— Разойтись! — раздался призыв, сильно отдающий молодецкой удалью.
— Труповозка приехала, — тихо произнес стоящий слева от Позднякова бомж, невысокий старичок с широким деревенским лицом, одетый в заношенный камуфляж. — Ну, покедова, Чемпион, — печально вздохнул он.
Два крепких парня в черных халатах и резиновых перчатках обменялись незамысловатым матерком и, подхватив покойника за ноги и за руки, швырнули его на тележку носильщиков. Голова трупа запрокинулась, и Поздняков отчетливо рассмотрел на лице Ковтуна несколько ссадин и кровоподтеков.
Бомж в камуфляже снова сокрушенно вздохнул:
— С ночи лежит — не убирают, а ведь железный ящик рядом.
— Какой еще железный ящик? — спросил Поздняков.
— Да сарай, в который складывают всех вокзальных покойников, — охотно пояснил ему разговорчивый собеседник.
Тележка с мертвецом двинулась в самый конец вокзальных лабазов. Михаил Ковтун, бывший олимпийский чемпион и бывший муж известной писательницы, отправился в свой последний путь в сопровождении крутолобых парней, которые никогда не узнают, кого они так бесцеремонно шмякнули на грязную тележку. Впрочем, что бы это изменило?
Бомж с внешностью состарившегося деревенского балагура махнул рукой и озвучил поздняковскую мысль:
— Вот кинули, как дохлую собаку… А какой человек был! Чемпион, рекордсмен, золотые медали для страны добывал!
— Хорошо его знал? — невзначай осведомился Николай Степанович.
— Знал немного, — ответил старик, и Поздняков уловил в его слегка изменившейся интонации холодок. Значит, следовало его, что называется, стимульнуть. Выбор в этом смысле у него имелся, хотя и небольшой.
— Помянуть бы надо усопшего… — закинул он крючок на пробу.
Бомж в камуфляже отреагировал незамедлительно.
— А чего и не помянуть хорошего человека. — Бомж осклабился в некоем подобии вежливой улыбки, однако его маленькие, близко посаженные глазки оставались холодными, как никелированные гайки.
Спустя пятнадцать минут они уже сидели на вокзальных задворках. Бомж, уютно устроившийся на заднем сиденье дубовской «Вольво», наполнял салон стойкими запахами бездомной и неприбранной старости, от которых не избавляло даже то обстоятельство, что Поздняков предусмотрительно распахнул все двери автомобиля. Знал бы Дубов, какие пассажиры будут сидеть в его холеной иномарке!
Там же, на заднем сиденье, лежали бутылка водки и полбатона завернутой в бумагу колбасы. Поздняков порылся в бардачке и нашел там пирамидку вложенных друг в дружку пластмассовых стаканов. Отделил один и подал старику. Тот, уже вовсю освоившись, скручивал винт с заветной бутылки беленькой.
— А себе? — спросил он участливо.
Поздняков красноречиво коснулся ладонью баранки:
— Я не могу, за рулем…
— Жалко, — посетовал бомж, скорее всего испытывающий диаметрально противоположные чувства. В конце концов, ему же больше достанется.
— А колбаски? — дед цапнул упакованный батон, оставив на бумаге следы грязных пальцев.
— Ешь сам, я сыт. Только порезать нечем.
— Ничего, и так управлюсь, — заверил его бомж, хотя на этот счет у Позднякова были кое-какие сомнения: до сих пор он не успел разглядеть во рту бедолаги ни единого зуба.
А дед, словно задавшись целью его переубедить, отломил кусок колбасы, просунул его в рот, крепко зажал между деснами и смачно зачмокал языком.
— Давно бомжуешь? — поинтересовался Николай Степанович.
— Давно. — Дед проглотил кусок колбасы, не прожевывая. — Третий год.
— А чего так? Родных, что ли, нет? — Поздняков сознавал полную бессмысленность подобных расспросов, но ничего не мог с собой поделать.
— Дочка есть, где-то тут, в Москве. Хотел ее искать, а потом плюнул. Зачем я ей?
— А своего жилья никогда не было?
— Было, — дед прищелкнул языком, — племяш обобрал, стервец… Я сам из Рязанской области, деревня Лески, может, слышал? У нас там теперь много московских дач, рыбалка отличная…
— Я так и подумал, что ты из деревни. И что же, ты все время на вокзале?
— Да считай, что все, — бомж аккуратно наполнил водкой пластмассовый стаканчик, блеснул своими никелированными глазками. — Ну, за упокой души Чемпиона. Пусть земля ему будет пухом, — он выпил залпом. — Не знаешь, где бомжей хоронят? Я бы съездил посмотреть, где лежать буду.
Поздняков не знал, где хоронят бомжей, но предполагал, что дед из деревни Лески наверняка будет лежать по соседству с экс-чемпионом Ковтуном.
«Что-то я сегодня очень сентиментально настроен», — подумал Николай Степанович, а вслух спросил:
— Его, кажется, били?
Дед как раз во второй раз наполнял пластмассовый стаканчик, рука его немного дрогнула, и несколько капель водки пролилось на дорогую обивку сиденья. Впрочем, потом ее все равно не мешало бы как следует продезинфицировать.
— Да приложили пару раз, но не сильно, — дипломатично ответствовал бомж, которому деревенская совесть, видно, не позволяла врать напропалую.
— Тогда помер он отчего?
