подкреплений, он привел танки в движение уже в марте, чем обратил в бегство британские и австралийские войска. 4 апреля пал Бенгази, 10-го в осаде оказался Тобрук, 12-го была захвачена Бардия, 15-го заняты расположенные у египетской границы Сиди-Омар, Эс-Саллум и оазис Джарабуб. Пока одна часть войск Уэйвелла отступила в Египет, другая познала горечь поражения в Греции. Немцы ударили одновременно по Белграду и Афинам. Югославская армия капитулировала 17 апреля, греческий премьер-министр Коризис покончил жизнь самоубийством 18-го числа. 24 апреля началась эвакуация из Греции, которая продлилась семь дней и позволила спасти 50 тыс. солдат (11,5 тыс. попали в плен). В течение последних 12 месяцев это была уже вторая эвакуация Британских экспедиционных сил. Показательно, что название операций фонетически совпадало – «Динамо» (Dynamo; эвакуация из Дюнкерка, май – июнь 1940 года) и «Демон» (Demon; эвакуация из Греции, апрель – май 1941 года).
Часть эвакуированных из Греции союзных войск была направлена на Крит, где уже располагался 14-тысячный гарнизон. Крит имел для британцев важное стратегическое значение, создавая угрозу коммуникациям противника в Восточном Средиземноморье, а также нефтяным промыслам в Плоешти (Румыния). Британцы знали, что немцы постараются захватить Крит, и готовились к обороне острова. Численность союзных войск (британских, австралийских и новозеландских) составляла почти 29 тыс. человек, также имелись две греческие дивизии примерно аналогичной численности. С моря Крит надежно защищал флот. Но союзники не ожидали, что основной удар придется с воздуха. Захват Крита стал первой в мировой истории масштабной операцией с участием военно-десантных войск. Всего немцам удалось высадить порядка 22 тыс. десантников. Несмотря на тяжелые потери (4 тыс. убитыми и 2 тыс. ранеными), они смогли закрепиться на острове и вытеснить союзные войска. Оборона Крита закончилась для британцев очередным поражением и эвакуацией, в ходе которой Королевский флот понес значительные потери – были потоплены 3 крейсера и 6 эсминцев, серьезные повреждения получили еще 13 кораблей, в том числе 2 линкора и единственный в составе Средиземноморского флота авианосец.
Май 1941 года стал зенитом успехов Гитлера и Третьего рейха. Его армия захватила почти всю Европу и успешно показала себя в Северной Африке, подводный флот активно топил грузы в Атлантике, авиация регулярно бомбила британские города и промышленные центры. Для Черчилля, напротив, это был мрачный период. Прошел год, как он занял пост премьер-министра. Летнее воодушевление и патриотический подъем 1940 года, позволившие британцам выстоять и одержать победу в Битве за Британию, стали вытесняться чередой поражений. Обострилась критика, указывающая на отсутствие у британского премьера таланта стратега и неспособность возглавляемых им органов управления выиграть войну. Черчилль болезненно переживал спад популярности. Понимая, что в первую очередь за все неудачи винить будут именно его, наш герой не собирался подвергать себя публичной порке. Для этого у него были другие жертвы. За провал Греческой кампании он направил отчитываться в Палату общин Идена, который взял на себя основную вину. Сгустились тучи и над Уэйвеллом. «Он производит впечатление человека, доведенного до изнеможения», – заметил Черчилль 6 мая генералу Исмею. «Он похож на усталого и сломленного человека», – повторил он несколько позже после прочтения новых телеграмм из Каира. В очередной раз уступив нажиму Черчилля, генерал начал 15 мая наступление – операцию «Рапид» (Brevity). Но и оно не позволило достичь поставленных целей. На следующий месяц началась новая операция – «Боевой топор» (Battleaxe), которая едва не обернулась катастрофой. В ответ на сообщение о постигших его армию неудачах Уэйвелл получил 22 июня послание премьер-министра, в котором сообщалось об освобождении его от должности главкома войск на Среднем Востоке и переводе в Индию{327}.
