А еще он был уверен: не стоит искать правду, чтобы действовать дальше, и действовать правильно. Главное — определить, кому можно доверять, если Франция потерпит окончательное поражение. Практически вся Европа находится уже под пятой немцев или их сторонников. На кого делать ставку? На США, где президент Рузвельт не может по закону противостоять решениям сената? На СССР, который, по данным разведки, поделил с Гитлером весь мир? На колонии, которые только и мечтают о том, чтобы Британия ослабила имперскую хватку?
Черчилль решил, что договариваться нужно со всеми, с кем угодно и о чем угодно; кроме дьявола, кроме Гитлера. Но основную ставку следует делать на людей, которым некуда отступать.
На мальчиков-пилотов, которые защищают небо над Островом: вчерашних студентов британских университетов и польских, чешских, а теперь и французских асов, бежавших в Британию с континента.
На моряков, чьи военные корабли атакуют немецкие субмарины, и на тех, кто сейчас сопровождает американские конвои с провиантом и техникой — единственной помощью от США.
На фермеров: стариков, мужчин и подростков, не попавших в армию только потому, что они должны были засеять каждый клочок земли, вчетверо увеличив количество местных продуктов, заменяя ими те, что получали англичане из-за моря.
На женщин, которые, оставив семьи, работали в министерствах и над расшифровкой немецких кодов, стояли у станков и валили лес, а ночью, собираясь в женских клубах, до изнеможения делали консервы для армии.
Машина остановилась на Даунинг-стрит, где должно было состояться совещание. Черчилль облегченно вздохнул, увидев помощников де Голля. Это был единственный французский генерал и представитель правительства, который, несмотря на катастрофическое положение, еще сохранил боевой дух.
— Добрый день, господа. Что генерал? — поздоровался премьер-министр еще на улице.
— Говорят, его хотят назначить военным министром. Или заместителем, — ответил француз в чине полковника, имени которого Черчилль не мог припомнить.
— И повесить на него всех собак? Ответственность за поражение? Он готов к этому? — резко бросил англичанин.
— Де Голль не имеет выбора. Точнее, не будет иметь, если вы ему не поможете, — сказал второй из французов, наклонившись к уху премьер-министра.
— Что нужно вашему упрямому генералу? Говорите без обиняков, нет времени на дипломатию, — мотнув головой, спросил Черчилль.
— Правительство склоняется к сдаче Парижа и капитуляции. Но генерал просит господина премьер-министра предоставить несколько британских кораблей, — француз снизил голос.
— Зачем?! — воскликнул Черчилль так, что эхо прокатилось по всем коридорам здания.
— Для эвакуации французского правительства в африканские колонии. По мнению генерала, это единственная возможность избежать формальной капитуляции, — снова вмешался в разговор полковник.
«Франсуа, его зовут Франсуа! Но фамилия… Черт возьми, не помню», — подумал Черчилль. Он резко остановился.
— Африка? А как насчет Лондона?
— Это невозможно! У вас, например, польское правительство в изгнании! Кто с ним считается? Франция на такое не пойдет! Наше правительство будет торговаться даже за призрачную независимость, хоть в одном городе, — ответил тот самый Франсуа.
— Есть идея… Фантастическая. Жест отчаяния, но может сработать. Вопрос в том, что важнее для вашего правительства — сохранение собственного достоинства или возможность сохранить достоинство Франции?
Черчилль не знал, как выразиться точнее. Но понимал, что должен это сделать; сделать сейчас, не советуясь с правительством, парламентом, народом, королем. Сейчас или никогда.
— Объяснитесь, пожалуйста, — попросили оба француза. Наступила тишина.
— Как насчет того, чтобы Великобритания и Франция заключили союз? Стали единым государством — временно, до конца войны, — подчеркивая каждое слово, сказал Черчилль. — Это утрата суверенитета государства, однако и мы его лишимся. Вопрос простой: Франция потеряет независимость с Гитлером, а она ее потеряет с Черчиллем.
Пораженные французы не знали, что и ответить. Хорошее это предложение или плохое? Реалистичное или фантастическое? Приемлемое или нет? Но, безусловно оно было оригинальным.
— Такого французское правительство еще не рассматривало… Последние несколько веков. Но мы сообщим генералу. Если он сочтет это возможным, то проведет консультации. Точнее, если успеет. А если нет… — полковник сделал выразительную паузу.
Черчилль почувствовал, что у хитрых французов есть еще некий козырь в рукаве, в отличие от него, уже бросившего карты на стол.
— А если нет? — Черчилль развел руками, показывая широкие ладони, знак того, что в такой ситуации он ничего не скрывает и ожидает того же от союзников.
— В этом случае генерал де Голль просит у вас единственный самолет — чтобы вылететь с пока свободной территории Франции в Лондон, — прошептал дипломат ему в ухо.
— Что он собирается здесь делать? — так же тихо спросил Черчилль.
— Генерал готов возглавить вооруженные силы свободных французов, эвакуированных из Дюнкерка. Готов воевать совместно с британцами везде, где возникнет необходимость и возможность. Он также будет просить вас о доступе к средствам массовой информации. Радио, газеты… — пояснил француз.
