Не обходилось, конечно, и без ошибок. Например, в девятой главе первой книги первого тома: «Воздушные и морские проблемы (1935–1939 годы)», упоминая о своей роли в научно-техническом развитии противовоздушной обороны, Черчилль пишет: «Я предложил две идеи, объяснение которых можно найти в приложении»[158]. Но при этом в само приложение документ, на который сослался автор, из-за спешки не был включен. По мнению профессора Кембриджского университета Дэвида Рейнольдса, оно и к лучшему. У читателей сложилось впечатление, что Черчилль был одним из первых среди политиков, кто стал активным сторонником использования радара[13]. В действительности он проникся возможностями этого устройства лишь в 1939 году, после посещения секретной базы на побережья Суффолка[159].
Частично в ответе на вопрос об эффективности творческого коллектива содержится ответ и относительно авторства. Но это еще не все. Несмотря на серьезное влияние членов «Синдиката», первостепенная роль принадлежала все-таки Черчиллю. Да, он делегировал исследовательскую работу своей команде, да, он обильно снабжал повествование документами и официальными бумагами, да, он не брезговал включать в текст черновики, подготовленные помощниками, но на протяжении всего процесса работы над книгой он продолжал оставаться единственным ее автором. В том понимании, что он, и только он, определял содержание книги, смысл и трактовку описываемых событий, приводимые факты и используемые документы. «Его помощники лишь помогали написать ему хорошо то, что он хотел написать», — объясняет профессор Джеффри Бест[160].
Черчилль доверял своей команде, настояв, чтобы при написании черновиков они руководствовались двумя правилами: «хронология ключ повествования, но предмет может взять свое» и «излагай мысли максимально ясно, используя как можно меньше слов»[161]. В какие-то фрагменты подготовленных материалов он вносил минимальные изменения, как, например, в черновик Паунэлла о захвате Польши в сентябре 1939 года, а какие-то, наоборот, подвергал значительной коррекции. Так, например, стало с началом четвертой главы первого тома, описывающей восхождение Гитлера. За основу был взят черновик Дикина. В процессе редакции Черчилль усилил некоторые прилагательные, переписал отдельные фразы, а также добавил драматизма. Если в первоначальном варианте имя будущего поработителя Германии встречается уже в начале второго предложения, то Черчилль переносит его в конец абзаца, создавая подобие литературного крещендо:
В октябре 1918 года, во время английской газовой атаки под Комином, один немецкий ефрейтор от хлора на время потерял зрение. Пока он лежал в госпитале в Померании, на Германию обрушились поражение и революция. Сын незаметного австрийского таможенного чиновника, он в юности лелеял мечту стать великим художником. После неудачных попыток поступить в Академию художеств в Вене он жил в бедности сначала в австрийской столице, а затем в Мюнхене. Иногда работая маляром, а часто выполняя любую случайную работу, он испытывал материальные лишения и копил в себе жестокую, хотя и скрытую обиду на мир, закрывший ему путь к успеху. Но личные невзгоды не привели его в ряды коммунистов. В этом отношении его реакция представляла собой некую благородную аномалию: он еще больше проникся непомерно сильным чувством верности своей расе, пылким и мистическим преклонением перед Германией и германским народом. Когда началась война, он со страстной готовностью схватился за оружие и прослужил четыре года в баварском полку, на Западном фронте. Таково было начало карьеры Адольфа Гитлера[162].
В среднем, текст рукописи выдерживал от шести до двенадцати редакций, прежде чем отправлялся издателям. На этом работа не заканчивалась. Сродни Бальзаку, Черчилль любил вносить правки в уже готовый текст, постоянно что-то добавляя, уточняя или переписывая, чем, разумеется, вызывал раздражение у сотрудников типографии и издателей.
Относительно самого творческого процесса написания текста, последний не слишком отличался от практики, которой автор придерживался в 1930-е годы. Все оживало после того, как один из помощников привозил вечером из типографии гранки, представлявшие собой результаты диктовки предыдущего вечера. После формального приветствия Черчилль начинал жадно изучать материалы. Затем следовал отдых в ванной и обед. За едой, которая содержала не только несколько блюд, но и несколько видов спиртных напитков: шерри — с супом, шампанское — с главным блюдом, портвейн — с сыром и бренди — с кофе, Черчилль вновь погружался в чтение рукописи. Ближе к ночи начинался самый ответственный этап — диктовка нового текста, длившаяся несколько часов. Затем обработанные секретарями записи, а также сделанные Черчиллем коррекции (обычно ручкой с красными чернилами) запечатывались в конверт и направлялись в типографию для печати нового текста[163].
