.
Подобного рода заявления, да еще на подобного рода международной конференции, недостойны государственного деятеля. Но президент вообще не стеснялся в выражениях. Например, в июне 1954 года, во время очередной неудачной попытки Черчилля убедить его провести встречу с руководством СССР, он сравнил французов с «безнадежной, беспомощной массой протоплазмы»[308].
Та аналогия и те стилистические конструкции, к которым обратился президент для выражения своей точки зрения в отношении Советского Союза и стран коммунистического блока, не были результатом сиюминутного раздражения. Речь шла о достаточно устойчивой системе взглядов, в которых не было места ни поиску компромисса, ни стремлениям к мирному урегулированию. За два месяца до Бермудской конференции Эйзенхауэр писал Даллесу, что «в нынешних обстоятельствах мы должны определиться, не является ли нашей обязанностью перед грядущими поколениями начать войну в благоприятный, избранный нами момент (выделено в оригинале. — Д. М.)»[309]. При этом речь шла о войне с использованием ядерного оружия. В 1953 году США демонстративно направили несущие оружие массового уничтожения бомбардировщики в Корею. На следующий год, выступая перед Конгрессом, президент заявил, что в настоящее время разрабатываются планы «нанесения по противнику удара всеми средствами, имеющимися в нашем распоряжении»[310].
Возвращаясь к Бермудской конференции. Черчилль был недоволен ни ходом обсуждений, ни полученными результатами. Его идеи и подходы к деэскалации напряженности были отвергнуты[311], а наиболее значимым результатом стала несущественная коррекция финальных формулировок. Например, вместо: США «свободны в использовании атомной бомбы», было предложено: США «оставляют за собой право использовать атомную бомбу»[312]. Новый вид оружия массового поражения, кстати, также стал поводом для разногласий между англоязычными лидерами. Если Черчилль считал его чудовищным изобретением и видел в нем угрозу конца цивилизации, то президент с его «гораздо более ограниченным воображением» (характеристика Р. Дженкинса[313]) воспринимал атомную бомбу без малейшего ужаса, просто как дальнейший этап развития вооружения[314].
Показательным в отношениях с американским президентом стал следующий эпизод. В 1957 году английский писатель Невил Шют Норвей (1899–1960) опубликовал постапокалиптический роман «На берегу», описывающий ужас ядерной войны и восприятие мирового катаклизма глазами обычных граждан. Черчилль с увлечением прочитал новое произведение. И даже предложил перевести его на многие языки, а также собирался направить один экземпляр новому главе СССР Никите Сергеевичу Хрущеву (1894–1971). Когда его спросили, не собирается ли он познакомить с романом Эйзенхауэра, он ответил: «Это будет пустой тратой денег». После чего добавил: «человечество будет вскоре уничтожено кобальтовой бомбой», и если бы он был Всевышним, то не стал бы создавать человечество заново, поскольку в следующий раз, оно уничтожит и его, Всевышнего[315].
Черчилль не изменит своего отношения к внешнеполитической ситуации и после отставки. Он продолжит сохранять веру в то, что «Россия сможет работать вместе с Западом над построением объединенной Европой»[316]. Оставаясь по своей природе оптимистом, он завершит последнее литературное произведение — эпилог к однотомному изданию «Второй мировой войны» — мажорной кодой, что усилия в победе за мир не были напрасны. «Россия стала великой коммерческой державой», а ее народ отложил учение Маркса. «Естественные силы работают с большей свободой и создают больше возможностей для обогащения и разнообразия мыслей и поступков отдельных мужчин и женщин». Черчилль не исключал, что в будущем «ссоры между государствами или группами стран» будут иметь место, но «по большей части человечество продолжит свое развитие». Он возлагал надежды на союз Великобритании и США, а России желал «найти мир и изобилие», которые гораздо лучше «войны на уничтожение». В целом же, он надеялся, что «мудрость и терпение» восторжествуют, «завоевав умы и обуздав человеческие страсти»[317].
Рассмотрев внешнеполитическую концепцию Черчилля, его стремление к созданию надежных инструментов регулирования международных отношений и гарантов сохранения мира, самое время вернуться к прерванной ранее теме сотрудничества с США, которая была осевой и корневой в стратагеме британского политика. Еще до своего возвращения на Даунинг-стрит он последовательно старался придерживаться линии укрепления отношений с атлантическим союзником[318], в том числе путем исключения малейшего повода для недовольства Америки британской стороной.
