– Так, а теперь расскажи все брату.
Борис поднял голову. Когда он увидел мирное выражение на лице Евгнена, его глаза дрогнули, будто от неожиданности. Евгнен уловил мысли Бориса.
– Борис, ты…
– Брат, я рад, что ты в порядке. – Голос Бориса раздался внезапно. А его слова были искренними. – Такое облегчение, что ты его победил. Но мне… мне показалось, что ты тогда выглядел как-то по-другому. Я не хочу сказать, что ты сделал что-то не так. И знаю: иначе поступить было нельзя. Если бы отец был рядом, он бы точно сказал, что ты отлично справился. Но…
– Нет, – вдруг сказал Евгнен. – Нет, Борис. Ты все верно увидел. Нет никого, кто мог бы понять это так же хорошо, как ты.
Евгнен слабо улыбнулся и прислонился спиной к стене. Он на мгновение отвернулся от Бориса, глядящего прямо на него, и посмотрел сквозь открытые ставни.
– Борис, я…
Евгнен снова не договорил. Борис вслед за братом посмотрел в окно. Все небо было усыпано ярко сверкающими звездами. Точно такое же ночное небо, которое они видели из особняка.
– Мы с тобой не были сыновьями, следующими воле отца, не так ли?
Борис тоже помнил. Отец не винил братьев за их дружбу. Скорее он надеялся, что они станут сильными и хладнокровными и не поддадутся какой-то глупой привязанности. С давних пор Юлькен враждовал с дядей и питал к нему крайнюю степень ненависти. Вероятно, вполне можно было объяснить, почему он так думал.
Свеча моргнула, а Евгнен продолжил:
– Я… теперь, пусть и с большим опозданием, думаю, что слова отца были верными. Теперь вместо отца их должен говорить хотя бы я. Не проявляй слабость из-за какого-то сочувствия; стань достаточно сильным, чтобы преодолеть и боль, и отторжение.
«Что брат хочет сказать этим?»
– Если бы я только мог заботиться о тебе долгое время, если бы только мог… я бы защитил тебя, чтобы ты мог и дальше жить, как сейчас, с теплой душой и открытым взглядом.
«Почему же брат говорит так, будто скоро куда-то уйдет?»
– Но я не смогу оставаться с тобой рядом вечно. Нет, даже если бы и мог, никогда бы так не сделал. У тебя свой путь. И чтобы его найти, ты должен стать намного сильнее. Ты должен быть очень храбрым и непоколебимым.
Голубые глаза, напоминающие глаза матери, внезапно увлажнились. Евгнен, с трудом говоря слова, которые не хотел произносить, наполнял силой каждое из них.
– Борис, если ты не можешь быть камнем, стань моллюском. Чтобы твою нежную душу никто не мог прочитать. Закрой ее так плотно, чтобы никто не смог открыть. Поплакать навзрыд ты всегда сможешь в темном чулане, где никто тебя не увидит. Ведь только там никто не станет тебя винить.
Борис совершенно ничего не понимал. Он понятия не имел, почему брат вдруг говорит такие слова. Конечно, он говорил это из любви к нему, но это не все. Разговор начался внезапно, а не так естественно, как обычно.
– Надеюсь, ты скоро осознаешь, что мир не позволит тебе оставаться добрым маленьким мальчиком.
Скоро, скоро… В голосе Евгнена сквозила печаль. Он будто бы желал, чтобы юная птичка, чье гнездо опустело в одночасье, улетела этим же вечером. Будто бы желал невозможного. Будто бы у него появилась какая-то причина для этого.
– Брат, почему ты так переменился?
Когда после долгого молчания Борис задал этот вопрос, Евгнен, проглотив слова, некоторое время смотрел куда-то в сторону, а затем ответил:
– Именно.
– Вот оно что…
Борис посчитал, что брат дает ему наставление, опасаясь, что тот ослабнет теперь, когда их семья пала. Поэтому он энергично кивнул, чтобы успокоить Евгнена. Им не пришлось бы пережить случившееся сегодня, если бы они жили в особняке в Лонгорде. Нет ничего странного в том, что брат показал себя с другой стороны во время битвы. Сейчас они не в своих владениях под охраной солдат. Со всех сторон лишь чужаки да враги.
Борис, готовясь ко сну, собирался раздеться, но брат покачал головой:
– Доспехи не снимай, Борис.
– Почему?
– Потому что за нами могут прийти незваные гости. – Евгнен произнес это с горечью на лице. – Я постою на страже, а ты поспи первым. Я разбужу тебя на рассвете.
Хух.
Евгнен задул свечу.
Поначалу Борис решил, что все ему только снится. Но, открыв веки, понял, что это не так. Он увидел, что Уинтерер стоит, а брат сидит на полу, опираясь на кровать, его голова опущена. В тот момент, когда Борис подумал, какой шум его разбудил, он понял: брат плачет. Почти беззвучно. Возможно, Борис проснулся не из-за звука. Тогда почему же?
По одной тишине в темной комнате Борис мог понять, что Евгнена терзает что-то серьезное. Она оглушала мальчика и сдавливала его сердце, будто пытаясь заставить его разорваться. Похоже, его разбудила сама эта тишина.
Должен ли он был заговорить?
Но Борис не смог открыть рта. По его вискам потекли слезы. Он тихо плакал, сам не зная причины.
Почему же?
A-а, ну почему?
