[21]. Он и сейчас придерживался той же точки зрения, характеризуя Гладстона, Морли, Солсбери и Харкорта, как «титанов» среди не самых великих событий. Эмери возражал ему, называя их «относительно небольшими фигурами в относительно мелких водах»[22].
Совпадение или нет, но во время трансатлантического путешествия Черчилль написал статью об одном из обсуждаемых с Эмери государственных деятелях — Джоне Морли. Американские права на эту статью будут проданы Cosmopolitan, но этот очерк так и не выйдет в США. Он появится в Лондоне, в ноябрьском номере Nash’s — Pall Mall, и впоследствии ляжет в основу эссе «Джон Морли: лампа мудрости», которое будет опубликовано в апреле 1936 года в News of the World в серии «Великие люди нашего времени». Своей супруге Черчилль признался, что «вполне удовлетворен» написанным[23].
Удовлетворен ли был Эмери общением с коллегой? Неизвестно. Зато, судя по сохранившимся дневниковым записям, известно, что, несмотря на пылкое красноречие Черчилля, ничего нового о нем собеседник не узнал. Эмери и раньше полагал, что «по своему мировоззрению Уинстон остался в XIX веке»[24]. Теперь он еще больше утвердился в своем мнении: Черчилль был и есть викторианец, «погруженный в политику периода его отца и неспособный принять современную точку зрения». Лишь «вербальная плодовитость да безграничная энергичность» скрывают этот факт его личности. Эмери считал, что Черчилль сохранил верность идеалам, которые усвоил еще в двадцатипятилетием возрасте. Наиболее отчетливо это проявилось в повторении фраз тридцатилетней давности, и «ни один новый довод, похоже, не оказал на него никакого влияния». «Он способен мыслить только красивыми оборотами, а настоящие аргументы для него далеки, — сокрушался Эмери. — Единственный способ справиться с ним, это использовать равные ему контрфразы».
Они коснулись жарких баталий между сторонниками протекционизма и свободной торговли, подходами, которые в свое время разделили политический истеблишмент, приведя в итоге к сокрушительному поражению Консервативной партии на выборах 1906 года. С самых первых дней, когда министр по делам колоний Джозеф Чемберлен (1836–1914) бросил клич о возвращении к протекционизму, Черчилль занял противоборствующую сторону, став верным последователем фритрейда. Теперь, спустя четверть века, когда многих участников этих споров уже не было в живых, Черчилль признался Эмери: в 1903 году он искренне старался понять точку зрения своего главного оппонента и даже пытался убедить себя в том, что Чемберлен-старший прав и тарифы имеют несомненную пользу. Но чем больше он читал тексты выступлений визави, тем больше приходил к выводу, что прав не Чемберлен, а именно он.
Эмери не удивился. Очень показательным для него стал следующий эпизод, произошедший в конце одной из бесед. Было уже поздно. Эмери встал, чтобы вернуться в свою каюту, а Черчилль начал готовиться ко сну. Не стесняясь гостя, он стал раздеваться и облачился в длинную шелковую ночную сорочку, которую подвязал шерстяным поясом. Эмери ухмыльнулся. «Что смешного?» — спросил Уинстон. «Ничего», — ответил тот, пожелав спокойной ночи, а про себя подумал: «Свободная торговля, викторианское государственное управление и старомодная ночная сорочка — как точно они подходят друг к другу»[25].
Эмери был не единственным пассажиром на «Императрице Австралии», кто в тот момент вел дневник. Свою летопись путешествия оставил и Рандольф, который также описал впечатления от поездки, включая общение с отцом. Эти записи интересны тем, что сохранили для потомков образ Черчилля-афориста.
В отличие от книг, статей и текстов выступлений, которые тщательно продумывались и внимательно редактировались, большинство изречений отличались импровизацией. Как правило, они произносились неожиданно и служили ответной реакцией на какое-либо впечатление. Например, после прибытия в Квебек Черчилль остановился в шато Frontenac. Однажды вечером, выглянув из окна и увидев освещенные здания бумажной фабрики, принадлежащей одному из газетных толстосумов, он, попыхивая сигарой, произнес: «Только подумайте, вырубать ради печати этих чертовых газет прекрасные деревья и называть это цивилизацией!»[26]. В другой раз они с сыном столкнулись с беспристрастным ликом бизнеса и прогресса, посещая нефтяные промыслы в Калгари. Рандольф заметил, что ему тягостно наблюдать за тем, как нефтяные магнаты вначале создают себе богатство, выкачивая «черное золото» из недр живописных долин, а затем оказываются неспособными нормально потратить сколоченное состояние, проявляя чудеса бескультурья. «Культурные люди — всего лишь сверкающая пена на глубокой реке массового производства», — ответил сыну Черчилль[27].
