[1876]. Почувствовав запах крови, к травле присоединились акулы пера с Флит-стрит. Они заклеймили выступление Черчилля, как «злобное», полное «яростных нападок» и «одно из самых дерзких, которое он когда-либо предпринимал»[1877].
Черчилль действительно позволил себе пройтись по личности, особенно когда на том же заседании палаты общин заявил, что премьер-министр обладает «талантом выразить максимумом слов минимум мыслей»[1878]. Естественно, критика Макдональда и проводимой им политики не шла на пользу и не улучшала положение пария.
Несмотря на недовольные замечания в свой адрес, Черчилль не изменил себе, продолжив атаковать правительство. В личных беседах он был еще менее сдержан. Упоминая Макдональда в разговоре с супругой, он назвал его «жалким Рамсеем», «почти невменяемым». «Куда бы они ни вступили с Болдуином, они всегда допускают ошибку», — искренне полагал он[1879]. Когда было предложено, чтобы Макдональд и Болдуин последовали примеру Рузвельта и стали проводить «беседы у камина», Черчилль поглумился: «Если они на это пойдут, тогда огонь в камине погаснет»[1880].
Определенную вину за негативные изменения в британском обществе, включая приход к власти блеклых фигур, именуемых лидерами, Черчилль возлагал как на Макдональда, так и на находившуюся под его началом Лейбористскую партию. «Выстраивание миллионов наименее преуспевших и наиболее страдающих наших соотечественников по ошибочным социалистическим принципам обернулось для английского народа катастрофой, последствия которой только начинают постепенно проявляться», — писал он в одном из своих эссе в 1937 году. Здесь и «темпы сокращения развития демократии», и «дискредитация всеобщего права голоса», и «разложение парламентских институтов»[1881].
В своих международных статьях того времени Черчилль был более осторожен. В частности, в одном из октябрьских номеров Collier’s за 1937 год, описывая особенности управления Макдональда и Болдуина, он туманно заметил, что их нельзя считать «успешными администраторами»[1882]. После окончания Второй мировой войны, вспоминая о предшествующем ей десятилетии, наш герой охарактеризует правительство Макдональда — Болдуина прилагательным «робкое»[1883].
Упоминая Макдональда, Черчилль неслучайно добавляет рядом имя Стэнли Болудина. Да, в период с 1929 по 1935 год Болдуин не являлся официально главой правительства, но его влияние, а также обеспеченное на выборах 1931 года большинство в парламенте позволяли Черчиллю говорить о нем, как об одном из самых сильных государственных деятелей Великобритании со времен Роберта Уолпола[1884]. Чего нельзя отнять у Болдуина, так это его способности первоклассного имиджмейкера. Так же как и Черчилль, он умел использовать слова. Только не для потрясения общественности, а для доказательства собственной правоты и добропорядочности. Он умело вставлял правильные обороты, например — «я говорю с вами, как человек с человеком», которые помогали завоевывать расположение политических коллег и тысяч простых британцев[1885]. Черчилль прекрасно понимал искусственность этих приемов. И порой не мог сдержать себя, выражая недовольство публично. Правда, делая это в присущей ему острословной манере. Когда во время одного из выступлений Болдуина он увидел пожилого, страдающего глухотой парламентария, который слушал речь лидера тори через рупор, он тут же обронил: «И почему этот старый идиот не пользуется своим природным преимуществом»[1886].
Если говорить о том, какие отношения сложились между Черчиллем и Болдуином, то здесь необходимо учитывать сразу несколько факторов. Во-первых, их различия в подходе к решению государственных проблем. Болдуин уступал своему коллеге и в воображении, и в интеллекте, но умел лучше управлять эмоциями, а достижения результата чаще добивался точным расчетом и холодным исполнением, чем неудержимой пробивной силой, сметающей все на своем пути энергией и способным увлечь и отвлечь красноречием.
Болдуин прекрасно осознавал свои различия с Черчиллем. Именно ему принадлежит одно из самых известных высказываний о коллеге, обращенное в мае 1936 года к Томасу Джонсу: «Когда Уинстон родился, к его колыбели слетелось множество фей, которые наградили его различными талантами: воображением, красноречием, усердием и другими способностями. И в этот момент подлетела еще одна фея, которая сказала: „Ни один человек не может иметь столько талантов“. Сказав это, она собрала все таланты вместе и так их перемешала, что их обладатель лишился здравого смысла и мудрости. Именно поэтому мы с таким восхищением слушаем Уинстона в палате общин, но при этом никогда не следуем его советам»[1887]. Похоже на высказывание о малолетнем Людовике XV (1710–1774): «Налицо все таланты, кроме одного — умения ими пользоваться»[1888].
