Daily Mail опубликовала его статью «Опасность в Индии», в которой автор, хотя и не возражал против предоставления Индии самоуправления, считал, что в настоящий момент подобное «криминальное и вредоносное» решение преждевременно и способно привести к обострению этноконфессиональных конфликтов.
Чем руководствовался Черчилль, вступив в схватку, которая отстаивала не его интересы, но при этом подталкивала на путь противоборства с лидером своей партии? С одной стороны, он был убежденным сторонником колониальной политики, считая, что она принесла благо индийскому народу. В той же статье Daily Mail он убеждал читателей, что участие Британии в жизни индийцев спасло их от «варварства, тирании и междоусобных войн», «защитило индийские границы от вторжения с севера», предотвратило голод, познакомив местных жителей с последними достижениями науки и техники. С другой стороны, он понимал, что колонии также нужны самой Британии, как источник ресурсов и рынок сбыта. Особенно во время начавшегося экономического кризиса. Черчилль считал, что его страна переживает очередной период «борьбы за жизнь, и основной вопрос будет касаться не только сохранения Индии, но и серьезных притязаний на коммерческие права». Кроме того, он увидел в индийском вопросе призрак разрушения всей империи. Черчилль считал, что союз Болдуина с лейбористами, в том числе по индийскому вопросу, ослабляет Консервативную партию. Он все больше разочаровывался в «Честном Стэне», признавшись друзьям в январе 1930 года, что считает его «абсолютно безнадежным»{189}.
В сентябре 1930 года от пневмонии и цирроза печени скончался Ф. Э. Смит. Природа наделила его крепким здоровьем, однако неправильный образ жизни с манерой «сжигать свечи с двух концов» разрушил даже этот титанический каркас. В насыщенной и долгой биографии Черчилля было множество эпизодов, когда он провожал в последний путь своих коллег, сторонников, друзей и родственников. Но случай со Смитом стоит особняком. Он называл Ф. Э. «величайшим другом», замечая, что на протяжении четверти века «наша дружба была безупречна». В некрологе для The Times он охарактеризовал Смита как «верного, преданного и доблестного друга, а также мудрого, эрудированного и восхитительного соратника», считая, что его уход является тяжелой потерей не только для родственников и близких друзей, но и для всей страны. В первую очередь это был жесткий удар и невосполнимая потеря для самого Черчилля. Среди всех его друзей Смит был одним из немногих, если не единственным, кого он воспринимал как равного – по интеллекту, способностям, силе характера, возможностям и потенциалу. Он будет так нуждаться в нем в предстоящих баталиях, вынужденный теперь вести их в одиночестве. Не случайно, узнав о кончине Смита, он заплакал, повторяя весь вечер: «Я чувствую себя таким одиноким»{190}.
Кончина Смита совпала с дальнейшим развитием Индийского вопроса. В сентябре лейбористское правительство объявило, что на следующий месяц в Лондоне состоится конференция Круглого стола с участием руководства колонии и представителей метрополии. Черчилль, который всегда поддерживал переговоры, считая их лучшей альтернативой по сравнению с вооруженным конфликтом, на этот раз выступил против этого мероприятия. По его мнению, оно ослабит позиции Британии на субконтиненте с одновременным усилением положения тех, кто ратует за полную независимость, в первую очередь речь шла об ИНК и его лидере Мохандасе Ганди (1869–1948). Так и случилось, в Индии началась кампания общественного неповиновения с последовавшими за ней столкновениями и кровопролитием. «Не сулившая ничего хорошего» (по словам Черчилля) конференция начала свою работу в ноябре. Учитывая, что Ганди к тому времени находился под стражей, ИНК бойкотировал заседания. Несмотря на это, индийские представители чувствовали себя на конференции уверенно, настаивая на максимальном расширении полномочий самоуправления в кратчайшие сроки. Черчилль считал, что конференция ни к чему не приведет, поскольку отсутствие представителей ИНК попросту обесценит принятые решения.
В британском парламенте обсуждение итогов конференции с разработкой в Индии конституции и движением по пути создания собственного правительства состоялось в конце января 1931 года. Черчилль выступил с пространной речью (объем почти 5400 слов), в которой, во-первых, отметил, что правительство отказалось следовать выводам комиссии Саймона, специально сформированной парламентом для поиска решений индийского вопроса и выработки конструктивных действий; во-вторых, указал, что создание всеиндийского парламента приведет к коллизии этого органа управления с институтом британской власти в лице вице-короля, что даст дополнительные козыри борцам за независимость. Таким образом, вместо мирного урегулирования наболевшего вопроса правительство лишь усугубило ситуацию, создав дополнительные очаги для будущих возгораний{191}.
Показательно, что на обвинения Черчилля ответил не сам Макдональд и не специальный представитель Лейбористской партии, а Стэнли Болдуин, недвусмысленно дав понять, что возглавляемая им Консервативная партия не поддерживает взгляды Черчилля. Налицо было противостояние нашего героя с руководством тори. Для Черчилля этого уже был не первый конфликт подобного рода. В начале своей карьеры он уже выступал против партийной верхушки. История повторялась. Черчилль вновь пытался найти свое место и заявить о себе через конфликт. Методы были схожие, партия была та же, только несмотря на внешнее сходство ситуация отличалась кардинальным образом. Если в 1904-м (как, впрочем, и в 1922-м) у него было где продолжить карьеру, то в 1931 году возможность перейти в другую партию отсутствовала. Либералы перестали считаться серьезной политической силой. Лейбористы, наоборот, стремительно набирали популярность, но объединение с ними для закоренелого антисоциалиста было труднореализуемым вариантом. Оставалось только хранить верность консерваторам, что Черчилль и пытался сделать, признавшись Эмери: «Я собираюсь держаться за тори с цепкостью пиявки»{192}.
