а пути русского народа к свободе, — объяснял он мотивы его поступков. — Савинков неустанно боролся против таких препятствий из штыков, полицейских, тюремщиков и палачей»[1770]. Персонажи Черчилля использовали разные методы в достижении поставленной цели. Кто-то использовал личное обаяние, кто-то воображение, кто-то эрудицию, кто-то смелость, другие — настойчивость, хладнокровие, союз или бунтарство. Савинков выбрал террор. Его цели должны были достигаться «с помощью динамита и с риском для жизни»[1771]. Причем не только своей.
На примере Савинкова Черчилль открывал новое измерение в понятии лидерства. Прежде основу управленческого стиля составляли личные качества. В случае с Савинковым речь шла уже о силе и подавлении. Савинков был не единственным, кто исповедовал этот подход, по крайне мере в тот момент и на той же территории. Но другие оказались более злыми, более беспринципными — и при этом (или благодаря этому) более успешными. Но стало ли от этого легче тем, ради кого все это делалось? «Я хорошо знаю и Ленина, и Троцкого, — признался однажды Савинков Черчиллю. — Мы многие годы работали вместе на благо освобождения России. А теперь они поработили ее сильнее, чем прежде»[1772].
Не привыкший довольствоваться рассмотрением лишь светлой стороны изучаемых явлений, Черчилль нашел в своей коллекции место и для провальных составляющих лидерства. Некоторые из помещенных в этом уголке портретов принадлежат выдающимся именам, которые обсуждались ранее. Например, Дуглас Хейг. Его главным недостатком было отсутствие оригинальности, без которой немыслим настоящий лидер[1773]. Или, например, Вильгельм II, который во-первых, поддался обольщению власти, во-вторых, благодаря своей заносчивости и неблагоразумию разорвал отношения с ключевыми союзниками, оставшись перед началом мировой войны со «слабой, неповоротливой и раздираемой внутренними распрями империей Габсбургов»[1774]. Но два портрета занимают особое место. Один представляет Джорджа Натаниэля Керзона, другой — графа Арчибальда Розбери. Остановимся на них более подробно, начав с первого.
«Мало найдется в современной политике карьер, больше достойных изучения, чем карьера Керзона, и мало документов более поучительных, чем те, что оставил он». Такими словами начал Черчилль свой очерк об этом государственном деятеле. Чем же заинтересовал Керзон потомка Мальборо? Логично предположить, что своими достижениями. Но не в этот раз. Керзон привлек внимание Черчилля не тем, чего он добился, а тем, чего он достичь не сумел. «Он был одарен выше среднего уровня, снаряжен и украшен блестящим умом и состоянием, им двигали сила воли, смелость и неустанное трудолюбие, — объясняет автор „Современников“. — Нельзя сказать, что он был отмечен печатью неудачника, и жил он довольно долго, но все-таки так и не смог добиться главной цели своей жизни».
В последней фразе речь, разумеется, идет о премьерстве. Черчилль написал эти строки еще в конце 1928 года. На тот момент они имели для него личный подтекст, который приобрел еще большее значения во время последующих публикаций эссе: в 1936 году, а также после выхода сборника на следующий год. Чем дальше Хронос двигался по четвертому десятилетию XX века, тем больше британский политик, успевший к тому времени отметиться руководством множества министерств и ведомств, включая занятие двух «великих должностей» из четырех: министра внутренних дел и канцлера Казначейства, задавался вопросом о том, суждено ли будет ему возглавить правительство. И в этом отношении карьера Керзона, если не предлагала ответ на этот вопрос, то содержала полезный материал для размышлений о собственной судьбе. На примере своего старшего коллеги Черчилль попытался понять: «что и как помешало Керзону»? «Какие причины, внешние и личные, лишили его, добившегося сильных позиций, заслуженного приза»?[1775].
