– Эй, а вот и наш герой! – сказала госпожа Ким.
Сонгю, конечно же, подумал, что это из-за того, что он именинник, и сказал:
– Простите, я немного опоздал. Я развлекал гостей в другой комнате. Ну, приступайте к еде! Давайте, начинайте. – И, повернувшись в сторону кухни, спросил: – Эй! Почему вы не принесли чайник рисового вина? Слегка подогрейте и принесите сюда!
Все рассмеялись. Сонгю почувствовал, что они смеются по какой-то другой причине, и спросил:
– Что такое? Почему вы все смеетесь? – При этом глаза его округлились, он переводил взгляд с одного гостя на другого.
– Я просто рассказывал им, что с нами произошло на войне. Ту историю, что с нами приключилась четвертого января во время отступления из Сеула, – объяснил Вангю.
Сонгю закатил глаза.
– А, эта история! Знаешь, а было бы лучше, если бы все для меня закончилось там и тогда. Я был бы избавлен от всех проблем, с которыми столкнулся в жизни.
Было понятно, что он шутит, но все, казалось, думали так же. Вместо того чтобы стать таким толстым, вместо того чтобы жить так тяжело с таким телом, может, и правда было бы лучше, если бы все закончилось там и тогда.
Сонгю снова пригласил всех к столу.
– Садитесь, вы, должно быть, голодны. Налетайте, вот тут ребрышки. Попробуйте эти куриные ножки. Эй, что происходит? Почему еще не принесли рисового вина? – Он повернул свое полное тело. – Просто подогрейте немного, только не слишком сильно, – крикнул он, устраивая суматоху.
Потом Сонгю как бы между делом начал говорить:
– Эта история из прошлого… Ну, раз вы говорили об этом, я могу упомянуть кое-что, о чем я не говорил раньше. Вы знаете, что нас привели в командный штаб роты, там была пара человек, которых я узнал. Больше того, один из них был офицером. Но все они держались от нас подальше. Ни один из них не подошел заступиться за нас. Они не хотели ввязываться в то, что могло создать проблемы. Так ведут себя люди, когда все поставлено на кон. Чем опаснее ситуация, тем ниже они опускаются. И чем ниже они опускаются, тем все становится опаснее. Это взаимосвязано. Я тебе этого не говорил, Вангю, да? Но это правда. Сержант, следивший за нами с винтовкой наперевес, без сомнения, тоже знал меня. Он должен был знать. Но ситуация не позволила ему вступиться. Какая трагедия… Давайте налетайте. Здесь недостаточно еды для достойного празднования дня рождения. Извините меня. Интересно, что они там делают? Скорее несите сюда рисовое вино! – крикнул Сонгю и передвинул тарелки с дымящимися ребрышками и двумя целыми курицами в центр, чтобы каждый мог легко дотянуться.
Наконец внесли чайничек правильно нагретого рисового вина, все придвинулись ближе к столу и начали есть. Аппетит у всех был отменный, гости объедались, осушая вино бокал за бокалом. Все очень быстро напрочь забыли обо всем, кроме еды, стоявшей перед ними, – несколько плохо пахнущих жирных свиней под светом шестидесятиваттной лампочки.
– Эй, я знаю, все голодные, но не забывайте выпивать. Давайте все выпьем! Эй, Интхэ, ты же любитель выпить. Что же ты так? До дна!
Лицо Сонгю было красным – он уже достаточно выпил в соседней комнате. Он все приглашал и приглашал всех праздновать его день рождения.
(1976)
Большая гора큰 산
Проснувшись однажды утром, мы с женой обнаружили, что выпал первый снег, обновив собой весь мир вокруг, а на бетонном заборе у ворот аккуратно лежал неизвестный нам белый мужской резиновый башмак. Выглядел он почти как новый, будто его надевали всего пару раз. При виде этого башмака нас с женой охватило довольно неприятное чувство.
– А это здесь откуда? Наверное, чья-то шутка, – с наигранным безразличием в голосе пробормотал я.
– Не думаю, чтобы это была чья-нибудь шутка, – почему-то обиженно сказала жена. В общем-то она относилась к подобным вещам довольно спокойно, и не столько потому, что была современной женщиной, сколько в силу своей натуры. Но в последнее время, как мне кажется, она стала немного походить в этом плане на меня.
По правде говоря, я весьма побаиваюсь таких ситуаций и воспринимаю происходящее довольно чувствительно, отчего до сих пор жена считала такое отношение недостойным. Вот и прошлой ночью в одном из соседних домов мы слышали громкий звон латунного гонга: видимо, кто-то из соседей проводил шаманский обряд. Несмотря на то что жили мы в современном районе, где на крыше каждого дома красовалась телевизионная антенна, а нашими соседями в основном были молодые супружеские пары, только недавно окончившие университет, звуки шаманского ритуала с использованием звенящего гонга доносились среди ночи то где-то вдалеке, то где-то неподалеку от нашего дома. Нет, раздавались они не только поздней ночью, просто в это время суток они звучали более пугающе и еще больше портили нам настроение. Тем не менее мы с женой ни разу об этом не говорили. Непонятно почему, но разговор на эту тему с самого начала казался мне непростым и пугающим.
