King George V. В Адмиралтействе придерживались другого мнения, считая, что современные линкоры не произведут на Японию должного впечатления. Правильнее направить в Индийский океан более старые корабли, но в большем количестве – четыре линкора класса R с последующим усилением их современными линкорами и линейными крейсерами. По мнению Паунда, основная задача Дальневосточного флота состояла в защите конвоев и противостоянии японским линкорам и крейсерам, вооруженным 8-дюймовыми орудиями. Замена старых кораблей линкорами класса King George V нисколько не повысит безопасность конвоев, зато создаст дополнительные трудности в водах метрополии – указывал первый морской лорд. В ходе длительных обсуждений и споров Черчилль в итоге добился своего и вместе с линейным крейсером Repulse («Отпор») на Дальний Восток был отправлен линкор класса King George V – Prince of Wales («Принц Уэльский»). На следующий день после нападения японцев на Пёрл-Харбор и вступления Японии в войну Черчилль заявил в Палате общин, что «лучшие корабли из состава Королевского флота прибыли на Дальний Восток в самый подходящий момент». Еще через день он стал обсуждать с советниками, как использовать эти суда – присоединить ли их к флоту США или превратить в блуждающую угрозу для противника.
На календаре было 9 декабря. Утром 10-го числа Черчиллю позвонил Дадли Паунд. Его голос звучал странно. Паунд кашлянул, после чего сказал: «“Принц оф Уэлс” и “Рипалс” потоплены японцами, по-видимому, в результате воздушного налета». «Я благодарил судьбу, что в этот момент был один, – признается Черчилль впоследствии. – Ворочаясь в постели с боку на бок, не находя себе покоя, я полностью осознал весь ужас этого известия». Этот момент стал одним из самых тяжелых в биографии нашего героя за весь период войны. По словам его телохранителя, на протяжении нескольких дней после получения шокирующих известий премьер «выглядел подавленным, сидел, уставившись вдаль», и повторял периодически: «Я не понимаю, что случилось. Я не понимаю». А все было просто и трагично одновременно. Во-первых, Черчилль оказался заложником опыта Первой мировой, рассматривая военно-морские баталии исключительно как противостояние мощных стальных крепостей, не учитывая возможностей авиации. Во-вторых, Черчилль решал одну задачу, а нужно было думать о другой. Новейший линкор должен был подвигнуть японцев одуматься от вступления в войну, но пока принималось и реализовывалось решение о составе эскадры, японцы перешли к активным действиям и момент оказался упущенным – вместо борьбы за мир и стремления произвести впечатление, нужно было воевать{330}.
Японцы и дальше продолжат неприятно удивлять британского премьера. В конце декабря был захвачен Гонконг. В январе императорская армия вступила на Малаккский полуостров, создав угрозу британской военно-морской базе Сингапур, находившейся на пересечении морских путей и имеющей важное стратегическое значение. Захват Сингапура открывал доступ к жизненно важным для Японии ресурсам – ост-индской нефти и малайскому каучуку, а также позволял развить наступление по расходящимся направлениям: с захватом Бирмы и Голландской Ост-Индии. Черчилль был убежден, что «крепость Сингапур» надежно защищена как с моря, так и со стороны суши. Оперируя кампаниями герцога Мальборо, изучению которых он посвятил большую часть 1930-х годов, вспоминая потери от турецких береговых укреплений во время высадки в Галлиполи в 1915 году, а также находясь под впечатлением осады Плевны (1877 год) и «выдающейся обороны» французов в битве при Вердене (1916 год), Черчилль считал, что Сингапур окажет упорное сопротивление. Прозрение наступило, как это обычно бывает, неожиданно и имело шокирующий эффект. 19 января 1942 года Черчилль с удивлением узнал от Уэйвелла, что все приготовления были рассчитаны на отражение атак с моря, «поэтому мало или почти ничего не сделано для строительства оборонительных сооружений на северной стороне острова». Он был «потрясен этой телеграммой». Во время утреннего доклада Исмея он буквально набросился на генерала с криком: «Ты в течение нескольких лет до начала войны принимал участие в работе Комитета имперской обороны. Ты должен был знать о сложившемся положении. Почему ты не предупредил меня?!» В составленной в тот же день записке генералу Исмею для Комитета начальников штабов Черчилль заявил, что ему «никогда ни на секунду не приходило в голову, что горловина крепости Сингапур с ее великолепным рвом не укреплена от нападения с севера». Он предупредил коллег, что «это будет одним из величайших скандалов, который может раскрыться».