На следующий день они покинули деревню и снова пошли по полям.
На единственной лошади ехал в основном Борис. Евгнен же шел рядом, держа поводья, и рассказывал о том о сем. Однако это не были веселые истории о прошлом или о забавных событиях, случившихся в соседних владениях, которые он обычно рассказывал, когда они жили в особняке.
Когда Борис видел незнакомое дерево или цветок, он, как и всегда, непременно спрашивал о нем у брата, но тот лишь говорил их названия. Красивые легенды и басни, связанные с ними, больше не вылетали из уст Евгнена, как раньше.
– Брат, ты что, забыл все истории, которых раньше знал множество?
Стоило Борису спросить это, губы Евгнена сложились в улыбку, и он ответил:
– Похоже на то.
Даже Борис понял, что улыбается он неискренне.
Хотя они и шли до самого вечера, новой деревни не появилось. Они хорошенько расспросили местных, прежде чем покинуть постоялый двор, но, похоже, где-то свернули не туда.
– Думаю, сегодня ночью нам придется разбить лагерь под открытым небом.
Пока не стемнело, братья решили отыскать подходящее место. Устроившись, они собрали сухую траву и ветки и разожгли костер.
Евгнену, похоже, такого рода вещи были привычны, так как он с юношами из соседних владений нередко отправлялся на охоту, которая длилась несколько дней. Лошадь он привязал к невысокому кусту. А все потому, что рядом не нашлось подходящих деревьев.
Глядя на огонь, братья вспомнили факелы, окружавшие особняк. Тени кустов покачивались в такт движению пламени. Осознать случившееся удалось не сразу. Евгнен тихо заговорил:
– Борис, возьми меч.
Мальчик так занервничал, что волосы по всему его телу встали дыбом. Евгнен невозмутимо бросил ветку в огонь. А затем поднялся, держа в руке Уинтерер.
– Разве такой шайке есть нужда прятаться?
Всякий раз, когда в будущем Борис вспоминал Евгнена, в его голову приходило три образа: первый – голубые глаза брата, когда тот говорил, что они умрут все вместе у озера Эмера; второй – его спина, когда он стоял и смотрел на костер, держа в руках Уинтерер.
А последний…
– Наглый маленький ублюдок.
Борис стоял неподвижно, вцепившись в свой короткий меч. Евгнен медленно обнажил Уинтерер. Благородный клинок, не терявший своего света даже во тьме, освещаемой лишь светом костра, сверкнул яркой молнией.
– Окружите их!
Вскоре их увидел и Борис. Даже на первый взгляд казалось, что братьев у костра окружило больше двадцати человек. Все наставили на них оружие, среди которого были и мечи. Евгнен, отыскав среди них знакомое лицо, холодно заговорил:
– Как много-много слуг тебя охраняет, Квит.
Эти слова должны были спровоцировать Квита. Но тот только нахмурился. Вместо него недовольно ответили другие:
– Кто сказал, что мы пришли, чтобы помочь ему?
– Хм, похоже, ты до сих пор не просек ситуацию.
Враги встали вокруг, готовые к бою. Вдалеке послышалось, как кто-то отвязал и прогнал лошадь. Тени от костра плясали повсюду. Евгнен быстро огляделся и отыскал того, кто мог бы быть их главарем.
– Чего вы хотите?
Борис тоже поднялся. Он встал спиной к брату так, чтобы между ними оказался костер. Хотя он никогда не тренировался ни с чем, кроме деревянного меча, он думал, что нельзя показаться им беззащитным ребенком, не владеющим оружием. Как минимум стойка у него была неплоха.
Один из противников сделал шаг к костру и сказал:
– Твой меч. Это ведь Уинтерер, верно?
Как и ожидалось…
Евгнен закусил губу и крепко сжал меч. Раскрытие своего имени ради поединка можно считать ошибкой. Однако Евгнен Джиннеман и подумать не мог о том, чтобы убить противника, не назвавшись. Даже зная об опасности, он посчитал, что это правило, которым нельзя поступиться, раз решил выйти на поединок с честью.
– Если ты послушно его отдашь, мы отпустим вас обоих с миром.
Главарем был высокий мужчина с черными бакенбардами. Его голос звучал громко, а на обнаженной груди виднелись два следа от ножевых ран. Раз он смог привести с собой такую толпу, наверняка был весьма способным.
Главарь снова заговорил:
– Полагаю, твоему младшему брату еще рановато умирать, не так ли?
Невозможно победить, сражаясь в одиночку с двадцатью врагами. И все же Евгнен совершенно точно не собирался отдавать меч, даже не попробовав драться.
Но что же Борис?
Тогда послышался его голос:
– Нельзя сказать, что двенадцать лет – это короткий срок, чтобы понимать, что правильно.
– Ха, и что ты этим хочешь сказать, малец? – ответил тот, что носил черные бакенбарды и думал, что мальчик решил отдать меч.
Борис решительно взглянул на него:
– Это значит, что я по крайней мере знаю, когда мне умирать.
Больше слов не требовалось.
На них бросился первый враг. Уинтерер в руке Евгнена сверкнул, и во тьме брызнули капли крови.
– Осторожно!
В тот момент, когда меч, выскочивший слева, оказался под клинком Уинтерера, на тыльной руке Евгнена показалась рана. Он наткнулся на короткое изогнутое лезвие, а затем отто