Рассматривая описание усилий Советского Союза по разгрому гитлеровской Германии, невольно возникает вопрос, как Черчилль относился к восточному союзнику. В историографии принято цитировать его слова из памятной записки Идену от 21 октября 1942 года: «Было бы неизмеримой катастрофой, если бы русское варварство подавило культуру и независимость древних государств Европы». Куда менее известен другой объемный документ, адресованный тому же Идену в январе 1944 года, в котором Черчилль согласен признать контроль СССР над Прибалтикой: «Огромные победы русской армии, коренные изменения, которые произошли в характере русского государства и правительства, новая уверенность, которую мы испытываем в отношении Сталина, — все играет свою роль». Однако в апреле 1944 года, после неудачного обсуждения Польского вопроса, Черчилль вновь поменял точку зрения, заявив Идену: «Несмотря на то что я сделал все возможное, чтобы с симпатией относиться к коммунистическим лидерам, я не чувствую к ним даже малейшего доверия и не могу испытывать какой-либо уверенности». Оба эти послания 1944 года Черчилль не стал включать в пятый том, но сама амплитуда колебаний британского политика показательна, представляя его как ищущего компромисс и готового к диалогу, а также формируя образ, который больше соответствует действительности, чем привычное восприятие расчетливого и непримиримого антисоветчика[452].
Шестой том увидел свет в 79-ю годовщину рождения автора в США и в апреле 1954 года — в Британии. Хотя значительная часть текста была написана еще до премьерства, много работы пришлось выполнить после выборов 1951 года. Разумеется, эта ноша легла в основном на плечи помощников, поскольку у автора оставалось немного времени для участия в литературном проекте. В качестве названия с отсылкой к любимому стихотворению Киплинга «Если» Черчилль выбрал красноречивое «Триумф и трагедия»[453], которое недвусмысленно указывало на мрачную эпоху, когда завершение самой страшной войны в истории человечества не смогло гарантировать мир и процветание. На описание прошлого в очередной раз влияло настоящее с противоречиями и опасностями холодной войны. Наиболее резкие высказывания в отношении СССР были продиктованы Черчиллем в конце декабря 1950 года после вступления в корейскую войну коммунистического Китая и ухудшения положения на фронте. При этом Черчилль избегал персональных атак на Сталина. Например, в «Записках о шестом томе», рассказывая, как, по его мнению, советское руководство нарушило достигнутые в Ялте договоренности, он перекладывает основную вину не на руководителя СССР, а на его окружение. Нашлось место даже хвалебным ремаркам: например, при описании событий сентября 1944 года Черчилль признается, что «ощущал острую потребность повидаться со Сталиным, с которым, как я всегда считал, можно поговорить по-человечески». Примечательно, что этот фрагмент был продиктован 26 ноября 1950 года, как раз в тот момент, когда Китай не без поддержки СССР вступил в корейскую войну.
К моменту переезда Черчилля на Даунинг-стрит он все больше стал склоняться к необходимости мирного сосуществования Западного и Восточного блоков. Подобные изменения в подходах нашли отражение в готовящемся тексте. Так, продиктованное в декабре 1950 года несправедливое утверждение, будто «Советская Россия становится смертельной угрозой для свободного мира», было удалено. Также Черчилль удалил предложение Паунэлла, в котором сообщалось, что незадолго до своей кончины Рузвельт «слишком много полагался на честность Сталина, а также на собственную способность к убеждению, но сейчас вся его добыча ускользнула». Аналогичная судьба постигла другое упоминание о Сталине, который «не только разгромил на фронтах своего врага, но и обманул союзников». Авторским правкам также подверглись названия глав: «Советское оскорбление» было заменено на «Советские подозрения», а «Советская ловушка» — на «Усиление трений с Россией». Авторский подход проявился и в частных замечаниях. Например, в отказе упомянуть Сталина при описании очередного болезненного раунда обсуждений Польского вопроса. Черчилль использовал обезличенную форму, заметив, что ему «приходилось иметь дело с политиками из Кремля, руководимыми расчетами, а не эмоциями». «Я не хочу совершать никаких поступков, которые могут ухудшить существующее положение», — объяснил он Денису Келли внесенные исправления[454].
