Несмотря на все эти неблагожелательные факторы, Черчилль не спешил оставлять кресло премьера, хотя на словах со свойственным ему юмором утверждал обратное: «Я скоро уйду, Энтони же не может жить вечно». Неудачи на внешнеполитическом фронте, а также неспособность кардинально исправить экономическое положение в стране компенсировались чудесной изворотливостью британского премьера в стремлении сохранить свой пост. Сначала он успокаивал всех, что сложит с себя полномочия после коронации, затем — после конференции на Бермудах. В разговоре с Батлером в марте 1954 года он сравнил себя с «самолетом, у которого вытекает из бака топливо и который летит в темноте в поиске места для безопасной посадки». В тот же день в приватном разговоре с Иденом Черчилль подтвердил, что готов покинуть пост премьер-министра в мае либо, в крайнем случае, в конце лета 1954 года. В апреле этого года появилась возможность провести очередную встречу на высшем уровне с президентом США, которая после задержек и переносов состоялась в конце июня. С учетом возросшей активности на международном поприще срок отставки вновь был перенесен на конец сентября. В августе Черчилль вновь спутал карты, заявив, что время его ухода еще не пришло. О своем решении он сообщил расстроенному Идену, который в этот момент отдыхал в Австрии. О том, насколько тщательно готовился Черчилль к изложению аргументов, можно судить по тому факту, что он шесть раз переписывал письмо, прежде чем удовлетворился изложением своей позиции. Осенью Черчилль нашел новый неоспоримый довод встретить следующий год премьер-министром — 30 ноября ему должно было исполниться 80 лет, и будет правильно, если он отпразднует юбилей при исполнении[482].
Торжественная дата пришлась на вторник, обычно в этот день недели проходила аудиенция у монарха. Не меняя привычного распорядка, юбиляр посетил Букингемский дворец, где принял поздравления и подарки от королевы и августейшей семьи. Подарки также пришли на Даунинг-стрит и Гайд-парк-гейт — свыше 900 коробок и 30 тыс. конвертов. Были и такие необычные послания, в которых указывалось «величайшему человеку», а в качестве адреса значился лишь «город Лондон». Отдельно Черчилля поздравили парламентарии. В честь юбиляра в Вестминстерском зале под звуки марша Эдуарда Элгара «Торжество победы» и знаменитого аккорда Симфонии № 5 Бетховена, с аллюзией на букву V, состоялась уникальная в истории британского парламента церемония с участием членов обеих палат. Парламентарии подарили премьер-министру два подарка: памятную книгу с автографами членов Палаты общин, вне зависимости от их партийной принадлежности[483], и внушительных размеров (250×288 см) портрет юбиляра кисти известного английского живописца Грэма Сазерленда.
Нельзя сказать, что сама идея с портретом стала для Черчилля неожиданностью. Он знал о желании коллег и поддержал их, согласившись позировать художнику. На первом сеансе (всего их будет десять) политик спросил живописца: «Как вы собираетесь меня изобразить — в виде херувима или бульдога?» Сазерленд не растерялся: «Все зависит исключительно от того, кем вы себя сами покажете». Черчилль видел наброски, но полностью ему позволили оценить работу только после ее завершения, примерно за две недели до праздника. Портрет, который он назвал «злобным», ему не понравился. Также его возмутило поведение художника. Он считал, что Сазерленд предал его, отплатив за гостеприимство и добродушное отношение созданием извращенного изображения: старика, который находится в состоянии депрессии и думает об атомной бомбе. Не без благотворного влияния своей супруги юбиляр смог сдержать негативные эмоции, великодушно и иронично заметив на церемонии во время вручения подарка, что «этот портрет представляет собой прекрасный пример современного искусства с объединением в себе силы и прямоты». Клементина также со временем прониклась негативными флюидами, исходящими от мужа, и возненавидела мрачный портрет, который изображал ее благоверного «огромным и ужасным монстром». Она даже заявила, что работа Сазерленда причинила ее супругу «сильную боль» и «разрушила юбилей». Впоследствии она предала картину ножу и огню, оставив потомкам лишь несколько своевременно сделанных фотографий и сохранившиеся наброски, которые сегодня представлены в Национальной портретной галерее в Лондоне. После неудачного опыта работы с сюрреалистами Черчилль откажется позировать другому знаменитому представителю этого течения — Сальвадору Дали (1904–1989)[484].