— Да, понимаю. А осознает ли господин де Голль, что в таком случае его объявят предателем? Ваш Петен, который собирается назначить генерала заместителем военного министра — сам это и сделает, — даже зная ответ, Чечилль чувствовал себя обязанным задать этот вопрос.
— Генерал предупредил, что вы спросите об этом. И просил передать — да. Потому что для него важнее честь французов, чем его собственная репутация во Франции. Оккупированной Франции. Он готов возглавить Движение Сопротивления. И здесь, и на континенте, — заверил полковник, прищурив глаза в ожидании реакции.
— Пока я не стану выносить на совещание вопрос об унии с Францией. Но прошу передать генералу де Голлю мое предложение. Пусть он проведет консультации с маршалом Петеном и другими. Если будет теоретическое согласие — мы сделаем все быстро. Документы, конференция, все что необходимо.
Подходя к залу совещаний, Черчилль развернулся на каблуках.
— Если же нет, генерал де Голль получит самолет. Но один. И я не даю гарантий, что он и его семья долетят живыми в небе, которое кишит «юнкерсами» и «штуками». Поезжайте сейчас, не теряйте времени. Совещание пройдет без вас, вы важнее во Франции. Прощайте, господа, и я буду ждать добрых вестей, хотя в наше время их нет… Поезжайте, и да благословит вас Бог. Я буду молиться за вас. Ведь есть в жизни минуты, когда молятся все, даже атеисты.
«Отличная фраза для речи, отличная! Нужно ее не забыть! Где-то точно пригодится», — подумал Черчилль. И он произнесет ее ровно через год — в июне 1941 года, когда Гитлер атакует СССР, своего сегодняшнего «партнера». Но пока Черчилль об этом не знает. Сейчас он открывает двери зала и сразу переходит к актуальным вопросам.
— Поздравляю вас, господа. Поздравляю и напоминаю: хотя нам удалось вывезти из Дюнкерка армию, это не победа. Это Божий промысел! Однако позвольте заметить: войны не выигрываются капитуляциями…
1. Во время какой военной операции разворачиваются события данного раздела?
2. Почему большая часть британцев была готова «договариваться» с нацистской Германией и почему Черчилль был против политики умиротворения?
3. Когда началась Вторая мировая война?
Раздел девятый«Политик обязан предвидеть, что произойдет завтра. А потом пояснить, почему этого не случилось»
Международная конференция стран-союзниц продолжалась уже больше недели. В полностью разбитой Германии, неподалеку от разрушенного Берлина еле удалось отыскать более-менее приличное помещение для встречи высокого уровня. Чудом уцелел дворец Цецилиенгоф. Его привели в порядок, отремонтировали, и в нем работали делегации Великобритании, США и СССР.
Страны-победительницы обсуждали ряд болезненных вопросов будущего обустройства послевоенного мира. И здесь уже царила далеко не та атмосфера, как на конференции в Ялте, состоявшейся в феврале, перед заключительным этапом войны.
Германия была уничтожена, Гитлеру пришел конец. Однако оставалась еще Япония, ее еще предстояло победить — в этом были особенно заинтересованы США. Но победа над восточным врагом была лишь вопросом времени, стратегии и очередных торгов. А в Европе уже воцарился мир. Следовательно, исчезла главная угроза, которая на протяжении четырех лет держала союзников вместе и вынуждала разрешать конфликты, несмотря на личные амбиции.
Здесь, в Потсдаме, не было президента США Рузвельта. И Черчилль, и Сталин — лидер СССР, уважали его. Американец не раз выступал миротворцем между союзниками, предлагая компромиссы — с учетом интересов США, конечно. В конце концов, Черчилль, Сталин и Рузвельт совместно пережили эту страшную войну. До победы лидер США не дожил четыре недели. Его место занял другой, незнакомый участникам «большой тройки» политик — не слишком образованный «ястреб» Гарри Трумэн. Президентом он стал почти случайно, точнее, «по наследству» — после смерти предшественника пост перешел к нему автоматически, без выборов.
Уже стало понятно, что он — совсем не Рузвельт. Позавчера Трумэн, пытаясь удивить присутствующих, рассказал о «чудо-оружии» — бомбе, только что испытанной в США. Он не произнес словосочетаний «ядерная бомба» или «атомное оружие», все и так это поняли. Трумэн пытался поразить присутствующих последствиями взрыва — эмоционально надавить, выторговать себе более сильную позицию перед СССР, вдохновить Черчилля выступить совместно против Сталина. Он не знал и не мог знать, что СССР также создает ядерное оружие, и успех США — лишь тактический. А Черчилль… Старый опытный премьер-министр заметил равнодушную реакцию «дядюшки Джо», как называли Сталина, и осознал, что Советы знают и могут гораздо больше, чем говорят. Черчилль намекнул об этом Трумэну — но тот оказался слишком высокомерным и самоуверенным, чтобы слушать кого-то, кроме себя.