В остальном это было обычное путешествие формата «люкс». Своим друзьям Черчилль признавался, что во время вояжа он «как обычно много работает»[28]. Помимо очерка про Морли он писал для журнала Answers статью «Выживет ли Британская империя?» Ответ для Черчилля был очевиден, хотя для его доказательства пришлось приложить немало усилий. За время морского путешествия он так и не успеет закончить текст. Статья выйдет в номере от 26 октября 1929 года, принеся автору вместе с эссе про Морли семьсот пятьдесят фунтов.
В свободное от литературной деятельности время Черчилль критиковал британскую политику в Египте, пил бренди 1865 года[29], а также всматривался в морскую гладь и жалел, что проспал пятидесятиметровый айсберг. Проспал в прямом смысле слова. На пятый день путешествия капитан корабля Роберт Латта разбудил Рандольфа и его кузена ранним утром, чтобы юноши могли посмотреть на огромную ледяную гору, мимо которой проходил пароход. Черчилль же в это время спал сном праведника. Зато он видел маленький остров с маяком[30], на котором останавливались капитан Герман Кёль (1888–1938), барон Еренфрид Гюнтер фон Хёнефелд (1892–1929) и ирландец Джеймс Майкл Кристофер Фитцморис (1898–1965), 12–13 апреля 1928 года совершившие на самолете Junkers W33 первое успешное пересечение Атлантики с востока на запад. Обо всем этом и о многих других впечатлениях Черчилль писал супруге, прося ее также не забывать о нем. «Умоляю тебя, не бойся пользоваться телеграфом. Не забывай, как я тебе уже говорил, что телеграф позволяет сэкономить почти две недели. Так приятно получить послание о том, что ты делаешь, о твоих планах и твоем самочувствии»[31].
После недельного плавания «Императрица Австралии» бросила якорь в Квебеке. Путешествие Черчилля по североамериканскому континенту началось. Из Квебека он со своей «труппой» направился в Оттаву, оттуда — в Торонто. В Оттаве он имел беседу с канадским премьер-министром Уильямом Лайоном Макензи Кингом (1874–1950), который был «очень добр и сердечен»[32]. Британского политика вообще хорошо принимали в Канаде. «Никогда в моей жизни меня не встречали с таким искренним интересом и восхищением, как в этой огромной стране», — не скрывая восторга, писал он супруге[33].
Из Торонто путешественники заехали на Ниагарский водопад. В свое время именно здесь под грохот воды, перевесившись за перила с криком: «Я брошусь вниз, если ты не выйдешь за меня замуж! Смотри, я падаю! Я падаю!», дедушка Черчилля Леонард Вальтер Джером (1817–1891) сделал предложение своей будущей супруге Кларе Холл (1825–1895)[34]. Впервые Черчилль побывал на знаменитом водопаде тридцать лет назад. Теперь он вновь наслаждался красотой и мощью этого природного явления. И хотя, как однажды пошутил он, вода по-прежнему падала вниз, ее в этот раз оказалось больше, а впечатление — более сильным[35].
После Ниагары британцы направились в Ванкувер, посетив по дороге Виннипег, Реджайну, Эдмонтон и Калгари. Недалеко от Ванкувера они встретили медведицу с двумя большими медвежатами. Решив понаблюдать за ними, Черчилль попросил остановиться. Медведица приблизилась к путешественникам и встала на задние лапы. Вид у нее при этом был весьма «угрожающ», вспоминал политик, но намерения животного вряд ли были враждебными. Медведица хотела полакомиться печеньем, которое ей часто давали на этой дороге. У Черчилля и его команды печенья не нашлось, и медведица скрылась в лесу, а они продолжили свой путь. Среди других диких животных внимание путешественника привлекли бурундуки и сурки[36].
По Канаде Черчилль и его ближайшие спутники передвигались в персональном железнодорожном вагоне Mount Royal, предоставленном вице-президентом Канадской тихоокеанской железной дороги Грантом Холлом (1863–1934). В вагоне, длина которого составляла почти двадцать восемь метров, имелись столовая (использовалась и как кабинет), три спальни, две ванные комнаты, четыре туалета, кухня, помещения для обслуживающего персонала, радиостанция и смотровая площадка с тыловой части. Были также рефрижераторы и вентиляторы. «Трудно представить путешествие с большим комфортом и роскошью», — с гордостью записал Рандольф в дневнике[37]. Его отец знал, что делал, выбрав для вояжа столь удобное в практическом отношении транспортное средство. «Совсем неплохо прицепить к поезду вагон с едой, когда отправляешься в неизвестном направлении», — заметил он однажды