Понимая, что ситуация выходит из-под контроля, Черчилль дал срочные указания Комитету начальников штабов организовать сопротивление и оборону базы. Он предлагал задействовать все мужское население на строительстве оборонительных сооружений, привлечь всех, кто может работать кирками и лопатами, используя самые строгие меры принуждения. Он приказал «сражаться до последней капли крови». «Ни о какой капитуляции не может быть и речи», – заявил премьер-министр. Он призвал всех командиров и старших офицеров пойти в бой и, если потребуется, умереть вместе со своими солдатами. Он взывал к патетике, утверждая, что «на кону честь Британской империи и британской армии», а также пытался подбодрить защитников, обещая, что у них «появился шанс войти в историю». Несмотря на страстный призыв Черчилля, настал момент, когда его слова не смогли сподвигнуть адресатов на решительные действия. 15 февраля 80-тысячный гарнизон Сингапура капитулировал перед японскими войсками, уступавшими им в численности более чем вдвое. «Раз наша армия неспособна сражаться лучше, чем она это делает сейчас, мы заслужили потерю империи!» – записал в дневнике Алан Брук. Черчилль назовет потерю Сингапура, «самой ужасной катастрофой и самой крупной капитуляцией в британской истории»{331}.
Японцы не собирались почивать на лаврах. В последний день февраля они высадились на острове Ява. Оборонявшие его голландцы капитулировали 8 марта. В тот же день пала столица Бирмы Рангун. Сама Бирма, которую в 1886 году отец нашего героя лорд Рандольф Черчилль присоединил к Британской империи, была захвачена в начале мая. В конце марта прекратилось сопротивление на Андаманских островах, в начале мая японцы взяли под контроль Филлипинский архипелаг. На одном только Батаанском полуострове в плен сдались 78 тыс. человек, включая почти 12 тыс. американцев, что превратило этот эпизод в самую многочисленную одновременную капитуляцию американских войск в истории. Но Черчиллю было не до исторических аномалий. Первая половина 1942 года выдалась на редкость тяжелой в его премьерстве. В британском истеблишменте нарастало недовольство. «У многих начинает возникать вопрос: так ли хорош Черчилль в военных делах, как хороши его речи», – писал в The Tribune лейборист Эньюрин Бивен (1897–1960). Британцы не знали побед, а из обещаний Черчилля сбывались только те, которые указывали, что дальше будет только хуже. «У нас нет ничего, кроме поражений и неумения», – записал в дневнике 12 февраля заместитель министра иностранных дел Александр Кадоган. Сам Черчилль пребывал в мрачном настроении. «Папа находится в крайне затруднительном положении, – делилась с дневником Мэри в конце февраля. – Он плохо себя чувствует и измучен, испытывая на себе постоянное сокрушительное давление событий»{332}.
В качестве контрмер Черчилль в очередной раз принял кадровые решения. В Комитете начальников штабов появилась новая должность – начальник общевойсковых операций, которую занял сын принца Луиса Баттенберга – Луис Маунтбэттен. Председателем комитета Черчилль предложил стать Алану Бруку. Помимо военных изменения коснулись политической ветви власти. 22 февраля свой пост оставил военный министр Дэвид Маргессон (1890–1964)[30], узнав о своей отставке от постоянного заместителя Джеймса Григга (1890–1964). Черчилль хорошо знал Григга, который служил при нем в Казначействе, и предложил ему занять место Маргессона. Это было необычное предложение с переводом гражданского служащего в ранг министра. Но Черчилля мало беспокоили нарушения правил. Ему нужны были жертва и управляемый руководитель ключевого ведомства. Он получил и то и другое. Сам Черчилль не стал отказываться от поста министра обороны, на чем настаивали его критики. Вместо этого он разгрузил себя, назначив Клемента Эттли заместителем премьер-министра. Оппоненты Черчилля хотели видеть на месте премьер-министра Стаффорда Криппса (1889–1952), который в конце января вернулся на Туманный Альбион из СССР, где до этого представлял правительство Его Величества. Другими кандидатами на кресло премьера были Иден и Бевин, но они были преданы Черчиллю, и с их стороны он не видел угрозы. Другое дело Криппс, который сам уверовал в то, что может стать лидером. Черчилль ловко обвел конкурента вокруг пальца. Он дал ему возможность почувствовать власть, ввел его в состав Военного кабинета и даже согласился обсудить с ним структуру военного управления, а потом отправил его с ответственной миссией в Индию, которая на самом деле была обречена на провал и привела к уходу Криппса с политической сцены. Эмиссару Военного кабинета поручалось убедить Ганди, который призвал индийцев сложить оружие и сдаться на милость японцам, начать сражаться на стороне британцев в обмен на гарантию получения Индией после войны статуса доминиона. Криппс вернулся в Лондон ни с чем, а Ганди был взят под домашний арест.
Все эти кадровые изменения позволяли Черчиллю удерживать штурвал в своих руках, но для восстановления положения нужны были победы. А учитывая, что для британского премьера приоритетным оставался Средиземноморский театр, то в первую очередь он ждал военных успехов в Северной Африке. В начале 1942 года для реализации планов британских стратегов важное значение начала приобретать Мальта, позволявшая контролировать транспортные потоки в Средиземноморье. Мальта нужна была также и немцам для организации быстрого и безопасного канала снабжения армии Роммеля.