Черчилль и Керзон сильно различались, но одним они были удивительно похожи: умением и любовью излагать свои мысли в письменной форме. И мимо этого факта Черчилль не мог пройти, не отметив его в своем исследовании: «Керзону еще не было семнадцати лет, а он уже владел обширным словарным запасом и высоким стилем, его чувство слова было безупречно. Его заметки <…> становились легендарными из-за своей величественности и высокопарности. Его мысли и знания шли в ногу с беглостью его речи и письма»[1776]. Не мог Черчилль упустить и еще одно важное качество, которым обладал Керзон и которое отличало эффективного руководителя от его менее эффективного коллеги. Это качество «позволяет идти на сто шагов впереди толпы». Без него «трудолюбие, знания, ученость, красноречие, влияние в обществе, богатство, репутация, логика, смелость — меньше чем ничего». Без него «остальные таланты страшно теряют в цене». Черчилль назвал это качество «видящим оком». Но, по сути, оно заключается в «умении заглядывать под поверхность слов и вещей и видеть, пусть и смутно, но верно другую сторону стены»[1777]. Керзон был и опытным борцом, что также высоко ценил Черчилль, замечая, что его герой «выбирал поле боя с умением Ллойд Джорджа»[1778]. Он был трудолюбив, «неустанно готовя письменные тексты и постоянно выступая», а также «передавая энергию всему, чего он касался»[1779]. Но всего этого оказалось недостаточно для получения «заслуженного приза». В чем же заключалась проблема?
Как и многих неуспешных, но талантливых людей, способности Керзона не только толкали его вверх, но и тянули вниз. Да, он умел красиво писать и говорить ласкающими слух оборотами. Но порой его стиль был слишком красив для суровости реального мира. Ему не хватало связи с существующим положением вещей, а следовательно, и глубины. Поэтому его стали обвинять в «верхоглядстве» и «многословии», отмечая также, что «церемонность его оборотов несет на себе оттенок помпезности». К тому же Керзон, знающий цену своим способностям и происхождению, не был чужд «высокомерию»[1780].
В той или иной степени все эти недостатки, выявленные Черчиллем, были присущи и ему самому. Но были ли эти недостатки, или особенности, или слабости, как кому больше нравится, в состоянии нанести брешь, которая смогла потопить корабль чаяний стремящегося на самый верх государственного деятеля? Черчилль считал, что нет. Было еще кое-что, гораздо более существенное и важное. В глазах своих коллег-политиков Керзон отличался «легковесностью». Он был эрудирован и информирован, обладал привлекательными манерами и умением выступать на публике, но он не умел оказывать влияния. «Он мог точно изложить вопрос и дать толковый ответ, — объяснял Черчилль. — Он владел малым парламентским мечом стильно и безупречно, он работал и путешествовал, он читал и писал, и делал все, что ему было предназначено, но он не мог повлиять на чужую точку зрения или изменить ход событий». В отличие от него «люди проще, обладающие грубой внутренней силой и убеждениями, добытыми жизненным опытом, делали простые нерешительные выступления, которые значили больше, чем изысканные спектакли». В результате, хотя «на бумаге он имел много общего с Питтом-младшим, если бы только это можно было установить каким-нибудь экзаменом, на деле же, от него просто отмахнулись»[1781].
В заключение Черчилль приходит к выводу, что «несмотря на тонкость речей Керзона, кропотливую тщательность, прекрасное владение фразой и эпиграммой, его общественные связи и незапятнанную репутацию, в палате общин он проиграл»[1782]. А значит, проиграл и на политическом Олимпе. Он привлекал внимание, но никогда не вел за собой и не «господствовал в центре»[1783]. В 1950-е годы, когда Черчилля попросят охарактеризовать Керзона — этого «проконсульского вице-короля Индии, востоковеда, храброго путешественника, неутомимого главу Форин-офиса», он неожиданно сухо ответит: «Джордж не был выдающимся»[1784].
На примере разбора биографии Керзона, который «был более озабочен тем, что могло быть сказано о вещах, чем самими вещами», Черчилль пришел к выводу, что в плоскости практических дел, где требуется результат, а не рассуждения, человек мысли проигрывает человеку действия. А учитывая, что в жизни подобные ситуации встречаются гораздо чаще, то и победа, как правило, достается тому, кто делает ставку на поступки, а не на интеллект. Возможная причина этого несоответствия состоит в том, что люди мысли «слишком озабочены изложением своей позиции, а не претворением ее в жизнь». «Когда Керзон писал внушительные телеграммы или вносил вопрос на рассмотрение кабинета, он делал это полно и внимательно, прилагая все свои знания, но, закончив изложение, считал свою функцию выполненной; он сделал все что мог, и теперь события должны пойти своим чередом», — описывает Черчилль модель его поведения[1785]. Но жизнь не терпит незаконченности. Если кто-то не в состоянии сделать последний шаг, на его место быстро придет другой, кому и достанутся лавры первопроходца.
Не меньшее значение для Черчилля, чем биография Керзона, имеет жизнь Розбери. Сам Черчилль считал очерк об экс-премьере лучшим в сборнике[1786]. С его мнением соглашались и некоторые знаменитые читатели. Например, Морис Эшли