«Я УБЕЖДЕН, ЧТО ВОЗМОЖНОСТЬ ЗАХВАТИТЬ ДАРДАНЕЛЛЫ, ОККУПИРОВАТЬ КОНСТАНТИНОПОЛЬ, ПЕРЕРЕЗАТЬ ТУРЦИЮ НАДВОЕ И ПРИВЛЕЧЬ НА НАШУ СТОРОНУ ВЕСЬ БАЛКАНСКИЙ ПОЛУОСТРОВ ЯВЛЯЕТСЯ УНИКАЛЬНЫМ ШАНСОМ, И МЫ ОБЯЗАНЫ МНОГИМ РИСКНУТЬ, ЧТОБЫ НЕ УПУСТИТЬ ЕГО»
Позже, став министром вооружений, он лично занимался развитием танковой отрасли: основал танковый комитет и завод по производству танков в Бордо. К концу Первой мировой войны количество британских танков уже исчислялось тысячами и они активно использовались в действующей армии.
Те, кто предрекал Уинстону забвение после трагических событий в Дарданеллах, ошиблись: будущий премьер-министр в очередной раз доказал всем, что не бывает побед без поражений и что даже из поражения можно извлечь уроки, подняться на ноги и пойти дальше. По оценке военных историков, именно опыт Галлиполи позволил Черчиллю позже, во время Второй мировой войны, действовать осмотрительно, учитывать все обстоятельства и не принимать скоропалительных решений.
В качестве министра вооружений Черчилль продолжил активно развивать еще одну отрасль – авиацию. Он был уверен, что роль авиации в войнах будущего неизмеримо возрастет. Кроме того, его завораживали полеты. Он брал частные уроки пилотирования, а в качестве министра вооружений постоянно летал во Францию, не считаясь с опасностью таких полетов. Ему всегда нравилось дразнить смерть. Жене он признавался, что храбрым его делает бесконечная убежденность, что все давно предрешено и определено свыше, а значит, и беспокоиться не о чем.
В 1919 году, после окончания войны, был сформирован новый кабинет, и Черчилль получил портфель военного министра и министра авиации. Позор Дарданелл если и не был забыт (десятилетия спустя Уинстон еще будет получать упреки за Галлиполи), то отодвинулся на задний план. Война окончилась, и все усилия необходимо было направить на созидание. Неукоснительно придерживаясь своего принципа «безжалостность – в битве, милосердие – в победе», Черчилль, в отличие от многих, не призывал к жестоким мерам в адрес проигравшей Германии. Уже тогда он понимал, что лишь справедливое устроение послевоенного мира поможет Европе избежать повторения пройденного. К сожалению, его мнение было «гласом вопиющего в пустыне». Унизительный для Германии Версальский мир заложил бомбу замедленного действия под всю Европу.
Тем не менее именно Черчилль стал автором доктрины «десяти лет»: экономическая политика Британии, согласно этой доктрине, должна формироваться исходя из допущения, что следующие десять лет страна не будет вовлечена в масштабные военные конфликты. Это предполагало разоружение и переход предприятий на мирные рельсы.
Спустя всего лишь 6 лет, в 1925-м, Уинстон Черчилль усомнится в собственной доктрине и предложит пересмотреть ее, а к 1935 году он и вовсе забьет во все колокола, требуя максимальных мер по усилению обороноспособности страны. Но к этому моменту он будет отстранен от руководящих должностей, и многие будут воспринимать его как пустого паникера, который опять оседлал любимого конька и жаждет кровопролития.
Никто, однако, не желал мира больше, чем Уинстон Черчилль. Ирония заключалась в том, что в мирные времена его способности оказались не слишком-то востребованы.
ЗАНЯВШИСЬ ВОПРОСАМИ МОБИЛИЗАЦИИ, УИНСТОН ПРЕДЛОЖИЛ ПЛАН, ПО КОТОРОМУ НАДЛЕЖАЛО «ОТПУСТИТЬ ТРОИХ СОЛДАТ ИЗ ЧЕТВЕРЫХ И ПЛАТИТЬ ЧЕТВЕРТОМУ ДВОЙНОЕ ЖАЛОВАНЬЕ». РЕАЛИЗАЦИЯ ЭТОГО ПЛАНА ПОЗВОЛИЛА ПРИОСТАНОВИТЬ МЯТЕЖИ В АРМИИ И ВЕРНУТЬ ДОМОЙ БОЛЕЕ ДВУХ С ПОЛОВИНОЙ МИЛЛИОНОВ БРИТАНСКИХ СОЛДАТ
«В политике я всегда предпочитаю руководствоваться сердцем…»
С 1919 по 1929 год Уинстон постепенно утрачивал свое влияние, чтобы в конечном счете обнаружить себя «посреди пустыни», по выражению его биографов. А начиналось все неплохо. После окончания Первой мировой войны Черчилль в качестве военного министра успешно провел мобилизацию армии. В 1921 году он получил портфель министра по делам колоний – департамента, где он когда-то начинал свою карьеру в правительстве. Всего лишь за два года своей деятельности на этом посту он успел поучаствовать в урегулировании ирландского вопроса (при нем было образовано Ирландское Свободное государство), основать ближневосточный департамент и заложить базу для будущего создания Израиля.
Осенью 1922 года Черчилль выдвинул свою кандидатуру от либеральной партии в округе Данди, но его выступления уже не встречали прежнего энтузиазма. В разгар предвыборной кампании его сразил приступ аппендицита, и вместо него общаться с избирателями пришлось Клементине. Пока он лежал на больничной койке, правительство Ллойда Джорджа ушло в отставку. Выборы в Данди были проиграны. По собственному выражению Черчилля, в мгновение ока он остался без места, без партии и без аппендикса.
