ническому стану.
С распадением эгрегоров исчезают и эквиваленты их сознаний, рассеиваясь в пространстве. Это не переживается ими как страдание».
Помимо некоторых государств (у которых по каким-то причинам отсутствует уицраор), эгрегоры непременно надстоят над племенами, ещё не растворившимися в нации, а так же над церквями, антицерквями и вообще над большими организациями (коммерческими, политическими и им подобными). И хотя сами эгрегоры изначально нейтральны относительно добра и зла, но всё же преобладающими в их воздействии на людей являются тона ощутимо тёмного спектра. Но это в большинстве случаев не их воля, а как бы отражение тёмноэфирных сторон человеческих множеств, вовлечённых в одну общую деятельность. Эти стороны, как пишет Андреев, состоят «… из мирских помыслов, материальных интересов, стяжательства, страстных состояний – вообще из того, что отцы церкви называли «житейским попечением». Часто эти эгрегоры становятся большим тормозом, грузом на восходящем пути церквей». Каждый раз, когда я думаю об эгрегорах, мне вспоминается начало романа Максима Горького «Мать»: «Каждый день над рабочей слободкой, в дымном, масляном воздухе, дрожал и ревел фабричный гудок, и, послушные зову, из маленьких серых домов выбегали на улицу, точно испуганные тараканы, угрюмые люди, не успевшие освежить сном свои мускулы. В холодном сумраке они шли по немощеной улице к высоким каменным клеткам фабрики, она с равнодушной уверенностью ждала их, освещая грязную дорогу десятками жирных квадратных глаз. Грязь чмокала под ногами. Раздавались хриплые восклицания сонных голосов, грубая ругань зло рвала воздух, а встречу людям плыли иные звуки – тяжелая возня машин, ворчание пара. Угрюмо и строго маячили высокие черные трубы, поднимаясь над слободкой, как толстые палки.
Вечером, когда садилось солнце и на стеклах домов устало блестели его красные лучи, – фабрика выкидывала людей из своих каменных недр, словно отработанный шлак, и они снова шли по улицам, закопченные, с черными лицами, распространяя в воздухе липкий запах машинного масла, блестя голодными зубами. Теперь в их голосах звучало оживление и даже радость, – на сегодня кончилась каторга труда, дома ждал ужин и отдых.
День проглочен фабрикой, машины высосали из мускулов людей столько силы, сколько им было нужно». Художественная мысль будто бы уловила эту тёноэфирную ткань человеческих излучений, будто бы оживила фабрику, превратив её в могучее, чуждое сентиментальности существо. Относительно уицраоров здесь мы видим тот же механизм – коллективная психика создаёт некую вибрацию, порождающую в иных структурных слоях самосознающую сущность, которая, в свою очередь, своими обратными инвольтациями удерживает коллектив от распада и наделяет особой социальной силой. Отличие здесь лишь в том (помимо специфических задач), что инициатором, запускающим весь процесс, выступает не сущность, а коллектив.
Последнее, что можно было бы сказать об уицраоре, это то, какая участь ожидает его после смерти. Когда уицраор уже не может остановиться в своей тиранической, потерявшей всякую целесообразность деятельности, тогда санкция демиурга с него снимается, а без этой санкции, без этого своего рода благословения уицраор обречён в конечном итоге на смерть. В то же время и его человекоорудие на земле теряет всякую поддержку народных масс и приближенных к власти классов. Законы кармы, хорошо знакомые многим из разносортной литературы, вполне действуют и на уицраоров, как и на большинство демонических сущностей вообще. Когда самые плотноматериальные покровы существа (для человека это физическое тело), служащие своего рода поплавком в данном при жизни слое, разрушаются, то оставшиеся слагаемые, стремясь найти равновесие с окружающим космосом, перемещаются в слои с подходящей структурой. В нашем религиозном понимании их можно назвать мирами нижними (адскими) или верхними (райскими). Но это опять же лишь вопрос языка, вопрос терминологии. Уицраорам в случае их смерти неизбежно уготован отдельный слой, Уппум, или иначе – Дождь Вечной Тоски. Это ад уицраоров, созданный когда-то Гагтунгром для другого существа, однажды обратившегося к Свету. Этот слой наглухо запечатан и непроницаем ни для кого. Это вечная тюрьма демонов великодержавия, двери которой смогут открыться лишь в конце нашего времени, в конце первого эона19.
Заключение
В заключении ещё раз хочу подчеркнуть, что мы не пытались делать никаких выводов, кроме одного – разговор обо всём, что описано Андреевым в «Розе Мира», легитимен и научен в рамках философских методов и традиций. А все возражения, которые я когда-либо слышал в беседах с другими людьми, сводились либо к проблемам языка, либо к непониманию современных представлений о формах человеческого познания. Разумеется, все эти представления неизбежно спорят друг с другом, в результате внося в себя коррективы и преобразуясь. И это движение мысли вообще в обозримом будущем может не иметь никакого итога. Но тем это и прекрасно, потому как мысля, мы существуем. Мы можем в чём-то ошибаться, что-то неправильно понимать, выдавать желаемое за действительное или придавать услышанному и увиденному крайне субъективное значение. Есть лишь одно правило – всякая мысль должна оставлять за собой пространство для формальной возможности диалога.
ноябрь-декабрь 2021 г