.
В дальнейшем в список были внесены новые поправки. Руководство Chicago Tribune, планировавшее опубликовать пересказы Черчилля в США, предложило заменить «Таис» на «Анну Каренину». Черчилль еще раз перечитал роман Франса и решил, что передать в статье объемом пять тысяч слов «болезненную, подавляемую сексуальность» действительно будет тяжело. К тому же, по его мнению, в «Таис» отсутствовала интрига[537]. Но и «Анна Каренина» показалась ему не лучшим выбором[538]. К началу работы над серией британский политик еще не был знаком с произведением Л. Н. Толстого (1828–1910). По прочтении роман оставил его равнодушным, что неудивительно. Во-первых, мировоззрению Черчилля были чужды произведения, анализирующие любовные переживания героев, а на политический подтекст он не обратил внимание. Во-вторых, он не был поклонником русской литературы. В его многотомной переписке практически не встречаются упоминания русскоязычных авторов. Разве что иногда упоминается роман «Война и мир», да и то Черчилль не разделял взглядов Л. Н. Толстого о французском императоре[539]. Скажем, что некоторые исследователи, например Манфед Вайдхорн, проводят параллели между жизнью Толстого и Черчилля. Оба воевали, оба начали свой творческий путь с описания военного опыта в небольших кампаниях, что подготовило их к созданию гигантских полотен о масштабных военных конфликтах[540]. На этом, правда, сходство и заканчивается.
Равнодушное отношение к великой русской литературе объясняется тем, что глубокие исследования внутреннего мира героев, их философские размышления о своем месте в этом мире, о судьбе своей страны и поиске высшего начала, которыми так богата поэзия и проза XIX и первой половины XX столетия, от Пушкина до Пастернака, были Черчиллю далеки. Несмотря на богатый интеллектуальный мир, ему были ближе люди-действия, чем люди-мысли. Определенную роль сыграло и то, что потомок герцога Мальборо был по большей части автодидактом, а основным недостатком самообразования, как известно, является усеченность и несистемность. Так, хорошо знакомый с англоязычной литературой и философией, Черчилль не мог похвастаться хорошим знанием немецких и итальянских авторов. Это же касалось и произведений русских писателей.
Во второй половине октября 1932 года Черчилль направил Рай-деллу на рассмотрение три пересказа: «Хижина дяди Тома», «Граф Монте-Кристо» и «Повесть о двух городах». Также он сообщил, что вскоре направит почти завершенный материал по «Лунному камню». В качестве пятой статьи, выбирая между «Анной Карениной», «Таис», «Копями царя Соломона» и «Тэсс из рода Д’Эрбервиллей», Черчилль все же отдал предпочтение последнему произведению. Но почему не вызвавшие когда-то восторг «Копи…»? Свой выбор он объяснил тем, что приключенческий роман Хаггарда ему лично представляется более «слабым» по сравнению с другими произведениями линейки. Одновременно Черчилль предложил пересказать утопический роман «Едгин» Сэмюеля Батлера (1835–1902), еще одного представителя близкой ему Викторианской эпохи[541].
В ходе дальнейших обсуждений Райделл и Черчилль вновь вернулись к «Бен Гуру», решив оставить его в проекте. Пока политик читал этот роман, Марш приступил к подготовке чернового наброска. Помощника Черчилля роман Льюиса Уоллеса не впечатлил. Ему понравилась сцена морского сражения, а также гонка на колесницах, но в остальном он нашел текст слабым: «Никогда еще не читал книгу на столь плохом английском языке»[542]. Черчилль согласился с оценкой Марша, заметив, что в работе над «Бен Гуром» следует акцентироваться только на «основных эпизодах», не пытаясь сделать последовательный пересказ произведения[543].
К началу декабря были завершены четыре статьи. Тексты понравились издателям, и они решили заказать еще шесть публикаций. После обсуждений возможного состава вновь вернулись к «Фаусту». В списке появился роман Марка Твена «Принц и нищий», а также «Шиворот-навыворот» Томаса Энсти Гатри (1856–1934)[544]. В январе 1933 года Черчилль предложил пересказать «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте (1816–1855), «Адам Вид» Мэри Энн-Эванс (1819–1880), писавшей под псевдонимом Джордж Элиот, «Вперед, на Запад!» Чарльза Кингсли (1819–1875) и «Монастырь и домашний очаг» Чарльза Рида (1814–1884). Последний роман Черчилль, правда, не читал, но полагал, что он подходит больше, чем «Агасфер» Эжена Сю (1804–1857) или «Ист-Лин» Эллен Вуд (1814–1887)[545]. В итоге решили выбрать: «Адам Вид», «Джейн Эйр», «Айвенго» и «Вперед, на Запад!» Для пятой публикации Chicago Tribune предложила «Грозовой перевал» Эмили Бронте (1818–1848). («Очень хорошая книга», — заметил Черчилль). А для шестой пока оставили «Фауста»[546].
«Грозовой перевал» в конечный список не войдет. Как и «Фауст», хотя это произведение обсуждалось с самого начала работы над проектом. «Грозовому перевалу» предпочли «Шиворот-навыворот», а бессмертное творение И. В. Гёте подвинул «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» Мигеля де Сервантеса (1547–1616). Определяющим оказалось то, что в 1933 году вышел фильм «Дон Кихот» режиссера Георга Вильгельма Пабста (1885–1967) с Федором Ивановичем Шаляпиным (1873–1938) и Джорджем Роби (1869–1954) в главных ролях.
