Черчилль постарался как можно быстрее загладить свою вину. «Моя любимая, не переживай по поводу денег и нашей незащищенности, — успокаивал он Клементину в одном из писем. — Главной целью нашей политики является стабильность. Теперь Чартвелл наш дом. Мы должны приложить все усилия, чтобы прожить здесь долго и передать его в руки Рандольфа. Постараемся сделать его настолько уютным и очаровательным, насколько это будет возможно, учитывая, конечно, наше финансовое положение»[345]. Последнее дополнение было весьма кстати. Дому требовалась серьезная реконструкция, для чего пришлось обратиться к профессиональному архитектору.
Кому, как не Черчиллю, хорошо помнившему скандальную историю строительства Бленхеймского дворца на фоне испорченных отношений между супругой 1-го герцога Мальборо Сарой (1660–1744) и архитектором сэром Джоном Ванбру (1664–1726), было не знать, какое значение для воплощения в жизнь всех планов имеет выбор правильного специалиста. Бленхейм мог стать детищем одного из лучших архитекторов своего времени сэра Кристофера Рена (1632–1723), но не получилось. Переустройством Чартвелла тоже мог заняться один из популярнейших британских архитекторов первой четверти XX века Эдвин Ландсир Лаченс (1869–1944), вошедший в историю благодаря Кенотафу в Лондоне, «Воротам Индии» в Нью-Дели, а также самой большой в мире резиденции главы государства Раштрапати-Бхаван. Черчилль и Лаченс были знакомы. Более того, политик арендовал летом 1915 года один из домов, к которому архитектор приложил свою руку — Хоу Фарм в деревне Хэскомб, графство Суррей. Известно, что Черчилль консультировался с архитектором впоследствии, однако их творческий союз не состоялся. Повлияла ли на это занятость Лаченса в Нью-Дели, сказалась ли его приверженность «больше работать для мертвых, чем для живых», или просто Черчилль так и не сделал предложения — не известно[346]. Так или иначе, работы по переустройству Чартвелла будут связаны с именем Филипа Армстронга Тилдена (1887–1956).
Почему именно Тилден? Сам архитектор утверждал, что познакомился с политиком в 1920 году у Филипа Альберта Густава Сассуна (1888–1939), который был одновременно его клиентом и другом нашего героя. Тогда у них состоялся оживленный и достаточно продолжительный разговор об архитектуре, во время которого, кстати, обсуждался недавно установленный на Уайтхолле Кенотаф Лаченса{17}. Вполне возможно, что Сассун порекомендовал архитектора своему другу. Нельзя исключить и другой вариант — Черчилль обратил внимание на Тилдена благодаря премьер-министру Дэвиду Ллойд Джорджу, который также обращался к его услугам. Наконец, за архитектора могла замолвить слово тетка Черчилля по материнской линии Леони Лесли, с которой Тилден, по его собственным словам, был в хороших отношениях.
Вопрос выбора Тилдена, возможно, не привлек бы столько внимания, если бы не нарекания к его работе со стороны Черчилля[347], да и исследователи оставили о нем не слишком высокое мнение[348]. Как бы то ни было, но их отношения, хотя и не были безоблачными, оказались достаточно плодотворными, и своим обновленным видом Чартвелл обязан в том числе и этому архитектору.
Черчилль лично привез Тилдена в поместье на своем двухместном автомобиле. «Поездка с Уинстоном превратилась в увлекательное путешествие, — вспоминал архитектор. — По покрытой льдом дороге мы юзом скатились вниз по Вестерхемскому холму — с вершины до самого основания, просто чудом оставшись невредимыми»[349].
От опытного взгляда Тилдена не скрылись все те недостатки, что раньше привели в ужас миссис Черчилль. Согласно его воспоминаниям, в 1922 году Чартвелл представлял собой «унылый дом, возвышающийся на склоне холма и увитый с западной стороны рододендроном». Вокруг здания стояли огромные деревья, соприкасавшиеся своими кронами со стенами. Обследовав дом более внимательно, Тилден обнаружил, что только центр здания остался не подвержен сырости. Все остальное — кирпичные стены и многочисленные расщелины были покрыты «зеленой слизью и гнилью»[350].
Несмотря на неблагожелательный отзыв, Тилден увидел также и возможности для творчества. Работы были начаты на южной стороне после очистки стен от плюща. В результате перестройки с южной стороны появился ступенчатый фронтон. После небольшой перепланировки все южное крыло было переоборудовано в отдельный жилой блок. Большое внимание Тилден уделил планировке кабинета, который, по словам внучки Черчилля, «всегда являлся средоточием всего дома — очаровательность и притягательность различных вещей, великие события, что здесь обдумывались, книги, что создавались, — все придавало незабываемый колорит этой комнате»[351]. По просьбе Черчилля в кабинете был удален потолок, и открывшиеся при этом балки напоминали свод Вестминстерского зала. После Второй мировой войны балки украсит Юнион-Джек, который первым был поднят в Риме после освобождения Вечного города в 1944 году. Кабинет был напрямую связан со спальней хозяина дома. По своим размерам и убранству она больше напоминала, как выразился один из исследователей, «монастырскую келью»[352]: скромная обстановка, невысокая полутораспальная кровать и многочисленные книжные полки, а также повсюду разбросанные документы, черновики и газеты.