Смена кабинета, между тем, принесла ему новые возможности – по крайней мере, на первый взгляд. Однако назначение на пост канцлера казначейства, одну из высших государственных должностей, и к тому же именно ту, которую некогда занимал его отец, обернулось для Уинстона потерей прежнего влияния. Пока он занимался внешней политикой или войной, его дела шли в гору. Но едва он переключился на внутреннюю политику – удача его оставила.
Во-первых, либеральная партия в послевоенный период неуклонно утрачивала очки. Проиграв выборы в качестве кандидата от либералов, несгибаемый Уинстон сначала попытался баллотироваться как независимый кандидат, но снова потерпел неудачу. Его возвращение к тори стало вопросом времени. Несмотря на «предательство», совершенное в 1904 году, консерваторы прекрасно понимали, сколь выгодно иметь в своих рядах такого человека, как Черчилль. В 1924 году он вернулся в палату общин и официально пересел на скамью тори.
Во-вторых, несвоевременное и непродуманное возвращение фунта к золотому стандарту едва не привело к краху экономики. Кроме того, Уинстону не удалось примирить бастующих шахтеров с предпринимателями в 1926-м. Кризис мировой экономики и биржевой крах 1929 года довершили дело. После новых перестановок в кабинете Черчилля в правительство не пригласили.
«Успех – это умение двигаться от неудачи к неудаче, не теряя энтузиазма» (У. Черчилль)
Следующее десятилетие стало для него «годами пустынного одиночества». По странному совпадению, за эти десять лет Европа семимильными шагами шла к войне. Для Черчилля это было особенно тяжелым испытанием. Видя и понимая, к чему все идет, он не имел никакой реальной власти. Он добросовестно исполнял роль оппозиционера в парламенте, делал громкие заявления, говорил речи, писал письма и записки – но по сравнению с его прежним влиянием это была капля в море.
ЧЕРЧИЛЛЬ ВСЕРЬЕЗ ОПАСАЛСЯ МЕСТИ БОЕВИКОВ ИРА ЗА ЕГО ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ПО ПОДАВЛЕНИЮ МЯТЕЖЕЙ В ИРЛАНДИИ. ОДНАЖДЫ ОН ДАЖЕ ОТКАЗАЛСЯ НОЧЕВАТЬ В СОБСТВЕННОЙ СПАЛЬНЕ, ОТПРАВИЛСЯ НА ЧЕРДАК, ЗАКРЫЛ ДВЕРЬ МЕТАЛЛИЧЕСКИМ ЩИТОМ, ПОЛОЖИЛ В ИЗГОЛОВЬЕ ПИСТОЛЕТ И ЛИШЬ ТОГДА СУМЕЛ УСНУТЬ
Потеряв работу в правительстве, он с головой ушел в литературное творчество. Писательство всегда было для него чем-то сродни планированию военной операции: для книги требуется подготовить основу, собрать материал, а затем дойти до заключения, не растеряв первоначального замысла. Он писал всегда, но самым плодотворным стал для него период между войнами.
Уинстон неоднократно утверждал, что научился управляться с английским языком в школе Хэрроу. Его и других отстающих учеников считали слишком безнадежными, и английский язык казался единственным предметом, который они в состоянии изучить. В итоге Черчилль стал не просто хорошим автором, он тонко чувствовал язык, создавал неологизмы («саммит», «Ближний Восток», «железный занавес») и умел так подобрать слова, чтобы фраза произвела максимальный эффект. Его речи задевали людей за живое и надолго оставались в памяти.
Можно сказать, что он мобилизовал английский язык: и речи, и книги всегда были для него продолжением политики иными средствами, способом убеждения, просвещения и пропаганды. Черчилль никогда не манипулировал читателями и слушателями. Он мог преувеличить какие-то факты ради красного словца, но всегда оставался честен. Пробуждая эмоции, он обращался к светлым сторонам человеческой натуры, даже когда призывал объединить силы в борьбе с врагом.
«Ни один человек не имеет права на лень» (У. Черчилль)
Его ораторский талант в полной мере развернется во время Второй мировой войны. А в начале 1930-х годов он активно читает лекции, путешествуя по всему миру, и пишет, пишет, пишет… В многотомном повествовании под названием «Мировой кризис», посвященном Первой мировой войне, он впервые публикует некоторые документы и с присущим ему юмором рассуждает об истоках и последствиях исторических событий и своей роли в них. Автобиография «Мои ранние годы» приоткрывает новые грани его таланта – это настоящий приключенческий роман, от которого трудно оторваться. «Мальборо: его жизнь и время» представляет читателям Черчилля-историка. Впоследствии он обращается к анализу прошлого в «Великих современниках» и «Истории англоязычных народов». И каждая книга несет отпечаток личности самого Уинстона, его взглядов на жизнь, политику, исторические закономерности и так далее.
Корни необыкновенной плодовитости Черчилля лежали не только в энергичности его характера, но и в творческом методе, который он для себя изобрел. Книги он не писал, а диктовал, причем мог делать это в любое удобное для себя время, например лежа в ванной. Секретарь записывал все сказанное, оформлял в виде бумажного текста и возвращал Черчиллю. Тот перечитывал, вносил правки – и материал можно было отдавать в издательство. Только представьте себе, какой ясностью мысли и внутренней дисциплиной необходимо обладать, чтобы выдавать подобным образом сотни и тысячи страниц!
Биографы подсчитали, что в одном только 1934 году Черчилль написал пятьдесят статей для газет и журналов и произнес более двадцати речей. Нельзя не признать, что «пус