— Я понимаю, — сказал Кэри. — Я понимаю…
За мистером Каспером хлопнула затянутая сеткой дверь. Он вошел и встал рядом с Долли, глядя вниз, на Лофтиса.
— Теперь мы готовы, — мягко произнес он. — Мне ужасно неприятно. Никогда у меня такого не было…
Лофтис со стоном поднялся на ноги.
— Милтон, — сказала Долли, коснувшись его.
Он не обратил на нее никакого внимания. Кэри тоже встал. На западе прокатился слабый рокот грома. Дневной свет на минуту исчез, комната наполнилась холодными зелеными тенями. Из загроможденного угла помещения, где сидела Элла или откуда она сейчас появилась — этакий квадрат кружев и черного траура — и заковыляла к ним, вдруг возникли и загремели гитары, все громче, словно перебираемые пальцами струны приобретали дикую, скорбную силу, а голос — женский — трагический экстаз.
Но они оставили его умирать,
Точно уличного бродягу…
В тот день был Лазарь бродягой,
И это он лег у ворот богача.
Яркое солнце прорвалось сквозь оконную сетку, засиженную мухами, и луч его упал на щеки Лофтиса. Он передвинулся на стуле.
— Почему? — сказал Кэри.
Лофтис снова уткнулся головой в руки.
— Иисусе Христе, дружище, я люблю ее! — Он поднял глаза. — Я всегда ее любил. Вам нет нужды сидеть тут, верно, и мягко так, элегантно зондировать…
— Я вовсе не зондирую.
Лофтис осекся, посмотрел в сторону.
— Извините. Вы вовсю стараетесь. Просто я хочу, чтобы этот день кончился. — Он снова посмотрел на Кэри. — Было время, — тихо произнес он, — когда я считал, что нашел своего рода ответ. Господи, мы шагаем по жизни, обманывая себя, считая, что нашли ответ, только на самом деле это никогда не бывает ответом. Я думал, что утрата Моди скажется на нашей жизни. И какое-то время так оно и было. Мы сплотились. Я даже перестал пить. Я был сломлен. Я послал к черту эту другую жизнь. Я подумал, что следует поговорить о порядочности в этом мире, где, похоже, не осталось никакой порядочности. Я подумал, что, возможно, счастье на самом деле — это лишь сознание, что ты хорошо прожил жизнь, невзирая на пережитые неприятности, и если хорошо прожить жизнь — значит, идти на компромиссы, и мириться с чем-то, и смиряться, и терпеть страдания, наносимые любимым тобой человеком, — так лучше все это, чем жить, не имея порядочности.
Он умолк, глядя на поля; по лицу его тек пот. Скоро пойдет дождь; на горизонте крутились и вздувались грозовые облака, и ветер налетел на сосновую рощу в отдалении, покрыв ее лучами света словно большими пальцами. Лофтис издал звук, похожий на рвотный позыв, и в этот момент появилась Долли и остановилась у столика, вытирая глаза.
— Милтон… — начала она.
Он не обратил на нее внимания.
Огнедышащая жара вернулась. Лофтис направился к двери вместе с мистером Каспером, успокоительно положившим руку ему на плечо, а Долли шагала с ними рядом. Элла подошла к Кэри — он повернулся, и она неуклюже поприветствовала его и даже как бы присела.
— Пожалуйста, сэр, миста Кэри, — сказала она, — вы будете просить, чтобы это блудное дитя взяли на небо?
— Да.
— Бедное благостное дитя. Нам только и осталось, что молиться. Молиться духом и молиться, понимая, как апостол Павел. — Она дернула носом, прикрыв его рукавом. — Смилуйся, Господи, — простонала она, — видели мы наказание; как сказал Господь, я вижу: пришел конец всему земному и везде на земле полно буйства.
— Да. — Он похлопал ее по плечу и повел к двери. — Господь, — нагнувшись к ней, произнес он с известной грустью, поскольку Вселенная вдруг показалась ему невыносимо пустой и голой, — с сочувствием и со своей бесконечной благостью будет оберегать нас всегда и везде, будем мы среди живых или мертвых.
Подойдя к двери, он обнаружил, что Лофтис стоит один на ступенях. Долли и мистер Каспер уже сидели в лимузине, а Барклей был снова за рулем катафалка. Механик, стоявший у конца лестницы с тряпкой в руке, выплюнул на нагретый асфальт рыжую струю табачной жвачки, на которую, лишь только она опустилась на асфальт, налетели мухи. Из-под гаража вылезла кошка с мышью во рту, осторожно скосила на них глаза и вприпрыжку умчалась прочь.
— Она просто не желает на меня смотреть, — сказал Лофтис, — просто не желает.
Элен сидела в машине, мрачно глядя перед собой, обмахивая лицо дорожной картой. Кэри положил руку Лофтису на плечо.
— Не волнуйтесь, — сказал он, — позже. Позже все утрясется. Поезжайте сейчас с мистером Каспером.
— Да, — сказал Лофтис, — позже. Да. Да.
Лофтис вместе с Эллой подошел к лимузину. Ветерок снова задул — жаркий, душный. Внезапно в воздухе возник запах — сладкий и нездоровый, тлетворный, как горящая плоть. Кэри повернулся. Возле сосен в шашлычной ямке лежала туша поросенка. Сорняки наклонились и задрожали, когда мимо проехала машина. Кэри вытер лоб.
