{311}. Именно через призму «стратегического оппортунизма» и следует рассматривать многие решения Черчилля в период военного премьерства. Эти решения не все будут правильны, но в итоге они позволят ему привести британский народ к победе.
Годы разочарований, поражений и ограничений
При упоминании имени Черчилля очень часто задается вопрос – что именно сделал британский политик, чтобы привести свою страну к победе в самой крупной войне в истории человечества, обеспечив себе тем самым почетное место в сонме великих исторических личностей? Для ответа на этот вопрос рассмотрим один стратегический документ, описывающий реалии мировой войны и подходы для достижения победы. Признавая, что британским вооруженным силам придется иметь дело с «более подготовленными к тотальной войне» противниками, делался вывод о том, что на первой стадии войны необходимо использовать любой удобный случай для «нанесения решающих ударов по Италии» и «сдерживания Германии» с одновременным наращиванием сил для последующего наступления на Третий рейх. Наращивание сил и ведение боевых действий против более слабого противника планировалось сопровождать подрывом способности Италии и Германии к сопротивлению с применением «мер экономического воздействия». Важным дополнением этих планов было «обеспечение благожелательного нейтралитета или активной поддержки других держав, и особенно США».
По сути, приведенная оценка вкратце описывала программу, реализованную Черчиллем. Но только составлен этот план был не нашим героем, он вообще был разработан до назначения будущего военного лидера Великобритании на пост премьер-министра. Более того, этот документ появился еще до начала войны – в апреле 1939 года, благодаря совместным усилиям британских и французских штабистов{312}. Большая стратегия Соединенного Королевства была к моменту прихода Черчилля в правительство определена и, если не считать разногласий с отдельными коллегами, реализовывалась последовательно и уверенно. Даже инициативы Черчилля на посту первого лорда Адмиралтейства, связанные с проведением военной операции в Балтике, минированием территориальных вод Норвегии и судоходных рек в Германии, полностью соответствовали общему фарватеру принимаемых решений и были не актами наступательных действий, а еще одним средством активно применявшейся экономической блокады. В этой связи, когда путь был прочерчен, правильным будет вопрос не что сделал Черчилль, а как он это сделал. Именно выбранные им средства и определили его место в истории. Хотя этот выбор и дальнейшая реализация были связаны с множеством ограничений, проблем и изъянов, преодоление которых также повлияло на восприятие личности нашего героя современниками и последующими поколениями.
Рьяно приступив к исполнению обязанностей премьер-министра, Черчилль как никто в британском руководстве знал о том, насколько сильно в народе преобладают миротворческие настроения, поощряемые его предшественниками в 1930-е годы, насколько неподготовлена британская армия к встрече с вермахтом, насколько уступает британская экономика производственным мощностям и ресурсной базе противника. Он знал, что его премьерство будет тяжелым. Но даже он не представлял, с насколько масштабным и глубоким кризисом ему придется столкнуться и насколько сложные вопросы встанут на повестке дня буквально через несколько недель после его назначения.
Опираясь на опыт предыдущей войны, Черчилль готовился к кровопролитным сражениям на континенте. Также, разделяя взгляды экспертов об ограничениях немецкой экономики и невозможности вермахта одновременно противостоять в полном объеме Франции и Британии, он готовился к тому, что немцы постараются захватить Бельгию и Нидерланды с переходом к позиционной войне с Францией и бомбардировкам Британии с нарушением ее коммуникаций и линий снабжения. Но в Берлине подготовили сюрприз. Отвлекая внимание союзников на севере, они сосредоточили основной удар через считавшиеся непроходимыми Арденны. Вторгнувшись широким клином на территорию Франции, моторизованные колонны немецких захватчиков устремились к Парижу и на север, отрезая армии союзников от линий снабжения и загоняя их на побережье Ла-Манша. Утром 15 мая глава правительства Франции Рейно разбудил Черчилля телефонным звонком, сообщив британскому коллеге: «Мы потерпели поражение… Нас разбили, мы проиграли». Черчилль попытался успокоить собеседника, объясняя, что «наступление скоро прекратится»{313}. В прошлой войне фронт всегда стабилизировался, напоминая больше движение маятника, чем удар молнии. Но в этой войне все было иначе.
Черчилль попытался уточнить у командующих на местах масштаб катастрофы. Но не добившись от них вразумительных ответов, решил сам направиться в Париж. В течение следующих четырех недель он будет пять раз пересекать Ла-Манш, сокрушаясь над тем, как с каждым разом среди французского руководства усиливается растерянность, паника и желание капитулировать. Черчилль старался ободрить, вдохновить и убедить Рейно продолжать сражаться. Одновременно на французского премьера оказывалось противоположное влияние. Причем не только со стороны коллег, но и из уст любовницы графини Элен де Порт (1902–1940), которая пыталась склонить своего возлюбленного к мысли, что Франции не стоит подвергаться разрушениям, необходимо остановить ужасы войны и заключить перемирие. «Эта женщина разрушает за ночь все, что я создаю в течение дня, – жаловался британский премьер. – Разумеется, она может предложить ему то, что я предложить не в состоянии. Я могу убедить Рейно, но я не могу с ним спать»{314}.