После юбилея до нового года оставался еще месяц, за который прошло семь заседаний правительства, но Черчилль председательствовал лишь на двух. На следующий год самым крупным и по сути последним политическим действом нашего героя стало представление 1 марта в парламенте Белой книги обороны. Выступление Черчилля заняло 45 минут, превратившись в политическое завещание. Задавая вопрос о том, как следует вести себя государственным деятелям в условиях эскалации вооружений сверхдержав, когда даже существующий ядерный потенциал способен уничтожить человечество, Черчилль сопроводил его мрачным предостережением: «Этот вопрос не имеет большого значения для пожилых людей, так или иначе, они скоро оставят этот мир, но я с тревогой наблюдаю за молодежью…<…> что их ожидает впереди, если Господь устанет от человечества?» Тем самым он не только обратил внимание присутствующих на причинно-следственную связь между решением и последствиями с напоминанием об их разнесении во времени, когда за решения отцов приходится отвечать детям, но и своей отсылкой к Всевышнему, который может «устать от человечества», показал глубину критичности положения. Переходя к поиску ответа на поставленный вопрос, Черчилль сразу предупредил, что «от водородной бомбы нет гарантированной защиты». Понимая, что всеобщее разоружение невозможно, он указывал, что «единственной разумной политикой для свободного мира на следующие несколько лет» станет политика «сдерживания». А для этого у Великобритании должно появиться собственное термоядерное оружие, и перенимающим у него эстафету государственным мужам предстоит двигаться одновременно в противоположных направлениях: наращивая военную мощь и ведя переговоры по сокращению вооружений. Понимая, что этот путь будет непростым, британский лев закончил выступление следующим призывом: «Возможно, настанет день, когда честность в игре, любовь к ближнему, уважение к справедливости и свободе позволят измученным поколениям триумфально покинуть отвратительную эпоху, в которой мы с вами живем, и устремиться к сияющим и безоблачным далям. А пока этот день не настал, никогда не отступайте, никогда не поддавайтесь слабости, никогда не отчаивайтесь»[485].
Через неделю после своего выступления Черчилль сообщил Идену, что покинет свой пост 5 апреля. За оставшееся время он еще раз попытается изменить свое решение, но увидев настрой своих коллег, считавших, что время пришло, сдержит слово. 1 апреля на Даунинг-стрит отметили 70-летний юбилей Клементины. По воспоминаниям очевидцев, Черчилль «выглядел усталым и старым». 4-го числа в резиденции премьер-министра тоже принимали гостей — королеву с супругом. Журналисты раздули этот инцидент до колоссальных размеров, отметив беспрецедентный характер подобного действа. На самом деле прецедент был. Георг VI в аналогичной ситуации навестил Стэнли Болдуина в момент отставки последнего в 1937 году. Так или иначе, но появление монарха на Даунинг-стрит все равно было событием экстраординарным и, несомненно, говорило об огромном уважении Ее Величества к своему самому знаменитому подданному. 5 апреля Черчилль провел заседание Кабинета, последнее в своей жизни. Он сообщил министрам, что на сегодняшней аудиенции в Букингемском дворце будет просить королеву принять его отставку. Он поблагодарил всех за достойную службу и пожелал всем дальнейших успехов. На аудиенции королева предложила своему первому министру стать герцогом Лондонским, но он ответил отказом. Учитывая, что в истории Британии монарх вот уже сто лет не жаловал своим подданным, в чьих жилах не текла королевская кровь, столь высокого титула, само предложение и отказ выглядели драматично. На самом деле, прежде чем королева подняла эту тему, Дж. Колвилл узнал мнение премьер-министра насчет титула. Черчилль хотел войти в историю под своей фамилией. Благодаря подготовительной работе королева не нарушила традицию и одновременно продемонстрировала уважение к личности государственного деятеля. Колвилл боялся, что, поддавшись эмоциям и обаянию Елизаветы II, Черчилль, который не знал о закулисных обсуждениях, изменит свое решение и согласится принять титул. Но всё обошлось. Пожилой джентльмен ответил, что «собирается продолжить работу в Палате общин, пока мне позволяет мое здоровье»[486].
Прежде чем покинуть резиденцию на Даунинг-стрит, Черчилль попросил еще раз посмотреть на комнату заседаний, где в годы войны он провел столько времени и принял столько судьбоносных решений. В помещении было темно. Когда включили свет, обнаружилось, что зал был приготовлен для уборки: все кресла накрыты и расставлены по стенам. Осмотрев помещение, Черчилль развернулся и направился к выходу. Покидая резиденцию, он показал знак V, после чего сел в автомобиль и направился в Чартвелл, где его также уже ждала толпа журналистов. Отвечая на вопрос одного из них, какие чувства он испытывает, сложив с себя полномочия премьера, он произнес: «Всегда приятно вернуться домой». На самом деле приятного было мало, да и дома Черчилль долго не задержался, отправившись 11-го числа в запланированное путешествие на Сицилию, в Сиракузы. Перед отъездом он получил письмо от королевы, в котором она сообщала, что ей «не хватает и в дальнейшем будет не хватать совета и одобрения» ее первого премьера. В ответном послании Черчилль поддержал королеву в назначении Идена. На самом деле, это был неудачный выбор. «Я не верю, что Энтони справится», — сказал он Колвиллу за день до своей отставки. Черчилль оказался прав. Иден продержался на ответственном посту меньше двух лет и покинул большую политику после Суэцкого кризиса. Оценивая события, произошедшие в конце 1956 года в Египте, Черчилль заметил: «Я никогда не ввязался бы в это, не заручившись предварительно поддержкой американцев, а если бы и ввязался, то никогда бы не отступил»