[3].
Впоследствии Черчилль будет неоднократно возвращаться к высказанным опасениям. Например, в феврале 1945 года он отметит: «Единственное, что связывает союзников, это общая вражда». Спустя три недели будет добавлено: «Ныне мы вступаем в мир факторов, не поддающихся точному учету, где на каждом шагу возникают сомнения». В ноябре 1947 года, выступая перед учениками Хэрроу[96] он констатирует, что проблемы «ревущей и грохочущей войны» сменили заботы «мучительного и обглоданного мира»[4].
И тем не менее, для того чтобы продолжить повествование, все равно придется от чего-то отталкиваться, приняв, пусть и условно, какое-то событие или какой-то момент за начало. Выберем в качестве точки отсчета окончание Второй мировой войны, когда Германия лежала в руинах, а Япония капитулировала. Казалось бы, цель достигнута, общие враги антигитлеровской коалиции разгромлены. Но какой ценой? Не будем сейчас говорить про СССР, вклад которого в общую победу был самым значительным, оставим на время за рамками обсуждения и США, сосредоточив внимание на одном государстве — Великобритании.
На протяжении многих десятилетий британским политикам, некогда стоящим во главе огромной империи, приходилось решать множество сложнейших внешнеполитических и макроэкономических проблем. Но та ситуация, в которой они оказались осенью 1945 года, поразила даже самых выдержанных государственных деятелей. Хотя чему удивляться? Печальный опыт Первой мировой учил, что войны такого масштаба не проходят бесследно. Уже тогда, в 1919–1920 годах, стало понятно, что мир изменился. Привычная для британской политики практика загребать жар чужими руками начала давать сбои. Слишком много сил было отдано на полях Первой мировой, слишком могущественны стали другие страны, чтобы соревноваться за место под солнцем. Первый болезненный удар по британскому самолюбию был нанесен в феврале 1922 года с подписанием Вашингтонского морского соглашения, вводившего ограничения на тоннаж линкоров и линейных крейсеров, который на флотах Великобритании, США, Японии, Франции и Италии определялся теперь отношением 3:3:1,8:1:1. А ведь за десять лет до проходившей в столице США конференции «владычица морей» считала, что ее флот должен превосходить по силе флоты двух самых сильных потенциальных противников.
С потерей господства на море недалек был крах и всей империи, который не замедлила приблизить новая война. Вместо зияющих доспехов и внушающих почтение лавров победа превратилась, по словам Черчилля, в «мешковину и пепел»[5]. На мировой сцене корону гегемона примеряли не в Лондоне. А Лондону, чтобы указать на его новое место, в мае 1945 года были сокращены поставки по ленд-лизу. В августе они прекратились вовсе. Отныне Британия должна была оплачивать все покупки на общих условиях. А чем платить? Страна оказалась на грани банкротства. Война обошлась в девять миллиардов фунтов, поглотив 4,2 миллиарда авуаров и разогнав внешний долг перед США до 4,3 миллиарда фунтов[6].
Проблемы на общегосударственном уровне не замедлили сказаться на жизни простых граждан: мясо, масло, яйца, сыр, мыло, одежда, бумага — все это и многое другое выдавалось теперь по талонам; нормировался расход бензина, угля и прочего горючего, подача электроэнергии прекращалась с 14:00 до 16:00 и с 21:00 до 12:00; наблюдались перебои в транспортной системе и работе коммунальных служб; требовалось срочное решение жилищной проблемы, так как в результате авианалетов были разрушены или серьезно повреждены свыше 750 тысяч домов.
В столь тяжелой экономической ситуации выходов было немного. За новым займом был предпринят заморский вояж. Делегацию возглавил выдающийся экономист Джон Мейнард Кейнс (1883–1946). После нескольких месяцев напряженных переговоров в декабре 1945 года Британии удалось получить от США кредит, правда, на жестких условиях. Вместо запланированных 4,4 миллиарда долларов было получено лишь 3,75 миллиарда со ставкой 2 % годовых и погашением равными долями, начиная с 1952 года на протяжении последующих пятидесяти лет. Полностью долг был погашен только в декабре 2006 года. Помимо выплат, Британия попадала под ряд требований, связанных с отменой валютных ограничений и вводом конвертируемости фунта в соответствии с Бреттон-Вудским соглашением, что в 1949 году привело к девальвации фунта с 4,08 до 2,80 доллара за одну единицу британской валюты[7].
