Нильсу Бору (1885–1962): проблема с Черчиллем заключается в том, что его «ум далек от науки и ему трудно обозреть этот проект в должной перспективе». Ограничение Черчилля проявилось в том, что на тот момент он не понимал до конца возможностей и опасностей атомной бомбы, воспринимая ее как просто более мощное оружие. Отчасти именно поэтому он поддержал решение Трумэна о бомбардировке Хиросимы и Нагасаки. Должно было пройти время, прежде чем Черчилль изменил свое мнение. А пока 25 июля он был вынужден прервать свое участие в Потсдамской конференции и вернуться в Лондон, где на следующий день должны были объявить результаты прошедших накануне всеобщих выборов. Результат удивит Черчилля и откроет в его жизни новую главу{375}.
Глава пятая. Достояние нации. 1945–1965
«Скрытое благословение»
Одной из проблем, занимавших Черчилля по мере приближения победы над Германией, была организация всеобщих выборов, которые не проводились в Британии с 1935 года. Сама мысль, что британцы могут отказать в доверии Консервативной партии и отправить ее лидера в отставку, казалась фантастичной, хотя вероятность такого сценария в целом не исключалась. Поэтому «тень всеобщих выборов», как признался наш герой{376}, довлела над ним, доставляя массу беспокойства. Тем не менее, оставаясь верным традициям и институтам своей страны, Черчилль не собирался менять правила и ограничивать волеизъявление народа. 23 мая 1945 года на аудиенции у короля он сообщил о своей отставке. Всеобщие выборы должны были пройти в период с 5 по 12 июля[34]. До окончания подсчета голосов, который из-за участия избирателей-военных, голосовавших по всему миру, растянулся на две недели, король попросил Черчилля сформировать и возглавить переходное правительство. Второй раз в своей жизни наш герой стал премьер-министром.
Не дожидаясь подведения итогов голосования, Черчилль принял участие в Потсдамской конференции, но решение насущных международных проблем не могло полностью отвлечь его от мыслей о выборах, которые «парили над ним, словно стервятники неизвестности». 25 июля Черчилль вернулся в Лондон. Утром 26-го, в день объявления результатов, он проснулся от «острой, почти физической боли». Мысль о поражении «охватила все существо». Усилием воли он отринул тревожные думы и вновь предался опьяняющей неге сна{377}. Когда он вновь открыл глаза, пробило 9.00. Привычно поработав некоторое время в постели, он отправился принимать ванну. В этот момент ему сообщили о первых результатах – уверенную победу одерживали… лейбористы! Черчилль наспех оделся и направился в оперативный штаб, где и провел большую часть дня. В округе Вудфорд[35] он одержал уверенную победу, набрав 27 688 голосов против 10 488 у своего оппонента. В остальном тори ждало сокрушительное поражение. Из 585 мест в парламенте, полученных на выборах в 1935 году, им удалось сохранить лишь 213, в то время как лейбористы обеспечили себе 393 мандата с абсолютным большинством в 146 парламентских голосов. В этом унизительном и неожиданном поражении обидно было все: и то, что подобное фиаско, которое тори не знали на протяжении последних сорока лет, пришлось на период руководства партией Черчилля, и то, что народ забрал премьерство из рук политика, который привел страну к победе, и то что его отставка произошла так не вовремя в разгар международной конференции на глазах у Сталина и Трумэна.
Черчилль был обескуражен, потрясен и раздавлен. Формально у него еще оставалось несколько дней на передачу власти. Он мог даже при особой изворотливости продлить пребывание у кормила власти, дождаться капитуляции Японии и завершения войны. Но он не стал цепляться за власть, подав в отставку в тот же день 26 июля. Король предложил ему высшую награду Королевства – Благороднейший орден Подвязки. Отказываться в подобных случаях было не принято, чтобы не ставить августейшую особу в неловкое положение. Но Черчилль отказался, объяснив, что «не может принять из рук короля орден Подвязки, в то время как народ дал ему орден Отвязки». На следующий день Черчилль провел последнее заседание кабинета. В конце он попросил Идена задержаться. «Тридцать лет моей жизни связаны с этими помещениями, – произнес он. – Я больше никогда не буду заседать в них. Вы будете, но не я». Иден попытался утешить своего старого коллегу, хотя сам в этот момент переживал не лучшие времена. За несколько дней до подсчета голосов он узнал, что его любимый старший сын Саймон (род. 1924), лейтенант ВВС, пропавший без вести во время одного из боевых вылетов, признан погибшим{378}.