Второй фактор, повлиявший на отношение двух британских политиков, состоял в том, что, несмотря на все свое явное (а где-то и негласное) влияние, «Честный Стэн» мало интересовался внешней политикой. Его рекомендации Министерству иностранных дел сводились к двум взаимодополняющим императивам: «держите нас подальше от войны» и «обеспечьте мир любой ценой»[1889]. Последнее также не добавляло ему уважения со стороны Черчилля.
Если говорить о том, как Черчилль оценивал своего коллегу, то на этот счет сохранилось множество высказываний. Вначале он был сдержан. Как-никак именно Болдуин вернул его во власть в 1924 году, предложив второй по значимости пост в правительстве. Такое не забывается. Но благодарность не помешала Черчиллю вступить в бой с бывшим благодетелем сначала по вопросу независимости Индии, а затем — сдерживания нацистской Германии и активного перевооружения в собственной стране. После Второй мировой войны он оставит следующий портрет своего современника, в котором прослеживается как его отношение к экс-премьеру, так и признание различий в их стилях управления:
«Стэнли Болдуин был рассудительным человеком, обладал широким кругозором, но неспособен был охватить организационные детали работы. Он был очень далек от вопросов внешней политики и военных дел. Он мало знал Европу, а то, что знал о ней, ему не нравилось. Болдуин отлично разбирался в вопросах партийной политики в Англии и олицетворял собой, в широком смысле слова, и ту силу, и те слабости, которые присущи нашему островному народу. Как лидер Консервативной партии он пять раз вел борьбу на всеобщих выборах и трижды вышел победителем. У него была необычайная способность выжидать развития событий и сохранять невозмутимость перед лицом враждебной критики. Он обладал исключительной способностью заставлять время работать на себя и вовремя пользоваться подходящей возможностью»[1890].
Этот фрагмент войдет в мемуары Черчилля и станет официальным постаприорным выражением его взглядов. Если же говорить не о выхолощенных и оставленных для истории цитатах, а о высказываниях, которые относятся к 1930-м годам, то обращает на себя следующая официальная реплика Черчилля, приходящаяся на ноябрь 1936 года:
«Так случилось, что в наших с Болдуином деловых отношениях имели место и взлеты, и падения, причем падения, пожалуй, случались чаще, но несмотря ни на что, мы всегда сохраняли личную дружбу, которая, во всяком случае для меня, представляла несомненную ценность»[1891]. Эти слова были произнесены в палате общин. В частных беседах политик назвал Болдуина «лукавым, терпеливым, удивительно ленивым, а также бесплодным и неэффективным руководителем»[1892].
Во всех этих высказываниях Черчилля — как публичных, так и нет — содержится скрытое недовольство, которое вряд ли может быть объяснено лишь тем, что два государственных деятеля по-разному смотрели на некоторые вопросы и по-разному решали стоящие перед ними проблемы. На страницах «Великих современников» представлено множество выдающихся личностей, которые были не похожи на автора сборника, но, тем не менее, это не помешало ему оставить о них уважительные отзывы. А в отношении экспремьера Черчилль позволял себе даже (особенно в дальнейшем) довольно резкие заявления. Например, когда в августе 1947 года Болдуин отмечал свое восьмидесятилетие и к Черчиллю обратились с предложением поздравить бывшего коллегу, он не просто ответил отказом, а сделал весьма хлесткое замечание: «Я не желаю Стэнли Болдуина зла, но было бы лучше, если бы он никогда не появлялся на свет»[1893].
Чем объяснялось столько устойчивое неприятие личности человека, который в 1924 году вырвал Черчилля из засасывающей бездны отставки и дал ему второй шанс как в Консервативной партии, так и в правительстве? Ответ на этот вопрос состоит в той ответственности, которую Черчилль возлагал на лидера партии. Еще в 1936 году он сказал, что Болдуин «находится у власти уже достаточно давно, и потому именно на него неизбежно ложится ответственность за все, что было и не было сделано, а также за принятие решений по поводу того, что нужно и чего не нужно делать сейчас»{94}*