Но, вспомнил Кэри, был момент, когда на семью дохнуло Божьей милостью, когда словно чудом все их дела уладились на какое-то время, обещая хоть и не идеальное, но улучшение. Было это в год, последовавший за смертью Моди в Шарлотсвилле. Когда после похорон он покидал их дом, вспоминая, в каком изнеможении и отчаянии была Элен (она не сказала ему «до свидания», лишь пробормотала что-то насчет «ожидания»: «Всю жизнь я ждала»), он ожидал любого проявления неистовства — убийства, самоубийства, бог знает чего. Однако ничего неприятного или ужасного не произошло. Он на время оставил ее одну, остро чувствуя свою неадекватность и считая, что его присутствие будет причинять ей лишь боль, будет раздражать ее, вызывать в памяти то время, когда они жили вместе в атмосфере оптимизма. Значит, Бога нет; пусть находит покой среди своих цветов, в успокаивающем душу сне и в том, к кому — как он знал теперь — она прибегала как к материнской груди; пусть она сходит к доктору — больная женщина. Вот так. Он не мог предвидеть, что в ней произойдет перемена — перемена столь сильная, хотя и не заметила на первый взгляд, что его разум должен был бы выкинуть красный флаг предупреждения.
Через пару месяцев Кэри навестил ее. До этого были уклончивые переговоры по телефону — голос ее звучал ровно, без истерики, и она, полагал он, по крайней мере держалась. Затем одним солнечным февральским днем он обнаружил их вместе: они пили чай. Она поднялась, оставив Милтона, чтобы поздороваться с ним, хорошо одетая, отступив от траура, в светло-серое, со вкусом напудренная, хоть и не слишком преуспевшая в попытке скрыть мешки под глазами, а ведь она могла бы метлою вымести его. И питаясь остатками разговора, в котором ни разу не была упомянута Моди, или суровая рука судьбы, или что-то гнетущее, а речь шла лишь о некоторых изменениях в доме, о планах весенних посадок в саду — целая беспорядочная смесь обычных дел, — Кэри более или менее понял, к своему удивлению, как обстоят дела. А Лофтис, казалось, изображал свое отвращение ко всему на свете. Это происходило под видом изысканного страдания на глазах у Кэри: если Элен, говорила мечтательно, с легкой надеждой на то хорошее, что их ждет, то Лофтис непрестанно ерзал и крутился, с покорным сломленным видом смотрел в окно и потягивал безвкусный чай. Это Лофтис, а не Элен старался достичь невозможного. Он начал пытаться взять себя в руки. Наблюдение за этим процессом ободряло и, с известной точки зрения, слегка огорчало, поскольку это происходило не под влиянием мистической веры, а, судя по всему, просто благодаря силе воли, возмущению человека своей бесполезностью, которая полжизни держала его в плену. Перестал ли он пить? Явно да. Теперь он учился получать удовольствие от чая. Отделался ли он от Долли? Это, кажется, было бесспорно. Что произошло? Ползала ли его вина, как нечто чудовищное, и волосатое, и несказуемое, ночью по его постели, наполняя его сны таким сознанием потери, смерти, что, проснувшись, он понимал: эта мука — единственный выход из положения. Было ли это жалостью к Элен? Или любовью? Или в Шарлотсвилле горестный лик беды привел его в такое уныние, что он просто устремился к Элен по необходимости?
Кэри не знал, но бедняга мужественно старался, и если он не спасал себя, то, во всяком случае, немало продвинулся, спасая Элен, которая, безусловно, была еще далека от счастья, но уже не была погружена в отчаяние на грани самоубийства, как несколько месяцев назад, и она мягко произнесла поверх края своей чашки:
— Случается, одно касание руки может спасти — вы так не думаете, Кэри? Не правда ли, Милтон, дорогой?
И рука ее без всякого стыда, откровенно интимным движением прокралась по залитой солнцем атласной подушке к Лофтису, с минуту полежала на его розовой, безвольно вытянутой ладони и сжала ее до того, что кожа стала совершенно бескровной.
После этого Кэри решил, что хватит пытаться ее разгадать. Он считал, что смерть Моди обессилит ее, убьет. Он представлял себе, что почти так оно и было первые несколько дней, но он не учел терапевтической силы преображения Лофтиса. Душа его радовалась, но он был все же немного разочарован тем, что смерть за одну ночь совершила то, чего все его разговоры не сумели сделать за годы.
Свадьба Пейтон состоялась в субботу днем, в октябре того же года. Это был яркий, довольно теплый день с ветром и летящими листьями, приносивший с воды тот острый, чистый, соленый воздух, который рекламируют на морских курортах как целебный. Венчание должно было происходить дома (неделю назад Кэри провел приятный разговор об этом с Лофтисом, который сказал, что теперь все «отлично, отлично», Элен шлет привет, мы оба ждем не дождемся, когда увидим Пейтон и так далее), и сейчас, когда ехал с Эдриенн, он подумал — не будучи очень оригинальным, — что в христианской культуре нет ничего более волнующего, или более великого, или благоговейного, чем венчание.
— Это символ утверждения порядка нравственности в мире, — произнес он вслух.
— Не будь таким помпезным, — мягко заметила Эдриенн.
Он замолчал, и дальше они поехали молча.