Публикация пересказов в News of the World началась в январе 1933 года. Последовательность была такой: «Хижина дяди Тома» (номер от 8 января); «Граф Монте-Кристо» (номер от 15 января); «Лунный камень» (номер от 22 января); «Бен-Гур» (номер от 29 января); «Тэсс из рода Д’Эрбервиллей» (номер от 5 февраля); «Повесть о двух городах» (номер от 12 февраля); «Джейн Эйр» (номер от 19 февраля); «Адам Вид» (номер от 26 февраля); «Шиворот-навыворот» (номер от 5 марта); «Айвенго» (номер от 12 марта); «Вперед, на Запад!» (номер от 19 марта); «Дон Кихот» (номер от 26 марта). Средний тираж одного номера News of the World на тот момент составлял порядка 3,6 миллиона экземпляров.
Авторы одиннадцати произведений к тому времени уже покинули белый свет. Исключение составлял только Томас Энсти. Он прочитал пересказ, и ему понравилось. Он даже написал Черчиллю благожелательное письмо, поблагодарив его за то, что «Шиворот-навыворот» включили в серию, а также за «добрые слова», которые политик сказал об этом романе, назвав его «веселой и человечной книгой»[547].
Осенью 1933 года Черчилль подготовил еще один пересказ — пьесы Уильяма Шекспира «Юлий Цезарь». Материал был опубликован The Strand Magazine в ноябре 1933 года, а в октябре следующего года переиздан в сборнике «Шесть историй Шекспира».
Впервые «Юлий Цезарь» был напечатан спустя семь лет после кончины Шекспира, в 1623 году. В качестве даты создания произведения исследователи называют 1599 год. Известно, что при работе над «Цезарем» Шекспир опирался на «Сравнительные жизнеописания» Плутарха (46-127), в частности на биографии Гая Юлия Цезаря (100-44 до н. э.), Марка Юния Брута (85–42 до н. э.) и Марка Антония (83–30 до н. э.).
Почему Черчилль выбрал именно эту трагедию? Безусловно, речь идет о выдающемся произведении. Одни только бессмертные фразы чего стоят. Например: «Когда любовь пресыщена и тает, // То внешний церемониал ей нужен». Или: «Ты оскорбил себя, прося о нем»{27}. Однако Черчилля больше привлекал идейный пласт произведения. Например, выраженная устами Кассия мысль о том, что Господь всегда дает силы справиться с испытаниями. В «Цезаре» эта точка зрения представлена в политической плоскости. Под силой противостоять невзгодам понимается стремление к свободе, а под самими невзгодами — тирания:
Так, боги, вы даете слабым силу
И учите тиранов побеждать:
Ни камни башен, ни литые стены,
Ни подземелья душные, ни цепи
Не могут силу духа удержать;
Жизнь, если ей тесны затворы мира,
Всегда себя освободить сумеет.
Здесь и далее перевод М. А. Зенкевича.
«У каждого раба в руках есть средство // Освободиться от своих оков», — вторит Кассию Каска.
Тема восстания занимает в трагедии центральное место. При этом Шекспир описывает не обычный бунт, а восстание элиты: в случае неудачи караемый самым жестоким образом вариант мятежа. У Шекспира представители высшей знати, не желая подчиняться новым правилам, решаются вступить в борьбу против того, кто эти правила установил и распространил на всех. Кассий и Брут, указывает Черчилль, «оба были патрициями, для них обоих было отвратительно и омерзительно, что один из их числа взобрался наверх и подчинил себе остальных»[548]. По традиции подобных бунтарей, осмелившихся пойти против системы, наделяют героическими и благородными чертами. Но порой главным побудительным мотивом патрициев к восстанию является отнюдь не забота о плебсе, а удовлетворение собственных эгоистических и захватнических инстинктов.
Однако все это частности. «Юлий Цезарь» привлек Черчилля не описанием восстания элиты и не философской трактовкой, с позиции ницшеанства рассматривающей действия Брута как пример низвержения кумира и переоценки ценностей, — для экс-министра указанное произведение в первую очередь было политической трагедией, какой оно в принципе и является.
У «Цезаря» нет недостатка в исследователях. Внимательно вчитываясь в текст, многие пытались понять политические взгляды самого Шекспира. Но в основном трактовки зависят от взгляда интерпретаторов. Так, монархисты видели в Шекспире сторонника монархии, республиканцы — республики, а демократы — демократии. Но текст Шекспира гораздо сложнее, многограннее и глубже любых попыток истолковать его. Не так просты и герои. В отличие от исторических хроник английского драматурга, персонажи «Цезаря» не столько руководствуются личными интересами, сколько следуют определенной идее. Они осознают, что борьба, которую одни развязали, а другие — вступили в нее, носит принципиальный характер. Особенно отчетливо это проявляется в манере оценивать свои поступки с позиций не сегодняшнего, а завтрашнего дня: близкий для Черчилля прием, который также любил настраивать свой поведенческий камертон на мнение потомков.