Помимо премьерства за время подготовки шестого тома к изданию в жизни Черчилля произошло еще одно знаковое событие, благоприятно сказавшееся на тираже. В октябре 1953 года стало известно о присуждении нашему герою Нобелевской премии… по литературе — за «высокое мастерство исторических и биографических описаний, а также за блестящее ораторское искусство, с помощью которого отстаивались высшие человеческие ценности». Наряду с Редьярдом Киплингом (1907)[455], Бернардом Шоу (1925), Джоном Голсуорси (1932), Томасом Элиотом (1948) и Бертраном Расселом (1950) Черчилль стал шестым британцем и единственным в мире политиком, удостоившимся столь высокой награды в столь творческой номинации. Среди номинантов в 1953 году также обсуждалась кандидатура Эрнеста Хемингуэя (1899–1961), но его вклад в литературу будет отмечен только в следующем году. Имя Черчилля неоднократно упоминалось в связи с Нобелевским комитетом, но само присуждение вызвало у общественности вопросы в адекватности подобного решения. Согласно завещанию Альфреда Нобеля (1833–1896), премия по литературе присуждается за создание наиболее значительного литературного произведения идеалистической[456] направленности. При этом под «литературным» понимается произведение не только художественного жанра, что формально делает выбор британского политика правомерным, хотя тот факт, что на момент присуждения он занимал пост премьер-министра, бросал политическую тень на весь эпизод. Впредь Шведская академия возьмет за правило не допускать рассмотрения даже на предварительном отборе претендентов-литераторов, занимающих государственные посты.
Сам Черчилль спокойно воспринял новости из Стокгольма. В день обнародования информации о награждении он написал письмо супруге, в котором помимо рассказа о дальнейших планах, а также неизменного признания в любви, статусу нобеляра уделена всего одна строчка: «Все решено насчет Нобелевской премии. Двенадцать тысяч и сто фунтов, не облагаемых налогом. Неплохо!» По словам личного секретаря Монтагю Брауна, Черчилль хотел получить Премию мира и, узнав, что его отметили в другой номинации, немного расстроился. На торжественную церемонию награждения в Стокгольмском концертном зале, которая состоялась, как обычно, в годовщину смерти Нобеля — 10 декабря, Черчилль не поехал, предпочтя ей участие в международной конференции в Бермудах. Обычно, если лауреат не может присутствовать на церемонии награждения, его представляет посол. Но в этот раз было сделано исключение. Золотую медаль получила Клементина, которая и прочитала Нобелевскую речь с упоминанием «внушающего ужас вопроса: не имеем ли мы дело с явлениями, которые выходят за рамки нашего контроля»[457].
Шестой том завершил монументальный труд, который стал самым большим (более 2 млн слов) и самым популярным в литературном наследии автора. Своей гексалогией Черчилль установил рекорд, став не только единственным политиком, который занимал в двух мировых войнах руководящие посты и о каждой из них написал объемные исторические сочинения, но и войдя в историю единственным главой правительства, который столь подробно изложил свою точку зрения на достопамятные события. В определенной степени в написании «Второй мировой войны» также состояло «скрытое благословение» выборов 1945 года, о котором говорила Клементина. Продолжи ее супруг руководство правительством — и у него скорее всего не нашлось бы ни времени, ни сил на создание столь грандиозного сочинения.
Не останавливаясь на достигнутом, а также следуя опыту работы над «Речной войной» и «Мировым кризисом», в 1956 году Черчилль начал готовить однотомное издание своего труда. Основную работу по сокращению текста выполнил Келли, сам же автор сосредоточился на написании эпилога, в котором рассматривались основные события, произошедшие на международной сцене за период с 1945 по 1957 год, и который стал лебединой песней нашего героя. Новая книга — «Мемуары о Второй мировой войне» — вышла в феврале 1959 года. Эпилог посвящен союзу с США с напоминанием, что «основной темой моей политической жизни было продолжение особых англо-американских отношений»; объединению Европы с авторскими рассуждениями об общеевропейской армии и франко-германском союзе; а также противостоянию Запада и СССР. Замечая, что «я всегда относился к храброму русскому народу с огромным уважением», Черчилль не смог отказаться от своего неприятия коммунизма, в очередной раз описывая свои страхи и возмущения, когда «кажется, что после всей длительной агонии и усилий мировой войны половина Европы сменила одного деспота на другого»[458].
Помимо частных особенностей отдельных томов «Второй мировой войны» есть общие закономерности, которые характерны для всего произведения в целом. Черчилль всегда был знаменит выдающимся воображением и любовью к научно-техническим новинкам. Вспомнить хотя бы его увлечение авиацией, активность в создании танка и многочисленные инновационные проекты в годы войны. Привычный образ страстного новатора будет неполным, если не учесть, что после ужасов Первой мировой войны, порожденных научно-техническим прогрессом, в мировоззрении Черчилля начали активно появляться ростки консерватизма. Они окрепли при написании автобиографии «Мои ранние годы» и получили дальнейшее развитие в военные годы, когда наш герой стал призывать своих подчиненных, чтобы «обширные планы построения нового мира не отвлекали от сохранения того, что осталось от ста