Хуже всего, что здесь они оказались почти идентичными тем, в которые играли в двадцатом веке.
Почти каждый в 2458 году играл в шахматы и почти каждый наслаждался ими. Но не было никаких чемпионатов. Здесь не было противников-людей.
Здесь были только шахматные машины. И они могли выиграть у любого.
— Какой смысл, — причитал Поллок, — играть с машиной, в память которой заложены миллионы «лучших ходов и контратак»? Ведь это всего лишь селектор, способный изучать положение на доске и выбирать лучший ход из любой, когда-либо записанной шахматной партии, Машина, которая предназначена никогда не выигрывать. Какой смысл… В чем тут интерес?
— Мы не играем, чтобы победить, — удивленно объяснили ему. — Мы играем, чтобы играть. То же во всех наших играх: агрессивность высвобождается в Крике или Панике, а игры существуют только для умственного или физического моциона. А раз так, когда мы играем, то хотим играть против лучших. Кроме того, выдающийся игрок раз-другой в жизни способен сыграть с машиной вничью. Это достижение. Это волнует.
Кто любит шахматы так, как я, решил Дэйв Поллок, тот поймет всю непристойность существования подобных машин. Даже трое остальных в его группе, которым гораздо больше, чем ему, не нравились машины и нравы двадцать пятого века, лишь тупо глядели на него, когда он ярился из-за этого. Нет, если вы что-то не любите, то не станете волноваться из-за того, что оно деградировало. Но они могли бы заметить отречение от человеческого разума, каковое подразумевали шахматные машины!
Конечно, это несравнимо с отречением из-за Машины-Оракула. Это была последняя отвратительная соломинка для разумной личности.
Машина-Оракул… Он бросил взгляд на часы. Оставалось всего двадцать пять минут. Нужно спешить. Он сделал последний вдох и стал подниматься по ступеням здания.
— Меня зовут Стилия, — представилась лысая, с приятным личиком молодая женщина, появившаяся в просторном вестибюле. — Сегодня я слуга Машины. Могу я вам помочь?
— Надеюсь. — Он смущенно поглядел на дальнюю пульсирующую стену. За желтым квадратом на этой стене, как он понял, скрывался мозг Машины-Оракула. Как бы ему хотелось размозжить этот мозг!
Но вместо этого он сел на поднявшуюся секцию пола и тщательно вытер вспотевшие руки. Потом рассказал ей об их надвигающейся гибели, об упрямстве Уинтропа, о решении проконсультироваться с Машиной-Оракулом.
— О да, Уинтроп! Это такой восхитительный старичок. Я встречалась с ним неделе назад в аптеке грез. Он чудесно осведомленный! Такое полное погружение в нашу культуру! Мы очень гордимся Уинтропом. Мы поможем ему, чем только можем.
— Вы меня не так поняли, леди, — угрюмо сказал Дэйв Поллок. — Это мы нуждаемся в помощи. Мы хотим вернуться назад.
Стилия рассмеялась.
— Конечно, мы помогаем каждому. Только Уинтропу — особенно. Он потребляет. Ну, если вы подождете, я пойду и изложу вашу проблему перед Машиной-Оракулом. Я знаю, что делать, чтобы активизировать относящиеся к данному делу памятные цепи с наименьшей затратой времени.
Она махнула ему рукой и направилась к желтому квадрату. Поллок глядел, как он расширился и затем, когда она прошла через открывшийся вход, сомкнулся за ней. Через несколько минут она вернулась.
— Я скажу вам, когда входить, мистер Поллок. Машина работает над вашей проблемой. Ответ, который вы получите, будет наилучшим при имеющихся в распоряжении данных.
— Благодарю вас. — Он немного помолчал. — Скажите мне кое-что. Не кажется ли вам, что нечто изъято из жизни — из вашей интеллектуальной жизни, раз вы знаете, что можете прийти с абсолютной любой проблемой— личной, научной или рабочей — к Машине-Оракулу, и она решит ее гораздо лучше, чем могли бы решить вы?
Стилия недоуменно поглядела на него.
— Вовсе нет. Начать с того, что решение проблем лишь очень маленькая часть сегодняшней интеллектуальной жизни. Так же можно сказать, что из жизни изъято нечто важное, если сверлить отверстия электродрелью вместо ручной. В ваше время, несомненно, есть люди, которые так думают, и они пользуются привилегией не применят. электродрель. Однако, те, кто пользуется электродрелями, сохраняют свои силы для того, что считают более важным. Машина-Оракул — главное орудие нашей культуры, Она предназначена только для одного — рассчитывать все факторы данной проблемы и связывать воедино подходящие факты, которыми владеет человеческая раса. Но даже если люди консультируются с Машиной-Оракулом, они могут не понять или не суметь применить ответ. И даже если они поймут ответ, то могут не суметь выбрать подходящее для него действие.
— Могут не суметь выбрать действие? Какой тогда в этом смысл? Вы же сами сказали, что ответы являются наилучшими при имеющихся фактах.
— Человеческой деятельности не обязательно иметь смысл. Это распространенная и весьма удобная современная точка зрения, мистер Поллок. Всегда существует индивидуальный эксцентрический импульс.
