м Генри Стайлсом Бриджесом (1898–1961) последний рассказал о подробностях своего разговора (летом 1947 года) с британским политиком, во время которого Черчилль призвал использовать атомное оружие против СССР. Чем не сенсация? На самом деле это свидетельство было не единственным зафиксированным рассуждением экс-премьера на тему нового вида оружия и противостояния с Москвой. Оно также встречается в дневниках лечащего врача лорда Морана, оставившего потомкам высказывания политика от 8 августа 1946 года. Схожие мысли можно обнаружить в записях Макензи Кинга, который приводит диалог с Черчиллем от 26 ноября 1947 года. И откровения Морана, и записи Кинга были впервые опубликованы более чем за сорок лет до появления книги Майера. Кроме того, они нашли свое отражение в последнем томе официальной биографии британского политика, вышедшем в 1988 году и переизданном в 2013-м.
Во-вторых, кто был собеседником Черчилля? Стайлс Бриджес являлся сенатором от Республиканской партии с 1936 года. Он не занимал никаких постов в правительстве и администрации президента США, а на момент своей встречи с Черчиллем возглавлял Совместный комитет международного внешнеэкономического сотрудничества. Бриджес был знаменит своими критическими заявлениями в адрес президента Трумэна, а также показал себя активным сторонником сенатора Джозефа Маккарти (1908–1957), который заработал себе репутацию ненасытной ненавистью к коммунистам. Если бы Черчилль хотел донести свою мысль до государственных деятелей, определяющих военную и международную политику США, и подтолкнуть их к определенным действиям, был ли председатель не связанного с военной областью комитета, да еще член не правящей партии, той персоной, через которую следовало организовать подобное обращение? Вряд ли, особенно если учесть тот факт, что Черчилль имел прямой выход на действовавшего главу Белого дома и следующего президента США Дуайта Эйзенхауэра, между прочим, члена уже Республиканской партии. Аналогичные выводы касаются и авторов других упоминаемых выше свидетельств. Несмотря на высокую должность главы правительства и почти тридцатилетнее пребывание в большой политике, Макензи Кинга трудно отнести к ключевым игрокам рассматриваемого периода. Тем более что через год после беседы с Черчиллем он покинет свой ответственный пост, а еще через два года — оставит грешную Землю.
Еще менее подходящей кандидатурой, способной оказать влияние на принятие судьбоносного решения, был личный врач нашего героя. По мнению секретарей Черчилля, к записям лорда Морана следует относиться осторожно, поскольку политик нечасто доверял врачу свои истинные мысли. По словам Колвилла, лорд Моран «редко, если вообще когда-либо, присутствовал там, где творилась история; как правило, его приглашали на последующий ужин»[105]. Ему вторит Энтони Монтагю Браун, отмечавший, что представить Черчилля, который ведет с врачом серьезный разговор на политическую тему, так же сложно, как обсуждающим состояние своего пищеварительного тракта с военачальниками[106].
В-третьих, что именно сказал Черчилль? Судя по признаниям сенатора Бриджеса, заявления не отличались дипломатичностью: «Если президент Соединенных Штатов объявит, что Россия угрожает миру во всем мире и нападет на Россию, это станет единственным спасением мировой цивилизации». Также Черчилль указал, что «если атомный удар будет нанесен по Кремлю», последний «будет стерт с лица Земли, что позволит достаточно легко уравновесить оставшуюся без руководства Россию». В том же случае, если этого не произойдет, «в следующие два или три года Россия нападет на Соединенные Штаты, когда будет иметь собственную атомную бомбу». Посмотрим на записи лорда Морана, сделанные за шестнадцать месяцев до составления рапорта ФБР. «Нам не следует ждать, пока Россия будет готова. Я полагаю, ей потребуется восемь лет, прежде чем она получит новое оружие. Американцы знают, что пятьдесят два процента мотостроения сосредоточено в Москве, которая может быть стерта с лица Земли одной бомбой»[107].
Если оставить за рамками исследования версию, что собеседники Черчилля могли в своих свидетельствах усилить реплики известного человека, то бросается в глаза несомненное сходство между тем, что записал лорд Моран, и тем, что сообщил ФБР Бриджес. Даже некоторые фразы: «стереть с лица Земли», повторяются чуть ли не дословно. Правда, так же отчетливо бросается в глаза залихватский мотив обоих заявлений. Легко сказать — сбросить бомбу. Сначала ее надо доставить до места сброса, пролетев свыше тысячи километров над территорией предполагаемого противника. Разве Черчилль это не понимал? Прекрасно понимал, и в этой связи уместно задастся вопросом: верил ли Черчилль сам в то, что говорил?