Пытаясь идти в ногу со временем, Черчилль рассматривал варианты ускорения и облегчения творческого процесса. В частности, он обратился к американской компании Sound Scribner, попросив их прислать совершенную звукозаписывающую аппаратуру с самыми чувствительными микрофонами. Оборудование было привезено в Чартвелл, смонтировано, настроено и продемонстрировано требовательному клиенту. Черчилль был в восторге[164].
Через несколько дней в Чартвелл приехал Бивербрук. Решив удивить своего старого друга технической новинкой, Черчилль повел гостя в кабинет. Прикрепив на лацкан пиджака микрофон, который соединялся с аппаратурой длинным проводом, он начал ходить по кабинету взад-вперед, произнося какой-то текст. Увлекшись декламацией, Черчилль запутался в проводе, сорвал микрофон и прервал запись. В тот день всем секретарям был дан отгул, поэтому починить устройство оказалось некому[165].
Вскоре Черчилль отказался от звукозаписи, вновь вернувшись к более близкой ему диктовке. «Я уже слишком стар для подобного рода вещей, — объяснит он Вальтеру Грабнеру. — Я думаю, что буду обращаться к помощи секретарей до тех пор, пока смогу себе это позволить. Кроме того, мне нравится видеть их рядом, когда я работаю»[166]. Последнее дополнение было существенным. По словам Келли, в процессе диктовки Черчиллю «необходима была реакция человека, которую машина дать не могла»[167]. После ухода Кэтлин Хилл у Черчилля появился новый секретарь — Элизабет Джиллиат, которая проработала с ним девять с половиной лет.
Помимо разработки общей концепции, определения состава исходных данных, отбора материалов, написания кусков-связок, редакции черновиков помощников, Черчилль также готовил все фрагменты, содержащие личные воспоминания. Наряду с неизвестными широкой публике документами, реминисценции автора являлись еще одной привлекательной чертой нового сочинения. Но у этого светлого пятна была и своя теневая сторона. Диктуя эти куски, Черчилль опирался на собственную память — весьма ненадежный инструмент, к тому же то, о чем он говорил, было очень трудно проверить. Даже Исмей, несмотря на всю его скрупулезность, как правило, оказывался бессилен в этом вопросе. Так, в пятом томе, описывая посещение поместья Рузвельта Гайд-парк после первой Квебекской конференции в августе 1943-го, Черчилль привел диалог с Гарри Гопкинсом (1890–1946), хотя на самом деле упомянутая беседа британского премьера с помощником президента США в Гайд-парке состоялась годом позже — в сентябре 1944-го.
Черчилль трижды гостил в Гайд-парке: в июне 1942-го, в августе 1943-го и сентябре 1944 года. Неудивительно, что эти визиты наложились друг на друга. Промах, кстати, был относительно быстро замечен после публикации в США. В британском издании была сделана коррекция с переносом фрагмента в следующий, том. В американском же издании эпизод встречался сразу в двух томах: в пятом и шестом. Черчилль вновь перепутает встречи с Рузвельтом в Гайд-парке, когда при описании атомного проекта укажет, что соглашение о взаимном сотрудничестве в атомной сфере было достигнуто в июне 1942-го, вместо сентября 1944 года. Эта ошибка окажется гораздо серьезнее, на протяжении нескольких десятилетий вводя в заблуждение историков[168].
Если в описанных выше случаях ошибки были связаны с несовершенством памяти, то некоторые искажения допускались сознательно. К таким эпизодам можно отнести назначение автора на пост премьер-министра. Все решилось на встрече главы правительства Чемберлена с руководителем МИД Эдвардом Галифаксом (1881–1959) и первом лордом Адмиралтейства. Черчилль указал, что встреча состоялась 10 мая 1940 года — в день начала масштабного наступления вермахта в Западной Европе, тем самым увязывая решение о своем назначении на пост первого министра короля с активизацией боевых действий. На самом деле беседа трех членов Консервативной партии прошла за день до описываемых событий — 9 мая[169].
Рассмотрев творческий метод, перейдем к описанию процесса создания нового произведения.
Черчилль приступил к работе еще до того, как ему удалось окончательно решить вопросы с налоговыми выплатами, издателями и получением прав на использование официальных документов. В мае 1946 года он начал диктовать текст о событиях, приведших к началу войны. Первым читателем этого фрагмента стал Исмей, отметивший «увлекательный характер» описания, который «воскрешал в памяти поразитель