Ваш преступник напрасно пачкает тело углем. Он совершает большую промашку.
Адамберг облегченно вздохнул, сел на первую подвернувшуюся скамейку, записал слова Марка Вандузлера в записную книжку и доел бутерброд. Он не знал, где искать, но теперь он хотя бы вернулся на прежнее место. Туда, где его секстант стал врать. И он знал, что туман начал сгущаться именно здесь. Огромное спасибо моряку Жоссу Ле Герну.
Он спокойно дошел до уголовного розыска, по дороге его взгляд то и дело натыкался на газетные заголовки в киосках. Если сегодня вечером или завтра сеятель опять напишет во «Франс Пресс», пошлет им этот опасный «Малый трактат о чуме» и когда все узнают о четвертой жертве, слухи нельзя будет остановить. Сеятель продолжал сеять и пожинал богатый урожай.
Сегодня вечером или завтра.
XXIII
— Это ты?
— Я, Мане, открывай, — нетерпеливо отозвался мужчина.
Едва переступив порог, он бросился в объятия старой женщины и прижал ее к себе, слегка покачиваясь из стороны в сторону.
— Получилось, Мане, получилось! — воскликнул он.
— Как мухи мрут, как мухи!
— Они корчатся и падают, Мане. Помнишь, раньше зараженные как безумные рвали на себе одежду и бежали в реку топиться? Или бились об стену!
— Идем, Арно. — Старуха потянула его за рукав. — Нечего стоять в темноте.
И Мане направилась в гостиную, освещая дорогу электрической лампой.
— Садись, я испекла тебе лепешек. Ты знаешь, сейчас сливок не достать, приходится класть сметану. Я вынуждена ее класть, Арно. Налей себе вина.
— Раньше зараженных даже из окон выбрасывали, так много их было, они валялись на улицах, как старые матрасы. Грустные времена были, правда, Мане? Родители, братья, сестры.
— Они тебе не братья и не сестры. Это дикие звери, которые недостойны землю топтать. Потом, только потом ты вновь обретешь свои силы. Или они, или ты. Сейчас твой черед.
Арно улыбнулся:
— Знаешь, сначала они еще суетятся, но через несколько дней слабеют.
— Бич Божий настигает их на бегу. Пусть себе бегают. Теперь они наверняка знают.
— Конечно знают и дрожат от страха, Мане. Настала их очередь, — сказал Арно, осушая стакан.
— Довольно вздор молоть, ты пришел за ними?
— Мне нужно много. Пришло время отправляться в путешествие, Мане, ты знаешь, я иду дальше.
— Ну, что, не дрянь я тебе подсунула, а?
На чердаке старуха направилась к клеткам, откуда доносился писк и царапанье.
— Ну, ну, — пробормотала она, — чего расшумелись? Разве Мане вас не кормит?
Она подняла небольшой, плотно завязанный мешок и протянула Арно.
— Держи, — сказала она, — потом все расскажешь.
Спускаясь по лестнице впереди Мане и следя, чтобы она не споткнулась, Арно нес в руках мешок с дохлыми крысами и очень волновался. Мане прекрасно во всем разбиралась, она настоящий знаток. Без нее он бы не справился. Конечно, он повелитель, думал он, вертя на пальце кольцо, — и он доказал это, — но без нее он потерял бы еще десять лет жизни. А жизнь очень нужна ему именно сейчас и поскорее.
В ночной темноте Арно покинул старый дом, унося в карманах пять конвертов, где прыгали Nosopsyllus fasciatus, несущие смертоносный заряд в своих провентрикулусах. Он тихо бормотал себе под нос, шагая в темноте по мощеной аллее. Провентрикулус. Средняя колющая щетинка ротового аппарата. Хоботок, впрыск. Арно любил блох, но кроме Мане, ему не с кем было вволю поговорить об устройстве их внутренностей, огромных, как само мироздание. Но только не кошачьи блохи, ни в коем случае! Эти ни на что не годны, он их презирал. И Мане тоже их презирала.
XXIV
В субботу всех сотрудников уголовного розыска, которые могли поработать сверхурочно, попросили явиться, и вся команда Адамберга была в сборе, за исключением троих человек, которых не отпустили семейные заботы. Зато команду пополнили двенадцать офицеров, присланных в подкрепление. Адамберг прибыл в семь утра и, не питая лишних иллюзий, ознакомился с последними результатами лабораторных анализов, прежде чем перейти к просмотру газет, стопкой сложенных на его столе. Он всегда старался называть стол «столом», а не «бюро». Не то чтобы ему больше нравилось слово «стол», но оно меньше на него давило. В «бюро» ему слышалось нечто тяжелое, громоздкое, душное. А «стол» было округлым и шелестящим. Стол мерно покачивался на волнах, а бюро с грохотом падало на пол.
Комиссар разложил на столе результаты последних анализов, которые не проясняли ровным счетом ничего. Марианна Барду не была изнасилована. Ее хозяин уверял, что она переоделась в подсобке, перед тем как уйти, но куда идет, не сказала. У хозяина было твердое алиби, у дружков Марианны тоже. Смерть наступила от удушения в десять часов вечера, как в случае с Виаром и Клерком, ее ослепили слезоточивым газом. Чумной бациллы не обнаружено. На теле ни одного блошиного укуса, как и на теле Франсуа Клерка. Зато в ее квартире найдены девять Nosopsyllus fasciatus, все особи совершенно здоровы. Уголь, которым было испачкано тело, получен от сожжения древесины яблони. Никаких следов мази или чего-либо подобного на дверях обнаружено не было.
