рять полностью». Обменявшись злобными взглядами, противники… рассмеялись! Влиятельный председатель избирательного комитета Консервативной партии сэр Арчибальд Солвидж, посвященный в тайну закулисных переговоров, с удивлением заметил, что «Уинстон и Майкл Коллинз, похоже, очарованы друг другом». И это было действительно так.
Хотя доверие установилось, предстояло решить множество проблем: создание ирландского флота, статус Ольстера, проведение границы между последним и новой «Вольной республикой Ирландии», ее место в империи, представительство королевской власти в Дублине, присяга ирландских депутатов на верность королю, контроль Великобритании над морскими базами на юге Ирландии, охрана рыболовецких промыслов и вхождение Ирландии в Лигу Наций… Настоящее минное поле, и любой неосторожный шаг мог в последний момент вызвать взрыв и сорвать переговоры. Ллойд Джордж, Черчилль, Ф. Э. Смит и Остен Чемберлен были в постоянном поиске компромиссов, а ирландцы много раз возвращались в Дублин за консультациями. 6 декабря 1921 г., после яростных перепалок между самими ирландцами, две делегации подписали соглашение, давшее рождение Ирландской республике – доминиону в составе Британского Содружества. Отложив перо, Биркенхед при мысли о реакции своих однопартийцев-консерваторов вздохнул: «Я, должно быть, только что подписал себе политический смертный приговор». На что Коллинз ответил: «Я, должно быть, только что подписал себе просто смертный приговор». Оба оказались правы…
На этом участие Черчилля в ирландских делах не заканчивалось. По просьбе Ллойд Джорджа он взял слово в парламенте для защиты только что заключенного соглашения, и провел ее столь блестяще, что договор был ратифицирован обеими палатами подавляющим большинством голосов. В начале января 1922 г. он был принят в Дублине Дойл Эрян с небольшим перевесом, но де Валера не смирился с ним и покинул свой пост; президентом Ирландской республики стал Гриффит, премьер-министром – Коллинз. В Лондоне Черчилль делал все возможное, чтобы им помочь. Он добился принятия палатой общин законов, передающих исполнительную власть новому правительству в Дублине; убедил кабинет министров помиловать членов Шин Фейн, приговоренных к смертной казни за терроризм; способствовал наискорейшему выводу британских войск из Южной Ирландии; участвовал с Гриффитом и Коллинзом в составлении конституции нового государства; организовал переговоры между Белфастом и Дублином, завершившиеся установлением свободной торговли между двумя враждующими братьями… Когда де Валера, вернувшийся в подполье, натравил ИРА на новые власти Ирландии и организовал террористические кампании против своих бывших соратников, Черчилль, которому самому угрожали убийцы из ИРА, поспешил на помощь Гриффиту и Коллинзу, прислав им винтовки, подавив выступления экстремистов Ольстера, угрожая оккупировать Ирландию в случае победы ИРА и даже направив в Дублин артиллерию и снаряды большой разрушительной силы, чтобы отбить Дворец правосудия, захваченный террористами. Эти меры (довольно экстравагантные со стороны министра колоний) способствовали перевесу сил в пользу законных властей (и те постепенно взяли верх над ИРА), принятию Дойл Эрян в 1922 г. конституции, составленной Гриффитом, Коллинзом и Черчиллем, и вступлению суверенной и независимой Ирландии в Лигу Наций. Гриффит не дожил до благословенных дней: он умер 12 августа от сердечного приступа. Коллинз их также не увидел: на рассвете 22 августа его убили террористы ИРА; несколькими часами прежде он попросил своих друзей: «Скажите Уинстону, что без него нам бы не справиться».
Той осенью самые большие оптимисты полагали, что ирландская трагедия подошла к концу. Черчилль был не из их числа. Сорок лет пристального внимания к «острову святых» привели его к мрачному заключению: «В Ирландии, кажется, все перестали слышать голос разума», что последующие события полностью подтвердили. Но на тот момент министра уже подхватил вихрь британской политики: в парламенте волновались депутаты из Ольстера, консерваторы собирались выйти из правительства, в палате общин надо было защищать проект создания национального еврейского анклава, Ллойд Джордж зондировал почву для сближения с новыми хозяевами России, а его туркофобия угрожала втянуть правительство Его Величества в опасную заграничную авантюру…
Впрочем, лично для Черчилля осень 1922 г. была одним из самых удачных периодов: выступления в парламенте в защиту Ирландской республики и британской политики в Палестине заслужили ему большое уважение; в наследство от кузена, погибшего в результате несчастного случая, он получил право выкупа за пять тысяч фунтов поместья Чартвелл в графстве Кент (довольное запущенного, но с великолепным парком), и – высшее счастье – Клементина родила 15 сентября девочку Мери, ставшую бальзамом для кровоточащей раны, оставленной смертью Меригольд в прошлом году. Но к этому времени счастливый отец снова оказался посреди жестокой бури, и на сей раз она разыгралась на берегах Эгейского моря…
По Севрскому договору, навязанному в 1920 г. побежденной Турции, к Греции отошли Фракия, область Смирны и прибрежные острова в Эгейском море, а по обоим берегам Мраморного моря создавалась «нейтральная зона», простиравшаяся от Дарданелл до города Измид через Константинополь, где стратегически важные пункты должны были быть заняты французскими, британскими и итальянскими войсками. Позже греки при моральной поддержке Ллойд Джорджа заняли всю Анатолию. Но весной 1920 г. генерал Мустафа Кемаль, сформировав в Анкаре альтернативное правительство, начал борьбу за возвращение утраченных территорий; за неполный год, с августа 1921 г. до сентября 1922 г., он сумел остановить греков, а затем изгнать их из Анатолии. В начале сентября 1922 г. греческая армия была вынуждена оставить Смирну; турки проникли в нейтральную зону, угрожая союзническим войскам, которые были размещены на полуострове Галлиполи и в порту Чанак, контролировавшем проход в Дарданеллы.