После выборов Черчилль оказался на улице не только в переносном, но и в прямом смысле слова: Чартвелл все годы войны был закрыт и не мог принять хозяина, а приобретенный недавно в Лондоне дом 28 на Гайд-парк-гейт находился до октября на ремонте. Покинув Даунинг-стрит, Черчилль с супругой переехали сначала в отель, затем остановились у зятя, супруга старшей дочери Дианы, Дункана Сэндиса (1908–1987). Понимая, что у него нет средств на восстановление поместья, Черчилль выставил Чартвелл на продажу. На этот раз сделка была завершена, правда, необычным образом. Черчилль получил за продажу поместья фонду National Trust внушительную сумму в 43 тыс. фунтов, а также за символическую плату в 350 фунтов в год – право пожизненного проживания в Чартвелле. Столь выгодные условия сделки стали возможны благодаря щедрости семнадцати состоятельных поклонников, пожертвовавших фонду 95 тыс. фунтов. После кончины политика National Trust обязался превратить Чартвелл в музей, что и было сделано. Не страдающий излишней скромностью, Черчилль использовал полученные за продажу поместья средства для расширения угодий. Он купил три соседних фермерских хозяйства общей площадью почти 500 акров и увлекся новым хобби – животноводством.
Относительно поражения на выборах, Черчилль старался держаться и сохранять благородство. Когда личный врач указал ему на неблагодарность народа, он одернул его: «О нет! У них были трудные времена». «Народ проголосовал, как счел правильным. Это и есть демократия. За нее мы с вами и боремся», – объяснит он одному из своих помощников. Но в глубине души Черчилль чувствовал обиду. Только кто был виноват в произошедшем? На самом деле, несмотря на первоначальный шок от результатов народного волеизъявления, поражение тори было предсказуемо. Во-первых, Черчилль слишком уверился в своей победе и не смог услышать чаяний народа, которого после шести лет войны волновали не глобальные геополитические вопросы, а более близкие и важные для простого люда проблемы жилья, работы и улучшения социальных условий. Во-вторых, лидер тори построил свою программу на критике социализма. Он убеждал электорат, что социализм ведет борьбу «не только с частной собственностью во всех ее формах, но и с любыми проявлениями свободы». Близкие и друзья советовали сбавить обороты диатрибы, предупреждая, что в народе многие не разделяют этих взглядов. «Социалистические идеи нашли практическое применение во время войны, не причинив вреда и принеся много пользы», – объясняла дочь Сара. Но Черчилль не слушал. Увлекшись критикой социализма, он заявил 4 июня, что «никакое социалистическое правительство, контролирующее все сферы жизнедеятельности и экономики страны, не сможет позволить себе мириться с публичным выражением недовольства в форме неприкрытой, резкой и жестокой критики; ему придется прибегнуть к помощи своего рода гестапо». Сравнить лейбористов, с видными представителями которых он успешно на протяжении пяти последних лет совместно вел страну к победе, с нацистской тайной полицией было не только проявлением неблагодарности, но и грубейшей ошибкой. Клементина советовала вычеркнуть оскорбительный фрагмент, но Черчилль его оставил, чем вызвал повсеместное недовольство даже своих сторонников. В-третьих, сконцентрировавшись на критике оппонентов, Черчилль не предлагал ничего дельного, в отличие от конструктивного подхода лейбористов, построивших свою программу «Давайте смотреть в будущее вместе» на внедрении системы социального страхования, создании Национальной службы здравоохранения и национализации ключевых отраслей промышленности{379}.
Успокаивая супруга, Клементина заметила, что, возможно, в поражении на выборах присутствует «скрытое благословение». «Если это благословение, то оно скрыто очень глубоко», – ответил Черчилль, даже не пытаясь скрыть сарказм{380}. Мудрая женщина оказалась права. Следующие несколько лет пройдут под знаком начала холодной войны, и впоследствии имя Черчилля будет прочно ассоциироваться с этим латентным конфликтом. Но в действительности после отставки у него не было полномочий для принятия каких-либо решений и формирования политического курса, которому следовали бы остальные. Да и политический вес самой Британии был не столь внушительным, чтобы определять новые правила игры. Страна находилась на грани экономического коллапса, и вместо заботы о мироустройстве ей сначала нужно было решить собственные проблемы. Для чего пришлось пойти на унизительные просьбы США о предоставлении кредита, который будет погашен лишь в декабре 2006 года. США стали «слишком великими, в то время как мы – слишком маленькими», констатировал Черчилль{381}.
Несмотря на перечисленные обстоятельства, сложившийся стереотип, связывающий имя нашего героя с развязыванием холодной войны, не был беспочвенен. Оставаясь формально не у дел, Черчилль имел де-факто огромное политическое влияние и популярность. Его знали, его ждали, его слушали. И он охотно делился своим мнением. Тем более что у него было четкое в