая, что в состав комиссии вошли в основном представители метрополии, ее активность не встретила поддержки и была бойкотирована основными политическими партиями Индии: Индийским национальным конгрессом (ИНК), Мусульманской лигой и движением Хинду Махасабха. ИНК еще до публикации заключительного доклада разработал и направил в Лондон проект конституции (Конституция М. Неру), предусматривающий предоставление Индии статуса доминиона. ИНК потребовал принять этот проект, угрожая в противном случае началом массовых выступлений за полную независимость. Британскую власть на субконтиненте представлял вице-король Индии лорд Галифакс (как уже отмечалось, на тот момент известный как лорд Ирвин), заявивший, что предоставление Индии статуса доминиона является «естественным результатом ее конституционного развития». Вскоре это заявление, вошедшее в историю как «декларация лорда Ирвина», поддержали премьер-министр Рамсей Макдональд и лидер тори Стэнли Болдуин.
Если позиция Макдональда была вполне ожидаема, то поведение Болдуина вызвало критику среди консерваторов ультраимпериалистического толка, а также лоббистов Сити, представители которого инвестировали в регион значительные средства. Ни те ни другие не были близки Черчиллю, но именно в нем они увидели свою надежду и главного защитника своих интересов. Черчилль не обманул их ожиданий, сразу же после возвращения из США вступив в борьбу по злободневному вопросу. 16 ноября Daily Mail опубликовала его статью «Опасность в Индии», в которой автор, хотя и не возражал против предоставления Индии самоуправления, считал, что в настоящий момент подобное «криминальное и вредоносное» решение преждевременно и способно привести к обострению этноконфессиональных конфликтов.
Чем руководствовался Черчилль, вступив в схватку, которая отстаивала не его интересы, но при этом подталкивала на путь противоборства с лидером своей партии? С одной стороны, он был убежденным сторонником колониальной политики, считая, что она принесла благо индийскому народу. В той же статье Daily Mail он убеждал читателей, что участие Британии в жизни индийцев спасло их от «варварства, тирании и междоусобных войн», «защитило индийские границы от вторжения с севера», предотвратило голод, познакомив местных жителей с последними достижениями науки и техники. С другой стороны, он понимал, что колонии также нужны самой Британии, как источник ресурсов и рынок сбыта. Особенно во время начавшегося экономического кризиса. Черчилль считал, что его страна переживает очередной период «борьбы за жизнь, и основной вопрос будет касаться не только сохранения Индии, но и серьезных притязаний на коммерческие права». Кроме того, он увидел в индийском вопросе призрак разрушения всей империи. Черчилль считал, что союз Болдуина с лейбористами, в том числе по индийскому вопросу, ослабляет Консервативную партию. Он все больше разочаровывался в «Честном Стэне», признавшись друзьям в январе 1930 года, что считает его «абсолютно безнадежным»[210].
В сентябре 1930 года от пневмонии и цирроза печени скончался Ф. Э. Смит. Природа наделила его крепким здоровьем, однако неправильный образ жизни с манерой «сжигать свечи с двух концов» разрушил даже этот титанический каркас. В насыщенной и долгой биографии Черчилля было множество эпизодов, когда он провожал в последний путь своих коллег, сторонников, друзей и родственников. Но случай со Смитом стоит особняком. Он называл Ф. Э. «величайшим другом», замечая, что на протяжении четверти века «наша дружба была безупречна». В некрологе для The Times он охарактеризовал Смита как «верного, преданного и доблестного друга, а также мудрого, эрудированного и восхитительного соратника», считая, что его уход является тяжелой потерей не только для родственников и близких друзей, но и для всей страны. В первую очередь это был жесткий удар и невосполнимая потеря для самого Черчилля. Среди всех его друзей Смит был одним из немногих, если не единственным, кого он воспринимал как равного — по интеллекту, способностям, силе характера, возможностям и потенциалу. Он будет так нуждаться в нем в предстоящих баталиях, вынужденный теперь вести их в одиночестве. Не случайно, узнав о кончине Смита, он заплакал, повторяя весь вечер: «Я чувствую себя таким одиноким»