Тогда к чему было это восстание, если других вариантов остаться на плаву, кроме как сохранять лояльность руководству тори, у Черчилля не было? Для ответа на этот вопрос следует учитывать характер политика, с его амбициями, стремлением к риску и склонностью к защите своей независимости посредством бунтарства. На протяжении последних двадцати лет ему прочили кресло премьер-министра, которое, и в самом деле, было пределом его чаяний и желаний. Но Болдуин крепко держал в руках штурвал, пользуясь необходимой поддержкой и обладая требуемым влиянием. Рассматривать себя в качестве его преемника Черчиллю также не приходилось. Для этого были другие кандидатуры, например Невилл Чемберлен. В итоге, после стольких лет продвижения наверх, преодоления сложнейших преград, получения уникального опыта государственного управления и работы на ключевых позициях в правительстве, Черчилль оказался перед мрачной перспективой не достигнуть заветной цели. Не желая довольствоваться вторыми ролями, которые были бы ему обеспечены, прояви он больше лояльности и усмири свое эго, Черчилль вступил на очень скользкую тропу – оставаясь среди консерваторов, он начал формировать отдельную политическую силу с объединением вокруг себя единомышленников, недовольных политическим мейнстримом.
Учитывая расклад политического пасьянса того времени, у Черчилля было мало шансов на победу. Во-первых, положение Болдуина было слишком крепким, чтобы бунт даже такого влиятельного заднескамеечника, как Черчилль, мог его сокрушить. Во-вторых, большую часть единомышленников нашего героя составляли ультраконсервативные элементы, которые никогда не считали потомка герцога Мальборо своим, и альянс с ними был временным. В-третьих, пытаясь сохранить Индию в составе империи, он выступил против таких мощных течений, справиться с которыми у него не было ни сил, ни возможностей. Несмотря на наличие этих объективных факторов, Черчилль с присущим ему оптимизмом позитивно оценивал свои перспективы. Своему сыну он признался в январе 1931 года, что «чувствует себя гораздо сильнее после начала обсуждения Индийского вопроса». «Великое утешение – заниматься темой и беспокоиться о вопросах гораздо более важных, чем должность, партия или дружеские отношения», – объяснял он. Схожую мысль Черчилль развил и в беседе с кузеном, 9-м герцогом Мальборо (1871–1934): «Политика слишком грязна для письменных слов. Я чувствую себя крепким и сильным»{193}.
Черчилль сделал свой выбор, и последствия не заставили себя долго ждать. Уже на следующий день после его выступления в парламенте, осуждающего политику правительства в отношении Индийского вопроса, к нему подошел его личный секретарь Патрик Джордж Бачен-Хепбёрн (1901–1974) и передал просьбу руководства тори – покинуть Теневой кабинет. Черчилль знал, что ему придется ответить за свой поступок. Но не предполагал, что так явно и так быстро. Просьба Бачен-Хепбёрна застала его врасплох. Он сначала покраснел, потом побелел, затем схватил трость, после чего швырнул ее на стол. Подавив гнев, он с натянутой улыбкой произнес: «Итак, Консервативная партия хочет избавиться от меня. Хорошо. Я уйду тихо и сейчас». Место Черчилля в Теневом кабинете занял Невилл Чемберлен. Это был первый шаг в изоляцию, но Черчилль продолжал не терять присутствие духа, считая, что его положение, наоборот, укрепляется. Супруге он сказал, что «политика все более благоприятно ко мне расположена»; «несомненно, весь дух Консервативной партии со мной, а разочарование Болдуином идет мне на пользу», «каждая речь, которую я произношу, каждый шаг, который я делаю, принимаются» великолепно{194}.
Примерно в это же время, вспоминая своего отца, Черчилль заметил, что лорд Рандольф «не принадлежал к числу тех, кто принимает решения по указке партийного руководства», «холодную, рассчитанную игру он никогда не вел, говорил что думал, так оно лучше». Эти строки в полной мере можно отнести и к самому Черчиллю. Он, действительно, «говорил, что думал», критикуя не только политику правительства, но и отдельных личностей. Сначала в январе 1931 года он направил пропитанную ядом сарказма стрелу в адрес премьер-министра Макдональда, назвав его «величайшим из ныне здравствующих мастеров падения»: «Он встает целым и невредимым после падения, убеждая нас, что ничего не произошло». Потом он вспомнил, как в детстве хотел увидеть экспонат «Бесхребетное чудо» в цирке Барнума, но родители не пустили его, считая такое зрелище опасным для неустойчивой психики ребенка. «Мне пришлось ждать пятьдесят лет, прежде чем я увидел “Бесхребетное чудо” на скамье в Палате общин», – заявил Черчилль, указывая на Макдональда. Следующим он обрушился на Ганди, который был не только освобожден в конц