[1836]. В мае 1936 года он спросил в палате общин: «Найдется ли среди депутатов хоть один человек, который пожертвует руку в доказательство того, что в ближайшие двадцать лет в Европе не будет войны»?[1837] Желающих не нашлось.
Мировая война — «жуткая, стремительная, всепоглощающая, непреодолимая»[1838] — страшна сама по себе. Но новый военный конфликт, считал Черчилль, будет еще страшнее. Если вермахт и дальше продолжит вооружаться такими темпами, это позволит ему накопить достаточно ресурсов для масштабного наступления уже на первой фазе войны, избежав позиционного противостояния. А следовательно, у Франции и Великобритании не будет возможности для передышки и перегруппировки сил. Капитуляция Франции летом 1940 года драматичным образом подтвердит точность этого прогноза.
Черчилль многое повидал на своем веку. И милитаризация Германии была не единственным явлением, беспокоившим уже немолодого политика. В ходе заседаний и обсуждений международной конференции по разоружению каждая страна стремилась в максимальной степени соблюсти свои интересы. И это относилось не только к желающей перевооружиться Германии, но и к партнерам по прошлой войне. «Соединенные Штаты, проповедуя разоружение, продолжают семимильными шагами развивать свою армию, военно-морские и военно-воздушные силы», — напоминал Черчилль широкой общественности[1839].
Выступая в мае 1935 года в парламенте, он предупредил своих соотечественников, что «мы входим в коридор, углубляющийся и сгущающийся во мраке опасности», в коридор, по которому «нам придется следовать много месяцев, а возможно, и лет»[1840]. Пробил час, когда не время верить тому, во что хочется верить; следует смотреть правде в лицо. Особенно это касалось руководства страны, и в первую очередь — премьер-министра. Однажды, характеризуя успешность главы правительства, Черчилль заметил, что премьер должен быть не только «честным», но и «правым»[1841]. Эта ремарка была адресована Болдуину, но сама мысль оказалась универсальной и впоследствии озвучивалась Черчиллем неоднократно. В частности, в августе 1950 года он признает, что «возможно, лучше быть безответственным, но правым, чем наоборот»[1842]. А еще через два года заметит: «хорошо быть правым и последовательным», но «если выбирать одно из двух, то следует быть правым»[1843]. «Единственным верным руководством в этой жизни является делать то, что правильно», — повторит он во время одного из своих выступлений в октябре 1951 года[1844].
Правильным в первой половине 1930-х годов Черчилль считал развитие собственного вооружения. «Вся история учит тому, что зависимость от иностранного государства в вопросах национальной безопасности не приведет ни к чему хорошему». Необходимо срочно укреплять армию. «Это не вопрос партийной политики» и не «спор между пацифистами и милитаристами». Это один из основных вопросов сохранения независимости на государственном уровне, убеждал политик поддавшихся опасным иллюзиям членов правительства[1845].
Но о каком вооружении могла идти речь? Британская армия уже давно не была способна оказать решающее влияние в европейской войне. Двадцать лет назад Черчилль устремил свой взор на развитие военно-морского флота. Статус-кво на море за прошедшее время также был потерян, хотя Королевский флот все еще оставался одним из самых влиятельных козырей в британской военной колоде. Учитывая произошедшие изменения в расстановке сил, приходилось искать новое решение извечной проблемы национальной безопасности.
Несмотря на преобладавший во второй половине жизни Черчилля консерватизм, он продолжал сохранять интерес к техническим новинкам. Сохранил он и свое знаменитое чутье на перспективные разработки. Первая мировая война не только продемонстрировала многократное усиление огневой мощи, но и способствовала появлению нового вооружения. В том числе и с воздуха — угроза, которая перевернула с ног на голову планирование и ведение стратегических операций. Черчилль назвал авиацию «дьявольским изобретением», «коренным образом» изменившим положение Британии. Отныне «островное государство утратило свою прежнюю недоступность»[1846]. «Появление авиации сделало любую страну, причем на всей ее территории, уязвимой для внезапного безжалостного нападения»[1847].