– Вот опять кто-то совершает шаманский обряд.
Когда жена, пусть ненароком, начинала об этом судачить, я каждый раз притворялся, что не слышу ее, якобы занятый своими делами. Однако в такие моменты чувствовал, что уже начинаю этого бояться, и старался избегать всяких разговоров, будто могу столкнуться с какой-то бедой. Жена, узнав об этой моей слабости, считала, что все это глупости, но, с другой стороны, проявляла по отношению ко мне некоторую осторожность, но чем дольше она осторожничала, тем больше шум из дома соседей раздражал нас.
Я взял ботинок в руки и стал его рассматривать. Это была обычная мужская обувь стандартного размера, не больше и не меньше того, но мне показалось странным, что ботинок был безупречно белого цвета, как будто его только что помыли и высушили. Почему-то от этого мне стало еще больше не по себе.
– Как думаешь, это мог быть вор?
– Если бы это был вор, то на снегу должны были остаться следы. Вор явно спятил, оставив свою обувь в таком приличном виде.
– Кто знает? Может, он хотел потрепать нам нервы.
Вместо ответа жена лишь усмехнулась. За ее усмешкой скрывался легкий упрек в мою сторону, а во взгляде читалось: «Вечно ты нервничаешь. Вот опять. Подобной слабостью очень легко воспользоваться». Но вслух она лишь тихо сказала:
– Может, это мусорщик решил подшутить над нами? Тот, что помоложе, явно любит разыгрывать людей. Возможно, этот башмак валялся в мусорном баке другого дома где-то неподалеку.
– Ну да, ну да, – ответил я без особого энтузиазма, хотя толком ее уже и не слушал.
Этот белый мужской резиновый башмак, утративший свое прямое предназначение, уже четко и ясно отпечатался глубоко в моем сознании, и я ничего не мог с этим поделать. Жена хоть и сморщилась, как бы говоря: «Э, да он опять того», – однако сказала:
– Вчера тоже всю ночь гремел гонг. Похоже, у кого-то снова совершали шаманский обряд.
– Что за чушь! – возмутился я, метнув недовольный взгляд в ее сторону.
Этот случай подтвердил, что и мою жену охватило то же чувство страха, что и меня.
Это случилось, когда я был в классе четвертом. Одним дождливым днем, гуляя по полю, я увидел выброшенный кем-то сапог и замер. Среди густых зарослей редьки из земли торчал дзика-таби[7] черного цвета. Вид этого сапога с виднеющимися сзади тремя застежками настолько сильно врезался мне в память, что даже спустя столько лет при одной только мысли об этом у меня по спине бегут мурашки.
Шел второй год с начала Тихоокеанской войны, когда дзика-таби, можно сказать, вошли в моду. Изначально своим внешним видом они напоминали обувь, специально предназначенную для шахтеров и рабочих, и действительно казались подходящими для этого дела. Почти в трех километрах от нашей деревни располагались железнодорожный завод и кожевенная фабрика. Рабочие этих предприятий освобождались от воинской повинности, поэтому многие жители нашей деревни стремились устроиться именно туда. Так что дзика-таби можно было увидеть чуть ли не в каждом доме.
Почему же тогда этот черный сапог так напугал меня? Быть может, причина была в том, что он оказался в поле, среди густо посаженной редьки, то есть не на предназначенном для него месте. На первый взгляд можно подумать именно так. Если бы это была единственная причина, то я, наверно, так бы не испугался. К примеру, подошва этого дзика-таби могла треснуть по причине того, что была жесткой из-за недостатка в ней резины. Вполне логично, что хозяин непригодного сапога, недолго думая, выбросил его в поле, а второй сапог из пары валялся где-то неподалеку. Вряд ли стоило из-за этого так пугаться.
И вот только сейчас мне пришло на ум, в чем было дело. Тем дождливым осенним вечером я возвращался домой в полном одиночестве. Никак не могу вспомнить, как так получилось, что я шел домой совершенно один в такую поздноту. Знаю только, что с того момента, как я вышел из школы, меня уже охватила тоска из-за предчувствия, что сегодня Большая Гора не будет видна. В дни, когда шел проливной дождь, как в тот вечер, Большая Гора была почти полностью скрыта за тучами.
Всем известно, что настроение людей во многом зависит от погоды: в пасмурные дни люди чувствуют себя хуже, чем когда светит солнце, в дождливые – хуже, чем в просто ненастные дни, и конечно же, страшно тоскливо оказаться поздним осенним вечером под проливным дождем в пустынном поле. Но для меня в тот момент еще более ясным было то, что в такой дождливый день Большая Гора полностью скрывается в тучах. И тогда очертания близлежащих холмов, обычно уютно располагающихся у подножия Горы, вдруг становятся неестественно черного, смоляного цвета и приобретают пугающий вид. Поле тоже теряет свои очертания и все больше и больше проваливается вниз. Весь мир в одно мгновение теряет привычные пропорции и становится пустым и холодным, а все его части, стремясь каждая по-своему утвердиться в этом мире, будто бы ведут друг с другом бой. Почему же эта картина так угнетала меня?