Чанак, Дарданеллы, Галлиполи – все это создавало неприятное впечатление дежавю… Черчилль уже более года упрашивал Ллойд Джорджа договориться с Мустафой Кемалем; откровенно прогреческая политика премьер-министра казалась ему неуместной, тогда как национализм Кемаля импонировал, и главное, он рассчитывал превратить Турцию в барьер на пути коммунизма[120]. Но, даже не взяв паузу, чтобы воскликнуть: «Я же вам говорил!», Уинстон присоединился к коллегам для борьбы с кризисом, как из чувства министерской солидарности, так и потому, что войска Его Величества не должны были испытать новое унижение на Галлиполи. Когда Уинстон за что-то брался, его было трудно остановить; воспользовавшись его военными талантами, Ллойд Джордж поручил Черчиллю составить коммюнике для прессы с обоснованием необходимости защищать Дарданеллы от «турецкой агрессии» и направить телеграмму правительствам доминионов с просьбой о помощи и подкреплениях; 22 сентября он даже назначил Черчилля председателем комитета при кабинете министров, которому поручалось следить за передислокацией войск, самолетов и кораблей к Дарданеллам – роль, принятую бывшим первым лордом Адмиралтейства с энтузиазмом, который можно легко себе представить…
В конце сентября создалась крайне щекотливая ситуация. История могла повториться в условиях, отнюдь не более благоприятных, чем в прошлом: для обороны Чанака у англичан было всего три тысячи пятьсот солдат, а в турецком авангарде насчитывалось двадцать три тысячи штыков; итальянцы и французы быстренько вывели свои войска из нейтральной зоны, а доминионы, за исключением Новой Зеландии и Ньюфаундленда, отказались прислать войска. Но это только усилило решимость Черчилля: он всегда был в наилучшей форме, будучи прижат спиной к стене; 29 сентября британское командование в Константинополе получило приказ передать туркам ультиматум: если они не отойдут от Чанака, англичане откроют огонь…
Главнокомандующий, генерал Харрингтон, был дипломатом, не стал спешить с ультиматумом, и 30 сентября турки сами проявили готовность к примирению: они прекратили наступление и через два дня выслали эмиссара для переговоров с Харрингтоном, согласившись не вторгаться в нейтральную зону. Мустафа Кемаль посчитал нецелесообразным мериться силами с британским правительством, явно настроенным воинственно; отважный генерал и мудрый политик рассчитывал добиться большего за столом переговоров, чем на поле боя, и будущее подтвердит его правоту. В любом случае, напряжение спало, 6 октября Чанакский кризис миновал. Великобритания и весь мир выдохнули с облегчением, но Черчилль с его воинственным пылом был скорее разочарован…
Однако настоящая опасность подкралась с другой стороны. Бывший вождь Консервативной партии Бонар Лоу, ушедший из большой политики полтора года назад, решил воспользоваться последними событиями, чтобы вернуться на авансцену; 7 октября в статье, опубликованной в «Таймс», он подверг резкой критике правительство, обвинив его в провоцировании Турции. Несвоевременные нападки были не более чем предлогом для развала коалиции; через двенадцать дней двести семьдесят три депутата-консерватора собрались в Карлтон-клубе, где под влиянием Бонара Лоу и министра торговли Стэнли Болдуина большинство из них проголосовало за прекращение поддержки правительства. Для Ллойд Джорджа это был последний удар, он подал в отставку в тот же день.
23 октября Бонар Лоу, переизбранный лидером Консервативной партии, стал премьер-министром и распустил парламент. Во время последовавших за этим всеобщих выборов Черчиллю предстояло баллотироваться в своей «вотчине» – Данди; его противниками были либералы Асквита, лейбористы, юнионисты, коммунисты и прогибиционисты… Уже и этого было бы довольно, но после операции по удалению аппендицита (18 октября), с едва затянувшимся восемнадцатисантиметровым шрамом, он смог участвовать в избирательной кампании в Данди только в последние четыре дня до выборов. 15 ноября результаты голосования были оглашены, Черчилль потерпел сокрушительное поражение. «В мгновение ока, – напишет он, – я оказался без министерства, без места, без партии и без аппендикса».