То, что Черчилль, несмотря на весь свой консерватизм, сумел распознать угрозу и возможности ВВС, неудивительно. Во-первых, он сам стоял у истоков развития авиации, по крайней мере ее военно-морской составляющей. Причем не только как политик, но и как пилот. Во-вторых, в какой-то степени именно осознание опасного потенциала современных технологий позволило ему лучше распознать специфику и глубину нависшей угрозы. Пока многие говорили о «научных открытиях» и «накопленной веками мудрости», Черчилль сокрушался, что, несмотря на весь «печальный опыт» человечества, оно на самом деле не научилось ничему и сегодня вместо мирной и счастливой жизни вынуждено обсуждать запугивание населения бомбежкой с воздуха[1848]. В то время как флот не может вторгнуться на сушу, ограничивая свой вклад лишь доставкой военного контингента, в то время как армии для вторжения необходимы подготовка и время, боевым самолетам достаточно считаных часов, чтобы ударить в самое сердце многомиллионного города[1849]. Отныне каждый человек, вне зависимости от пола, возраста, ранга, профессии и достижений, стал беззащитным заложником и участником войны.
Удивительно, что до поры до времени этого не понимали те, кто оказался у штурвала Британии в первой половине 1930-х годов. «Мы не сделали для себя абсолютно никаких выводов и в результате оказались перед лицом очень страшной опасности», — с грустью признавал Черчилль в 1934 году. Выступая в палате общин, он заявил что «настал тот час, когда парламент должен принять, а национальное правительство — обнародовать решение о создании британской авиации, равной по своей мощи французским или немецким ВВС, в зависимости от того, кто из них в этом отношении сильнее»[1850].
Был ли призыв Черчилля услышан? К его глубокому разочарованию, нет. Спустя три недели после его выступления в парламенте, после того как он обратил внимание на важную роль авиации в повышении обороноспособности страны, правительство Макдональда приняло новый план расходов на развитие ВВС. Общая сумма была уменьшена на один миллион фунтов по сравнению с бюджетом трехлетней давности[1851].
Черчилль не отчаивался. Он вновь пытался донести о чувстве опасности, не ограничиваясь в своих выступлениях лишь стенами Вестминстера. В ноябре 1934 года ему представилась возможность использовать для распространения своей точки зрения радио. Он напомнил слушателям, что по ту сторону Северного моря живет и процветает нация, «отказавшаяся от всех гражданских свобод ради усиления своей коллективной мощи». Речь идет о «самых высокообразованных, трудолюбивых, умных и дисциплинированных людях в мире, которых с детства приучают к мысли о том, что нет дела более достойного, чем завоевательные походы, и нет участи более благородной, чем смерть на поле боя». И теперь от страны, где проживает этот народ, до Британии «боевые самолеты могут долететь всего за несколько часов»[1852].
В марте 1935 года Корда предложил Черчиллю принять участие в создании сценария, посвященного актуальной теме — покорению воздуха. В отличие от неудавшегося проекта к юбилею Георга V, на этот раз писать текст не требовалось. Черчилль должен был дать свои комментарии, сделать уточнения и подготовить предложения. Предполагалось, что его имя, указанное в титрах, повысит престижность готовящегося фильма. Условия работы были не столь манящи, как в прошлый раз, но Черчилль не стал отказываться. Правда, в своем ответе он заметил, что его «мыслительный процесс протекает легче», если он обыграет «одновременно предложение и контрпредложение». Интересное замечание, позволяющее отнести Черчилля к последователям Фихте, Шеллинга и Гегеля, синтезирующего тезис и антитезис. Во многом такой подход объяснялся его бойцовским характером и стремлением получать новое знание в результате спора. Не потому ли он так любил выступления на публике, особенно в палате общин, где возможностей для умственных баталий было более чем предостаточно?
Соглашаясь на участие в проекте, Черчилль сразу дал понять, что ему удобнее работать с готовым материалом и что его предложения будут касаться в основном закадрового текста, а не драматического наполнения снимаемых эпизодов. Тем самым он лишний раз продемонстрировал не только свою любовь к слову, но и свои ограничения как автора — ему было ближе описание уже случившихся событий, нежели придумывание новых. При этом нельзя сказать, что ему не хватало драматического чутья и воображения, особенно когда речь шла о глубоком понимании реальных процессов и явлений.
Что касается конкретных предложений, Черчилль не стал усиливать тему военной авиации, считая, что она и так представлена достаточно. Он не стал ничего добавлять относительно люфтваффе, беспокоившего его в то время, а среди ключевых вех вынес на первый план не одиночное пересечение Атлантики в мае 1927 года Чарльзом Огастесом Линдбергом (1902–1974), а совместный перелет из Сент-Джонса (Ньюфаунленд) до Клифдена (Ирландия) Джона Уильяма Эл-кока (1892–1919) и Артура Уитенна Брауна (1886–1948) в июне 1919 года