— Выпил чего-то, целый день его рвало, даже с кровью. Приложили его уже давно… А помер из-за какой-то дряни — уж не знаю, чего он принял. Просил врача вызвать, да разве к бомжу «скорая» приедет? Под утро затих…
— А били его за что? За чем-то он недоглядел?
Было заметно, что поздняковская осведомленность престарелому бомжу не понравилась. Он насторожился, но продолжал проявлять лояльность по отношению к странному типу, угощающему забулдыг водкой, да еще в иномарке.
— Я точно не знаю, — прошамкал он без особого энтузиазма. — Вроде че-то там уперли… Вроде Чемпиона попросили присмотреть за каким-то барахлом, и это барахло свистнули.
— И он потом искал деньги, чтобы расплатиться? — продолжал наседать сыщик.
Такая любознательность бывшему жителю деревни Лески Рязанской губернии уж точно не импонировала. Можно было догадываться, почему: деду не хотелось выходить за рамки неписаных вокзальных законов, очень схожих с теми, что царили в местах «не столь отдаленных». В то же время бутылка водки представляла какой-никакой контраргумент.
— Как будто искал, — буркнул бомж. А на его лице было написано: отпусти ты мою душу на покаяние. — Я в это, честно, не вникал — зачем мне? Посуди, я здесь живу, к чему мне лишние неприятности? Я не знаю, зачем ты меня расспрашиваешь насчет Чемпиона, только ни к чему все это. Никто его не убивал, ну, поколотили малость. Если бы не выпил какой-то дряни, живой был бы…
Поздняков посмотрел на старика почти сочувственно, хотя и заметил довольно жестко:
— Да ладно тебе впаривать, все я знаю. Отметелили его какие-нибудь торгаши из ларьков. Собственно, меня это мало волнует, рано или поздно он и должен был так закончить. Меня другое интересует: он ездил к своей бывшей жене просить деньги или нет?
Бомж чуть не подавился колбасой.
— А ты че, ейный мужик?
— Я просто любознательный гражданин, — отрекомендовался Поздняков с запозданием. — Ты меня сегодня видишь, а завтра — уже нет, послезавтра — тоже, и так до бесконечности. Ваши вокзальные дела мне до фонаря, меня волнует одно: ездил он к своей бывшей жене или нет. И если ездил, то когда?
Дедок с трудом оторвался от изрядно сократившегося в размерах батона колбасы, жалостливо посмотрел на Позднякова. В его взгляде нетрудно было прочитать: а я так тебе верил!
— Вспомни, и я от тебя отстану, — клятвенно пообещал сыщик.
Бомж судорожно прижал колбасный огрызок к замасленному вороту своего ветхого камуфляжа, его замурзанная деревенская физиономия выражала воистину титаническую мыслительную деятельность. Наконец он изрек:
— По-моему, он к ней ездил, я не знаю, где она живет, но, кажется, нужно ехать электричкой…
— И когда? — уточнил Поздняков. Впрочем, узнать точный день он почти и не надеялся. Вряд ли такие опустившиеся типы ориентируются в днях недели.
Тем не менее дедок довольно бодро заявил:
— В прошлое воскресенье он сел на электричку под вечер, это я точно помню. Сказал: поеду проведать свою женушку. А вернулся на другой день… в общем, на вокзале он появился только к обеду…
— А почему ты так уверен, что он ездил в воскресенье? Может, он ездил в субботу?
— Еще бы я не помнил! — стоял на своем дед. — Как раз в тот день я тут встретил одного земляка, мы с ним поговорили… В общем, точно это было в воскресенье.
Внезапно Позднякова осенило:
— А избили Чемпиона уже после его поездки?
Бомж сразу погрустнел, потому что говорить об избиении ему откровенно не хотелось.
— Ты только скажи, когда его избили: до поездки или после…
— После…
— Точно?
Дед только молча заелозил на шикарной обшивке сиденья. Он уже не таясь тяготился компанией Позднякова.
— Ну спасибо, ты мне здорово помог, — поблагодарил его Поздняков.
Старик заметно повеселел.
— А ее я прихвачу? — он кивнул на недопитую бутылку. — За упокой души…
— Бери, конечно.
Долго уговаривать его не пришлось. Дед в мгновение ока выветрился из машины вместе с бутылкой и остатками колбасы, чего нельзя было сказать о его специфическом запахе.
ГЛАВА 13
Поздняков мчался в Хохловку, рассуждая про себя:
«Интересно получается! Ковтун и в самом деле ездил к Ларисе и вернулся только на следующий день. Деньги настолько были ему нужны, что и теоретически, и практически он мог ее убить. Допустим, он попросил у нее нужную сумму, а она его отшила в свойственной ей манере — он разозлился… Только вернулся-то он без денег, вот что удивительно. Если бы он отдал долг, его бы не избили, а может, что тоже нельзя исключить, и не убили. Что-то здесь опять не складывается… Медников ведь говорил, что увидел его, когда он пешком топал в районе поселка Волчки, от которого до Хохловки еще километров пять. Почему же он не доехал на электричке прямо до Хохловки?»
Внутренний компьютер выдавал три варианта ответов. Во-первых, электричка могла не останавливаться в Хохловке. Во-вторых, его высадили контролеры, как безбилетника. В-третьих, будучи с большого бодуна, он попросту перепутал станции, ведь эти подмосковные дачные поселки и вправду сильно похожи. Оставалось только убедиться в правильности своих умозаключений. Как, впрочем, и в том, что Ковтун в конце концов достиг-таки желанной цели.