У Черчилля были проблемы и посерьезнее графини де Порт. В той ситуации, в которой оказалась Франция в мае – июне 1940 года, одними словами и харизмой помочь было нельзя. Рейно требовал истребителей, французские командующие – объединения разрозненных армий и проведения контратаки. В обоих случаях Черчилль столкнулся с трудным выбором. Если Франция капитулирует, то вся оказанная ей помощь станет напрасной, а все потери в сражениях на континенте критическим образом ослабят обороноспособность его собственной страны. В то же время без внешней помощи Франции не выстоять. Для истории останется основанное на холодном прагматизме эгоистичное решение Черчилля поставить сохранение истребительной авиации для защиты Острова выше помощи союзнику. На самом деле британский премьер колебался. Идя наперекор экспертам, он несколько раз убеждал Военный кабинет о срочной необходимости направить во Францию эскадрильи истребителей, а также искал различные компромиссные варианты, например, с возвращением истребителей ночью на британские аэродромы. Унижения и разочарования также сопровождали организацию контратаки. Еще до получения приказа главнокомандующий Британскими экспедиционными силами во Франции генерал Джон Верекер 6-й виконт Горт (1886–1946) принял 25 мая решение не соединяться на юге с французскими частями, а спасать войска, пробиваясь с ними в Дюнкерк для последующей эвакуации. В других обстоятельствах такое решение могло бы закончиться трибуналом, но учитывая, что Черчилль (пусть и с опозданием) пришел к аналогичному выводу, лорд Горт получил одобрение и похвалу.
Теперь будущее британской армии зависело от небольшого гарнизона в Кале, который сдерживал немецкие танки, прикрывая эвакуацию из Дюнкерка. 26 мая командующий гарнизоном бригадир Клод Николсон (1898–1943) получил телеграмму, в которой сообщалось, что эвакуации из Кале не будет. 30-я бригада Николсона приносилась в жертву ради спасения своих товарищей в Дюнкерке. Большая часть гарнизона погибла, остальные вместе со своим командиром попали в плен. Решение удерживать Кале далось Черчиллю тяжело. Во время ужина обычно словоохотливый премьер молчал, заметив лишь, что «чувствует физическую боль» от сложившейся ситуации. Черчилль вставит это высказывание в мемуары, но ни словом не обмолвится о том, «насколько расстроенным», по словам Исмея, он выглядел в момент их произнесения. Не войдут в мемуары также следующие размышления автора о дихотомии страдания и решительности, сохранившиеся в черновиках: «Оставаться бесчувственным в самый разгар страданий является признаком убогости личности, которым, я надеюсь, не обладаю, но гораздо хуже оказаться неспособным действовать». «Ни одна великая страна никогда не была спасена хорошими людьми, потому что хороший человек никогда не пойдет настолько далеко, насколько потребуется», – писал об этой дилемме английский писатель Хорас Уолпол (1717–1797).
Эвакуация из Дюнкерка продлилась с 26 мая по 4 июня. Вместо ожидаемых 50 тыс. человек на британский берег было вывезено свыше 338 тыс. солдат, из которых две трети приходилось на британцев и треть – на французов. И хотя, как заметил Черчилль, «эвакуацией войны не выигрываются», это был первый проблеск будущей победы. Узнав, что в первые дни основная масса эвакуировавшихся войск приходилась на британцев, Черчилль распорядился активнее спасать французских военных, считая, что диспаритет в подобном вопросе нанесет «непоправимый ущерб» союзным отношениям. Но союзным отношениям это не помогло. Франция стремительно двигалась к капитуляции. Не помог даже такой отчаянный шаг, как идея создания совместного политического союза Франции и Великобритании с объединением суверенитета, гражданства и вооруженных сил. Черчилль был сначала против этой идеи, но затем поддержал ее, заметив, что «мы не должны давать повод обвинять нас в отсутствии воображения». Декларация была подготовлена, но так и не была опубликована{315}.
Шестнадцатого июня во Франции сменился премьер-министр. Вместо профессионального политика Поля Рейно правительство возглавил герой Первой мировой войны, сторонник капитуляции маршал Франции Филипп Петен, первым же делом затребовавший перемирия. Договор был подписан 22-го числа в декорациях Первой мировой войны: в том же самом вагоне, в том же самом Компьенском лесу, что и перемирие 11 ноября 1918 года. Только теперь Германия принимала капитуляцию бывших победителей. Предчувствуя поражение Франции, 10 июня на стороне Германии в войну вступила фашистская Италия. Теперь после нового Компьенского перемирия Великобритания осталась один на один с германо-итальянским блоком. И Черчиллю теперь предстояло ответить на вопрос, что делать дальше – пойти по пути бывшего союзника или продолжить борьбу в одиночестве с превосходящими силами противника. Обсуждение этого вопроса началось еще во время эвакуации из Дюнкерка. В течение трех дней 26–28 мая Военный кабинет собирался для поиска ответа девять раз. Столь большое количество заседаний указывало на неустойчивое положение премьер-министра, которому не хватало политического веса убедить коллег в своей точке зрения. Черчилль учел неудачный опыт председательства в Военном координационном комитете, спрятав командирский тон во внутренний карман пиджака. Теперь ему действительно пришлось убеждать, взвешивая каждое слово и пряча мысли за эвфемизмами. Главным его оппонентом был лорд Галифакс, выступавший не столько за капитуляцию, сколько за привлечение Италии (в надежде сохранить ее нейтральность) в качестве посредника в возможных переговорах с Германией. Черчилль был против подобных обсуждений, заявляя, что «нации, которые шли ко дну в результате борьбы, восстанавливались, в то время как со сдававшимися без боя было покончено». Понижая градус дискуссии, Черчилль сделал несколько реверансов в сторону Галифакса, не отвергая окончательно идею с переговорами. Например, «если мы продолжим борьбу и потерпим поражение, мы получим условия не хуже тех, которые можем получить сейчас». Но заседания все равно проходили в напряженной и взрывоопасной обстановке. Галифакс даже собирался подать в отставку, и Черчиллю пришлось уединиться с ним на примиритель