На место Уэйвелла Черчилль перевел из Индии генерала Клода Окинлека (1884–1981). Если наш герой думал, что с назначением нового командующего он повысил управляемость Средневосточным театром военных действий, то он ошибался. Окинлек оказался еще более упрямым, чем его предшественник. А упираться ему было из-за чего. В то время как Черчилль, руководствуясь стратегическими мотивами, настаивал на проведении скорейшего наступления, не располагая при этом всеми данными о недостатках британских войск и вооружения, главком пытался отсрочить движение вперед для того, чтобы собрать необходимые силы и обучить войска. Окинлек понимал, что, если он пойдет на поводу у премьер-министра, катастрофы не избежать. Уже в своем первом донесении в Лондон в начале июля он заявил, что «не следует планировать каких-либо дальнейших наступательных операций в Западной пустыне, пока для этого не создана соответствующая база». Завязалась оживленная переписка, в которой на настоятельные просьбы ускорить начало наступления Окинлек аргументированно объяснял, что ему нужны время и вооружения. «Это совершенно немыслимо, – возмущался Черчилль. – Подобный комфорт генералы могут иметь только на небесах. Но те, кто стремится к подобному комфорту, не всегда туда попадают». Окинлек был вызван в Лондон для консультаций, однако ни известный своими талантами побеждать в спорах Черчилль, ни превосходящие в количестве умов и данных начальники штабов не смогли пробить брешь в аргументации главкома. Нехотя премьер-министр согласился перенести на 1 ноября дату начала новой операции, получившей название «Крестоносец» (Crusader), которая впоследствии была перенесена еще дальше – сначала на 15-е, затем на 18 ноября. Наступление окажется успешным, позволив снять осаду Тобрука и оттеснить войска противника сначала к линии Эль-Газала, а затем еще дальше на запад – к Эль-Агейле.
Несмотря на стабилизацию положения на фронте – о победе говорить пока не приходилось. Кроме того, у Черчилля остался неприятный осадок от «Крестоносца». Он так и не смог смириться с задержкой в его реализации, считая, что допущенное Окинлеком промедление стало «не только ошибкой, но и несчастьем». У главкома были свои доводы, но Черчилль рассматривал ситуацию в политической плоскости. «Невозможно объяснить парламенту и нации, почему наши армии на Среднем Востоке вынуждены простаивать четыре с половиной месяца в бездействии, в то время как противник обрушивает на Россию удар за ударом», – возмущался он{328}.
За несколько дней до начала операции «Крестоносец» Черчилль провел кадровые изменения в высшем командном составе. Если в июне карающая десница премьер-министра указала на Уэйвелла, то теперь пришло время Дилла. Прозвав его Дилли-Дэлли[29], он разочаровался в осторожном и лишенном куража военачальнике буквально сразу же после назначения его начальником Имперского генерального штаба в мае 1940-го. «Я не думаю, что Дилл приносит ту пользу, которую мы от него рассчитывали получить при назначении, он производит на меня впечатление человека очень усталого, угнетенного и находящегося под впечатлением германской мощи», – сказал он Идену спустя всего полтора месяца после повышения Дилла. Идену, кстати, он ничего не сказал о своем решении убрать Дилла из Имперского генерального штаба, чем вызвал его недовольство и закономерный вопрос – почему? В ответ Черчилль объяснил, что он не стал обсуждать этот вопрос с Иденом, поскольку знал, что тот будет против. Дилл был произведен в фельдмаршалы и по задумке Черчилля должен был направиться в Бомбей. Однако учитывая хорошие отношения британского военачальника с американскими коллегами, фельдмаршал был переведен в Вашингтон, где возглавил британскую военную миссию при Объединенном штабе. По сути, он выполнял те же функции медиатора, что и Исмей в Комитете начальников штабов. Дилл заслужил уважение и получил высокую оценку своей деятельности со стороны американцев. Поэтому, когда в 1944 году он скончался, его с воинскими почестями похоронили в США на Арлингтонском национальном кладбище…
Новым начальником Имперского генерального штаба стал генерал Алан Брук, который, кстати, негативно воспринял перевод Дилла, считая его наилучшим кандидатом для этой должности. Брук тоже был не подарок для Черчилля. «Знаю я этих Бруков – упрямые ирландцы, нет ничего хуже, чем иметь с ними дело», – бурчал британский премьер. Он действительно хорошо знал и Алана Брука, который в июне 1940 года переубедил его начать контрнаступление во Франции, и его братьев – подполковника Рональда (1866–1930), с которым он сражался в Англо-бурскую войну, и майора 9-го Королевского Ее Величества уланского полка Виктора (1873–1914), павшего на полях Первой мировой. «Не думаю, что вы обрадуетесь тому трудному и беспокойному делу, которое я вам предлагаю, но я чувствую, что моя давняя дружба с Ронни и Виктором, товарищами веселого субалтерна по предыдущим войнам, позволяет создать между нами личные отношения, которые составят основу для совместной работы», – сказал он Бруку, продемонстрировав лишний раз свои таланты быть обаятельным, когда того требовали обстоятельства{329}.
В черновиках своих послевоенных мемуаров Черчилль объяснял, что отставка Дилла была вызвана взглядами фельдмаршала с предпочтением Дальневосточноого театра военных действий вопросам обеспечения превосходства в Северной Африке. Дилл действительно считал, что надо укреплять Сингапур, а не растрачивать ресурсы на противостояние с Италией. У Черчилля были другие доводы, но во второй половине 1941 года угроза вступления Японии в войну стала материализовываться. В Лондоне решили действовать с опережением и предотвратить агрессивные действия Страны восходящего солнца отправкой на Дальний Восток ударной группы Королевского ВМФ. Черчилль считал, что для большего эффекта нужно направить малочисленный, но мощный флот из современных линкоров класса