В половине восьмого утра в уголовном розыске со всех сторон затрещали телефоны. Адамберг переключил свою линию, и теперь позвонить ему можно было только на мобильный. Он подтянул к себе стопку газет, первые полосы которых не предвещали ничего хорошего. Вчера вечером после того, как объявление о новой жертве «черной смерти» прозвучало в новостях, он позвонил окружному комиссару Брезийону, чтобы предупредить его. Если сеятель собирается отправить в газеты свои добрые советы, «как предохранительные, так и исцеляющие», защитить потенциальных жертв будет невозможно.
— А конверты? — возразил Брезийон. — Мы следим за их появлением.
— Он может сменить конверт. Я уж не говорю о шутниках и разных придурках, которые станут подсовывать их под двери.
— А блохи? — не сдавался комиссар. — Будем защищать тех, кого укусят.
— Блохи кусают не сразу, — ответил Адамберг. — У Клерка и Барду не было укусов. К тому же на нас свалятся тысячи безумцев, укушенных всего-навсего человечьими блохами, кошачьими или собачьими, и мы упустим настоящих жертв.
— И нас ждет грандиозная паника, — угрюмо заключил Брезийон.
— Пресса ее уже разжигает, — сказал Адамберг. — Мы не сможем ее пресечь.
— А вы пресеките, — отрезал Брезийон.
Адамберг повесил трубку, понимая, что рискует лишиться недавно полученного поста, и судьба его зависела теперь от прихоти хитроумного сеятеля чумы. Ему было почти наплевать, если придется лишиться места и уехать. Но он ни за что не хотел потерять нить теперь, когда вспомнил, где он ошибся.
Он разложил газеты и вынужден был закрыть дверь, чтобы не слышать непрерывных звонков, раздававшихся в большом зале, где его коллеги трудились не покладая рук.
«Малый трактат» сеятеля красовался на первой полосе и сопровождался фотографиями последней жертвы, комментариями о черной чуме и устрашающими заголовками: Черная чума или серийный убийца? Бич Божий возвращается? Убийства или заражение? Четвертая таинственная смерть в Париже.
И так далее и тому подобное.
Некоторые издания уже не так осторожничали, как накануне, и в статьях подвергалась сомнению «официальная версия смерти от удушения». Почти в каждой газете приводились доказательства, которые он изложил на пресс-конференции, но их тут же опровергали и разоблачали. Черный цвет трупов вводил в заблуждение даже самых опытных журналистов, и древние страхи пробуждались, как Спящая красавица, проспавшая триста лет в заколдованном лесу. И однако эта чернота была всего лишь великой оплошностью. Но эта оплошность могла ввергнуть город в пучину безумия.
Адамберг взял ножницы и принялся вырезать статью, которая беспокоила его больше остальных. В дверь постучали, кажется, это был Жюстен.
— Комиссар, — отдуваясь, заговорил он, — в районе площади Эдгар-Кине обнаружено много четверок. От Монпарнаса до авеню Мэн и по всему бульвару Распай. Похоже, разрисовано уже примерно две-три сотни домов, это где-то тысяча дверей. Фавр и Эсталер выехали на место. Эсталер не хочет работать в команде с Фавром, говорит, что Фавр для него как чирей на заднице, что делать?
— Поменяйтесь с ним, поработайте с Фавром сами.
— Он для меня тоже чирей на заднице.
— Послушайте, бригадир… — начал Адамберг.
— Лейтенант Вуазене, — поправил офицер.
— Вуазене, нам сейчас некогда заниматься вашими задницами.
— Понимаю, комиссар. Отложим на потом.
— Вот именно.
— Продолжать патрулирование улиц?
— Ложкой море не вычерпать. Приближается буря. Взгляните. — Адамберг протянул офицеру газеты. — Советы сеятеля на первой полосе: рисуйте четверки сами, если хотите уберечься от заразы.
— Я видел, комиссар. Просто катастрофа! Мы с этим не справимся. Сначала было двадцать девять, а теперь не знаешь, кого охранять.
— Остается только двадцать пять, Вуазене. Были звонки насчет конвертов?
— Больше сотни. Мы не успеваем отслеживать.
Адамберг вздохнул:
— Говорите людям, пусть несут их сюда. И проверяйте все эти чертовы конверты. Может, в этой массе попадется один настоящий.
— Продолжать патрулирование?
— Да. Попытайтесь приблизительно оценить размах происходящего. Отберите несколько случаев для сравнения.
— По крайней мере, этой ночью никого не убили, комиссар. Все двадцать пять были живы и здоровы сегодня утром.
— Я знаю, Вуазене.
Адамберг быстро вырезал ту статью, которая отличалась от прочих уравновешенным слогом и насыщенным содержанием. Только этого и не хватало, чтобы поджечь порох, статья была подобна бензину, вылитому на тлеющий очаг. У нее было загадочное название: «Болезнь № 9».
Болезнь № 9
Префектура полиции, в лице окружного комиссара Пьера Брезийона, заверила нас, что в четырех загадочных смертях, произошедших на этой неделе в Париже, повинен серийный убийца. Жертвы были задушены, и старший комиссар Жан-Батист Адамберг, ведущий расследование, передал прессе убедительные фотографии, на которых видны следы удушения. Но сегодня ни для кого уже не секрет, что некий гражданин, пожелавший остаться неизвестным, приписывает случившееся началу эпидемии черной чумы, этому страшному бедствию, которое унесло в прошлом миллионы человеческих жизней.