«Единственный вопрос, который представляется мне актуальным, состоит в том, что мы ни в коем случае не должны допустить малейшего расхождения между нашей политикой и политикой Соединенных Штатов», — наставлял Черчилль Идена в январе 1951 года[319]. Схожие мысли озвучивались не только в закрытой от посторонних глаз переписке с коллегами, но и во время публичных выступлений. Особенно в парламенте. Например, в мае 1951 года, Черчилль попытался образумить находящееся у власти лейбористское правительство, указав, что «нашей величайшей опасностью в настоящее время является политика высмеивания Соединенных Штатов, создания у них впечатления, будто они станут выполнять всю работу, в то время как мы будем дергать их за фалды и читать им уроки о морали государственного управления»[320].
Во время одного из первых выступлений после своего назначения на пост премьер-министра Черчилль специально добавил в текст несколько предложений, являвшихся по своей сути неприкрытым реверансом в сторону США: «Я испытываю глубокую благодарность к нашему великому американскому союзнику. Они поднялись к вершине мирового господства, не имея никаких других амбиций, кроме верного служения высочайшим целям»[321].
Свой первый официальный зарубежный визит, который состоялся спустя всего два месяца после назначения на пост премьер-министра, Черчилль предпринял, разумеется, в США, куда отправился на борту лайнера Queen Магу из Саутгемптона в последний день 1951 года. Его сопровождали три верных компаньона: Иден, Исмей, профессор Линдеман, а также начальник Имперского генерального штаба фельдмаршал Слим, первый морской лорд адмирал флота Родерик Макгригор (1893–1959), Норман Брук и главные личные секретари — Джон Колвилл и Дэвид Питбладо (1913–1997). Отправление несколько задержалось, поэтому на борт пригласили проживающего неподалеку в Бродлендсе Луиса Маунтбэттена, занимавшего в тот момент пост четвертого морского лорда Адмиралтейства. Черчилль всегда относился к нему с симпатией и покровительством, что позволяло последнему вести себя несколько расковано с именитым политиком. В тот день у них состоялся откровенный разговор насчет внешнеполитической ситуации в мире и роли в ней Великобритании.
Маунтбэттен высказал опасения, заметив, что четкое следование курсу США может привести к войне.
— Единственное, что может разрушить относительно счастливые и мирные условия в нашей стране, это война, — сказал он премьер-министру.
В ответ Черчилль заявил, что безопасность Великобритании может быть обеспечена исключительно в союзе с США. Также он попытался перейти на личности, заметив:
— Я полагаю, тебе следует быть осторожнее в своих антиамериканских взглядах. Ты нравишься американцам. Они доверяют тебе. Ты один из немногих военачальников, под началом которого они не возражают служить. Ты испортишь их отношение к себе, если они поймут, что ты против них!
Маунтбэттен парировал, что и сам любит американских друзей. Более того, он считает, что как отдельные личности американцы очаровательны, но в своей массе они незрелы, и их действия могут привести к войне с последующим уничтожением их собственной системы.
— Я очень огорчен, что ты придерживаешься столь левых взглядов, — возмутился Черчилль. — Я думаю, тебе следует избегать озвучивать подобные взгляды. Ты ценен потому, что, являясь моряком, представляешь собой неполитическую фигуру. Позаботься, чтобы так оставалось и впредь!
Маунтбэттен не стал возражать, признав, что он никогда не был политиком и не делал политических заявлений. При этом у него все равно вызывало изумление, как можно считаться выразителем левых взглядов, призывая лишь к выстраиванию таких отношений с США, которые позволят избежать разрушения собственной страны.
Вечером Маунтбэттен запишет в дневнике, что у него «сложилось впечатление — великий старый человек и в самом деле миновал свой зенит». Он не обижался на Черчилля, полагая, что хотя пожилой политик и возражал своему более молодому собеседнику, в глубине души премьер не станет отмахиваться от высказанных Маунтбэттеном идей и еще поразмыслит над ними на досуге[322].
Присутствующий при диалоге Колвилл отметил, что флотоводец «нес политическую чепуху»[323]. Но дело не в Маунтбэттене. Показателен настрой Черчилля. Хотя он и признавал, что первоочередной задачей для его страны является «возвращение финансовой, экономической и духовной независимости», «возвращение влияния и инициативы в отношениях с мировыми державами», а также «борьба за выживание в качестве независимой и самодостаточной нации»