— Да, он есть всегда, — пробормотал Поллок. — Подчините свои отличающиеся от других личные качества беготне с воющей толпой на Поле Крика, растворитесь в безумстве толпы — но не забывайте о своем индивидуальном эксцентрическом импульсе. Никогда, никогда не забывайте о своем индивидуальном эксцентрическом импульсе!
Она спокойно кивнула.
— Это действительно так, должна вам сказать, вопреки вашему явному сарказму. Почему вы считаете, что это так трудно принять? Человек одновременно стадное ни высокоиндивидуалистическое животное — то, что мы называем самоосознающее животное. Стадные инстинкты должны быть удовлетворены любой ценой, и в прошлом их удовлетворяли такие механизмы, как война, религия, национализм, партийность и различные формы группового шовинизма. Нужда в необходимости подчиняться одной личности и растворяться в чем-то большем, чем ты сам, была ясна с древнейших времен: Поля Крика и Стадиона Паники повсюду на планете доказывают, что эта нужда существует, и безвредно удовлетворяют ее.
— Я бы не сказал, что это так уж безвредно с точки зрения механического кролика, или кто там у вас.
— Я понимаю, что человеческие существа, которые в прошлом занимали место механического кролика, относились к этому гораздо хуже, чем гонявшая их толпа, — предположила она, не сводя с него глаз. — Да, мистер Поллок, я думаю, вы понимаете, что я хочу сказать. Инстинкты самоосознания, с другой стороны, тоже должны быть удовлетворены. Обычно они могут удовлетворяться в пределах повседневной жизни и работы, тогда как инстинкты толпы могут осуществляться в нормальных групповых связях и отождествлении с человечеством. Но иногда инстинкты самоосознания должны вырываться с ненормальной силой, и тогда для этого у нас есть нечто вроде личного Поля Крика — концепция индивидуального эксцентрического импульса. Два противоположных полюса одного и того же. Все, что мы требуем, это чтобы никто не вмешивался в действия другого человеческого существа.
— Пока не произойдет что-нибудь… все, что угодно!
— Совершенно верно. Все, что угодно. Разрешено абсолютно все, что личность может захотеть сделать, побуждаемая своим индивидуальным эксцентрическим импульсом. Это даже поощряется. Мы не только считаем, что некоторые величайшие достижения человечества исходят из индивидуальных эксцентрических импульсов, но чувствуем, что величайшей славой нашей цивилизации является уважение, которое мы оказываем такому внутреннему личному выражению.
Дэйв Поллок взглянул на нее с невольным уважением. Она умна. Это девушка, на которой он мог бы жениться вместо Сюзи, если бы получил докторскую степень. Хотя Сюзи… Он подумал, увидит ли снова Сюзи, и был изумлен, какую вдруг ощутил острую тоску по дому.
— Звучит это хорошо, — согласился он. — Но жить так — совершенно другое дело. Думаю, я слишком яркий продукт моей собственной цивилизации. Я не могу преодолеть огромную разницу между нашими культурами. Мы говорим на одном языке, но думаем наверняка чертовски неодинаково.
Стилия тепло улыбнулась и села.
— Одна из причин, по которым ваш период пригласили обменяться с нами гостями, кроется в том, что это был первый период, где речевые образцы сделались постоянными и язык перестал изменяться. Этому способствовали ваши новейшие звукозаписывающие устройства. Но технический прогресс продолжался, а социальный даже ускорился. Ничего не было заставшим до тех пор, пока изобретения в последние десятилетия двадцать третьего века…
Дальняя стена зажужжала. Стилия умолкла и встала.
— Машина-Оракул готова дать ответ на вашу проблему. Войдите, сядьте и повторите свой вопрос в простейшей форме. Желаю вам удачи.
Я тоже желаю себе удачи, подумал Дэйв Поллок, пройдя через расширившийся желтый квадрат в крошечное кубическое помещение. Несмотря на все объяснения Стилии, он чувствовал себя крайне неуютно в этом мире простейшего удовлетворения стадных инстинктов и индивидуальных эксцентрических импульсов. Он не неудачник, он не Уинтроп, он очень хочет вернуться и получить заслуженную известность.
Кроме того, ему не хотелось больше оставаться в мире, где почти на любой вопрос, который он может придумать, дадут ответ голубоватые пульсирующие стены, окружавшие его сейчас…
Но… У него есть проблема, которую он не может решить. А Машина может.
Он сел.
— Как мы можем совладать с упрямством Уинтропа? — спросил он, чувствуя себя идиотом, дикарем, поклоняющимся пригоршне священных костей. Глубокий голос, не мужской и не женский, прогромыхал со всех четырех стен, с пола и потолка:
— Вы должны прийти в бюро путешествий во времени в Темпоральном посольстве в назначенный срок.
Он ждал. Больше ничего не происходило. Стены молчали.
Машина-Оракул, очевидно, не поняла.
— Но нас там не ждет ничего хорошего, — указал он. — Уинтроп упрям, он не собирается возвращаться с нами. А если мы не вернемся впятером, то не вернется никто. Так работает обменное устройство. Я хотел узнать, как нам уговорить Уинтропа…