Исследователи жизни британского политика считают, что приведенные слова экс-премьера не следует воспринимать серьезно. Они ссылаются на особый мыслительный процесс лидера консерваторов, любившего рассматривать несколько, порой противоположных точек зрения, не исключая их обсуждения с собеседниками. Нередко Черчилль просто обыгрывал разные сценарии, знакомя с ними своих коллег и внимательно наблюдая за их реакцией. И в этом отношении, как замечает профессор Фармело, 1946–1947 годы стали «зенитом атомной воинственности Черчилля»[108]. Хотя даже в этот период он выражал надежду на сохранение мира. Так, в конце октября 1946 года во время беседы все с тем же лордом Мораном, когда врач высказал предположение, что скорее всего до новой мировой войны дело не дойдет, Черчилль согласился с ним[109].
Метания Черчилля не были бесконечны. В мае 1947 года он отнес Советский Союз наряду с США, Европой и Британской империей к одной из четырех «главных опор всеобщего храма мира»[110]. В начале 1948 года, то есть еще до того, как в СССР появилась собственная атомная бомба, экс-премьер пришел к выводу, что единственным способом избежать войны является открытый диалог с советским руководством для последующего достижения взаимовыгодного соглашения. Об этом Черчилль заявил публично во время одного из январских заседаний палаты общин[111]. Кроме того не сохранилось никаких свидетельств, чтобы Черчилль обращался к президенту США и руководству Государственного департамента с целью убедить американцев использовать против бывшего союзника атомную бомбу в военных целях. Историки склонны считать, что он и не помышлял об этом. А тем, кто с трепетом относится к личным разговорам нашего героя, полезно будет ознакомиться с еще одним его признанием, сделанным на этот раз своему личному секретарю в конце 1950-х годов: «Я всегда боялся, что руководство США поддастся давлению масс и решит использовать водородную бомбу против СССР, когда у Советов еще не было в наличие подобного оружия»[112].
Поигравшись с идеей атомного конфликта, Черчилль одним из первых западных политиков понял бесперспективность обращения к последнему слову науки и техники в области вооружений. «Катастрофа, которая последует в случае применения противоборствующими сторонами атомной бомбы, будет настолько чудовищной, что вызовет не только гибель всего того, что мы называем цивилизацией, но и, по всей видимости, приведет к прекращению жизни на Земле», — предупреждал он еще в 1946 году[113].
Однажды Черчилль уже дал свое согласие на использование атомной бомбы. И нельзя сказать, что этот поступок его не тяготил. В июле 1946 года в беседе с лордом Маунтбэттеном, Джоном Андерсоном и Аланом Кэмпбелл-Джонсоном (1913–1998) он заметил, что решение о бомбардировке Японии является, пожалуй, единственным, к которому история предъявит серьезные вопросы.
— Возможно, меня даже спросит Создатель, зачем я использовал эту бомбу? Я буду защищать себя энергично и решительно, сказав: «Зачем Вы дали нам это знание, когда человечество свирепствовало в яростных битвах?»
Но уместно ли вести так диалог со Всевышним?
— Вы не можете обвинять ваших судей, — парировал Джон Андерсон[114].
Да Черчилль и сам не мог не понимать шаткости своей защиты. В январе 1953 года, незадолго до того как Трумэн должен был оставить свой влиятельный пост, Черчилль принимал президента в британском посольстве в Вашингтоне. Среди прочих, он поднял вопрос, что их ждет у Небесных врат за участие в бомбардировке Хиросимы и Нагасаки.
— Мистер президент, — спросил премьер-министр, — я надеюсь, вы уже приготовили свой ответ, когда мы предстанем перед святым Петром и тот спросит: «Я полагаю, что вы двое несете ответственность за сбрасывание тех атомных бомб»?
Трумэн не стал отвечать. В дискуссию с Черчиллем вступил сторонник наращивания американского военного потенциала министр обороны Роберт Ловетт (1895–1986).
— Вы уверены, премьер-министр, что вас и президента доставят на допрос в одно и то же место?
— Ловетт, мое громадное уважение к Создателю нашей и множества других вселенных внушает мне уверенность, что Он не вынесет приговора в отношении отдельного человека, пока не выслушает его.
— Согласен, но ваши слушания не обязательно начнутся в Верховном суде или в том же суде, что и слушания президента. Они могут происходить в совершенно ином, далеко удаленном месте.
— Я не сомневаюсь в этом, — ответил Черчилль. — Но где бы они ни происходили, они будут следовать принципам английского общего права.
Дальше политик сослался на одно из основополагающих положений английского общего права — презумпцию незаконности задержания, означающую право арестованного быть лично доставленным в суд вместе с доказательствами, подтверждающими необходимость ареста