Сильным изменениям подвергся также западный фасад здания, служивший главным входом. Для ограждения дома от проезжей части была возведена новая кирпичная стена, украшенная пирокан-той и горным клематисом. Зубчатый орнамент стены Черчилль скопировал с кирпичной кладки Квебекского дома, расположенного неподалеку, в Вестерхеме. Также Черчилль настоял на замене помпезного входа в форме остроконечного эркера скромной дубовой дверью XVIII века. Последняя была приобретена у лондонского антиквара Томаса Кроутера за 25 фунтов стерлингов. Помимо дубовой двери у Кроутера Черчилль купил несколько деталей для крыши и камина.
С восточной стороны Тилден построит новое крыло. Эту постройку, возвышающуюся на три метра над основным зданием, Черчилль с гордостью будет называть «Мой мыс». На верхнем этаже находилась спальня Клементины с цилиндрическим сводом, на первом этаже — гостиная, на цокольном этаже — столовая. Для соединения комнат друг с другом была построена дополнительная лестница. Северное крыло было отдано под проживание обслуживающего персонала, там же располагалась кухня.
За водоснабжение отвечала местная водопроводная компания, осуществляющая подачу воды при помощи специального гидравлического насоса. Кроме водопровода Черчилль также проведет телефон, чтобы всегда быть в курсе основных политических событий.
Перестройка дома обошлась намного дороже, чем предполагалось изначально. Вместо семи тысяч фунтов пришлось отдать почти в два с половиной раза больше — восемнадцать. Свою долю беспокойства внесут и растянувшиеся сроки реконструкции.
В апреле 1924 года мечта Черчилля наконец-то осуществится — первый этап ремонта подойдет к концу, и в середине месяца вместе со своими детьми он въедет в новый дом. Пока, правда, без супруги, которая вместе с сестрой направилась на Пасху в Дьеп навестить свою мать.
Черчилль был на седьмом небе от счастья. Войдя в спальню Клементины, он развалился на кровати, достал листок бумаги и принялся писать:
Моя дорогая!
Это первое письмо, которое я пишу тебе из Чартвелла. Ты и вправду должна быть здесь. Сейчас я лежу на кровати в твоей спальне (которую на время аннексировал для себя). Мы провели здесь два восхитительных дня. Все готово к твоему приезду.
Единственное, что не хватает сим полям
Нашей кошки — Королевы, данной нам.
Как бы я хотел, чтобы ты была здесь. Ты и представить не можешь размеры этих комнат, которые тебе еще предстоит украсить. Твоя спальня представляет собой великолепный будуар. Сразу же приезжай, как только почувствуешь желание разделить со мной эту радость. В Лондон не заезжай, я пошлю за тобой автомобиль.
Нежно люблю, моя дорогая Клемми. Пожалуйста, звони и думай хоть иногда о преданном тебе paterfamilias porcus{18},
Всегда любящий тебя, У[353].
Клементина, хотя и не одобряла выбор супруга, отлично понимала, что ей придется разделить его любовь к Чартвеллу. Со временем она примет участие в обустройстве нового дома. Ею будут выбраны цветовые оформления для большинства комнат. В основном пастельные тона — светло-серый и салатовый для столовой, нежножелтый для гостиной, голубой для собственной спальни.
После назначения Черчилля на пост министра финансов в 1924 году его новым местом проживания в Лондоне станет 11-й дом на Даунинг-стрит, официальная резиденция канцлера Казначейства с 1828 года. Чартвелл выступит в качестве загородной резиденции. «Дом Уинстона превратился в место проведения многочисленных заседаний, — вспоминает один из очевидцев. — За обеденным столом обсуждались достоинства и недостатки фискальной политики. Ванная комната использовалась для диктовки бюджета страны. Барахтаясь и булькая, включая и выключая пальцами ног водопроводные краны, уходя под воду и выплывая на поверхность с приподнятым носом, словно кит, выпускающий фонтан, Черчилль диктовал бюджет на будущий год»[354].
Работы по благоустройству поместья не прекращались. После реконструкции дома Черчилль взялся за прилегающие территории. Сначала — крутой склон от восточного крыла дома до озера. В северной стороне по проекту Тилдена будет построена каменная беседка. Впоследствии ее посвятят 1-му герцогу Мальборо. На одной из стен будет выгравирован герб с семейным девизом —