Несмотря на то что летом 1945 года Черчилль сложил с себя полномочия главы правительства, он как никто понимал истинный масштаб экономической катастрофы, накрывшей его страну. «Не знаю, каким образом мы расплатимся с нашими долгами», — недоумевал он в беседе с супругой в начале сентября 1945 года. Пройдет два года, а ситуация не улучшится. В личной переписке с Клементиной экс-премьер продолжал жаловаться на «депрессию при мысли о будущем». «Я и в самом деле не понимаю, как наш маленький остров заработает себе на выживание, когда вокруг столько трудностей»[8]. Аналогичные мысли высказывались и при общении с помощниками. Тридцатого ноября 1947 года поздравить бывшего шефа с днем рождения на Гайд-парк-гейт, 28 приехал Джон Колвилл. После беседы с Черчиллем он записал в дневнике, что «Уинстон пребывает в мрачном настроении, будучи убежден, что наша страна обречена на мучительные экономические страдания». Даже во времена Битвы за Атлантику, Черчилль переживал меньше, чем сейчас. «Еще никогда в своей жизни он не чувствовал такого отчаяния», — отметил со слов политика Дж. Колвилл[9].
Впоследствии некоторые историки, например, Дж. П. Тэйлор (1906–1990), будут утверждать, что среди виновных в произошедшем был, в том числе, и сам Черчилль. Мол, если бы в последний период войны место премьера занимал более скромный государственный деятель, который приберег бы остаток ресурсов на послевоенное время, возможно, восстановление не стало бы столь тяжелым, а зависимость от США — столь подавляющей. Подогреваемый имперскими амбициями, а также верой в англо-американский союз, Черчилль стремился обеспечить своей стране одно из основных мест среди воюющих держав, чем истощил национальные ресурсы, увеличил государственный долг и практически обнулил экспортную торговлю с США[10].
Сам Черчилль возлагал основную вину за постигшие Британию экономические беды на лейбористское правительство. Но дело было не только в экс-премьере, лейбористах и вообще в национальной политике. Огромное влияние стали оказывать внешние факторы. И тот же Черчилль этого не мог не сознавать, сокрушаясь, что метрополия способна обеспечить едой всего шестьдесят процентов собственного населения[11]. Остальное зависит от внешних поставок, лишь усугубляющих пропасть экономического порабощения.
В один из июньских дней 1952 года он принимал у себя в Чартвелле членов секретариата премьер-министра. После стандартной процедуры кормления рыбок: в аквариумах — в кабинете, а также в прудах — в саду, Черчилль пригласил гостей на ланч. Во время застольной беседы он начал обсуждать экономические вопросы, заметив: «Я повидал многое на этом свете, но могу вас заверить, что это самый ужасный пейзаж, который я когда-либо наблюдал»[12]. Экономические проблемы окажутся не только «самым ужасным пейзажем», но и самым непреодолимым барьером в многолетней карьере политика. Даже возвращение на пост премьер-министра в 1951 году не позволит ему в корне изменить ситуацию. Отойдя отдел, Черчилль выразит в сентябре 1956 года опасение, что его страна «продолжает катиться вниз»[13].
В последующие годы за Черчиллем закрепится репутация милитариста и поджигателя войны, подталкивающего свою страну, США и Европу к новому военному противостоянию, на этот раз с коммунистическим соперником. Ниже мы еще вернемся к рассмотрению этой составляющей внешнеполитического курса, но уже сейчас приведенных оценок и мнений относительно устойчивости британской экономики вполне достаточно, чтобы усомниться в наличии приписываемого политику боевого задора. Об инициации какого масштабного конфликта можно говорить, когда собственная страна находится в состоянии полномасштабного кризиса?
Другое важное наблюдение состоит в том, что за шаткостью экономического положения последовала сдача позиций на внешнеполитической арене. «Наше влияние в мире уже не то, что было в прошлом», — с грустью признавал Черчилль во время одного из своих выступлений в октябре 1951 года[14]. После своего возвращения на Даунинг-стрит и возобновления плотного общения с заокеанским партнером, он еще больше убедился в том, насколько сократилась роль великой некогда Британии в мировой политике. Причем прозрение не заставило себя долго ждать. Уже во время своего первого (после назначения главой правительства) официального визита в США в январе 1952 года он констатировал в личных беседах с близким окружением, что США стали «слишком великими, в то время как мы — слишком маленькими».
«Бедная Англия», — грустно вздыхал потомок викторианских мастодонтов[15].
Изменение роли и места Британии в мировой политике оказало серьезное влияние на взгляды Черчилля. Какого бы мнения отныне он ни придерживался, каких бы решений ни принимал, какие бы планы ни вынашивал, все это определялось положением его страны на послевоенной геополитической карте.
Что же предлагал Черчилль, и какой путь в резко изменившихся условиях он предлагал для горячо любимой им Британии?