Официальное заключение возложило вину за взрыв на комплекс причин. Прежде всего, неудачная конструкция котлов: туда должна была подаваться чистая вода, а насосы то и дело засорялись, потому что во время паводка вода была более мутная, чем обычно. Кроме того, и течение реки во время паводка заметно сильнее, а потому «Султане» пришлось идти на пределе возможностей. И вот тут могла подкачать уже известная нам заплатка, а могло разорвать котел и в другом месте. В общем, бац!
Интересно, что воспоминания очевидцев о взрыве расходятся. Те, что наблюдали со стороны, говорят об очень громком взрыве. Однако спасшиеся пассажиры порой говорят о том, что звук больше напоминал выхлоп. Взрыв и падение труб разрушили большую часть парохода, разом погибли сотни людей – а на незатронутых взрывом и пожаром палубах люди продолжали спать, в дамской каюте с негодованием окликнули зашедшего мужчину: «Что вам здесь надо, сударь?». Да и увидев огонь, люди плохо воспринимали действительность. Половины судна нет, а слышны крики: «Погасите огонь!» Ну что ж, на случай пожара на судне должны были быть аж три помпы, сто ярдов пожарного шланга, пять пожарных топоров и тридцать ведер – ищите, где они!
Я уж помалкиваю про количество спасательных плавсредств. Положение, что мест в спасательных шлюпках должно хватать на всех пассажиров, было введено только полвека спустя, после гибели «Титаника». Речному судну, возможно, такое количество шлюпок и не нужно, но спасательных кругов на всю «Султану» было аж семьдесят шесть штук! Не хватило бы даже на команду.
Ну и печальный итог.
Точное количество погибших при катастрофе так и осталось неизвестным. Приводимые разными авторами цифры колеблются. Официально признано, что погибло 1547 человек, однако разными авторами называются и 1700, и 1800 жертв – кто больше? Количество гражданских пассажиров тоже известно ориентировочно – от семидесяти до ста. Количество женщин на борту – от 12 до 40. Количество спасенных женщин – одна, две или три. Количество спасшихся пассажиров – семьсот или немного больше. Из них какое-то количество погибло в госпиталях Мемфиса от ожогов или переохлаждения – цифры тоже называются разные, от семидесяти до двухсот, хотя уж этих-то можно было легко пересчитать. Но показания очевидцев, всякого рода статистика и газетные статьи – сейчас, спустя полтора века, уже хрен разберешь, откуда у каждой названной цифры растут ноги.
Энн Эннис, единственная женщина, о которой достоверно известно, что она спаслась с «Султаны». В катастрофе погибли ее муж и семилетняя дочь
Одно лишь ясно: на «Султане», скромном по сравнению с «Титаником» судне, народу погибло больше. И этот пожар остается самой большой катастрофой на речном транспорте и по настоящее время – наверное, главным образом потому, что никому с той поры в голову не приходило напихать на речное судно столько пассажиров.
Однако «Титаник» известен всем, а «Султана» – редко кому.
Почему?
Прежде всего потому, вероятно, что как раз в то время в Штатах происходило зараз слишком много событий: война закончилась, убили Линкольна, поймали Бута, то-сё, пятое, десятое, — на фоне такого обилия событий взрыв котла на каком-то речном пароходе сенсацией не выглядел: это не первый взорвавшийся пароход и не последний. Да, народу погибло много. Но люди уже как-то привыкли к тому, что на войне много убивают, так что это тоже не было такой уж чрезвычайной историей на фоне прочих новостей.
К тому же авария произошла в глухой провинции, около небольшого ничем не примечательного южного города, а не в десяти шагах от Нью-Йорка. Пострадавших с «Титаника» доставили в Нью-Йорк на вторые сутки, пострадавших с «Султаны» доставили всего лишь в Мемфис.
И, наверное, самое важное: на «Титанике» ехали большие шишки, светские львы и львицы, миллионеры, аристократы… Пассажиры «Султаны» не были никому не известны. Так, солдаты, офицеры, десяток дам из какого-то благотворительного комитета, кто-то еще… Ни громких имен, ни громких титулов.
«Султану» забыли настолько прочно, что это стало напоминать любимый конспирологами «заговор молчания».
Шестнадцать лет спустя Марк Твен написал книгу о жизни на Миссисипи. Упоминал ли он там «Султану»? Да, упоминал. Но это была не наша «Султана», а одна из ее предшественниц, рекордсменка довоенных пароходных гонок. Упоминал ли он страшный взрыв парохода около Мемфиса? Да, упоминал. Но это был другой пароход, при взрыве которого погиб его брат.
Заговор! — можем орать мы вместе с конспиролухами.
Кажется, и в самом деле пора обдумывать идею романа про кузена Арчи.
И, размышляя о том, в каких целях можно конспирологически использовать перевозимого капитаном Мэйсоном юного аллигатора, автор удаляется, разрешив пока действовать майору Драйдену.
16
Драйден увидел стоящую около дома коляску извозчика и понял, что опоздал. Майор Бивер уже прибыл, и поговорить с Маклаудом до встречи с ним, как планировал Драйден, уже не удастся. Оставалась еще надежда, что извозчик не имеет к Биверу никакого отношения, но она тут же исчезла, когда хозяйка дома после приветствия сообщила, что мистер Маклауд в саду со своим гостем.
Дуглас Маклауд и Билл Бивер сидели около легкого столика, курили сигары и негромко беседовали. Не по-английски. Пахло настоящим кофе, над спиртовкой грелся большой кофейник, а на звук шагов Драйдена оба обернулись так синхронно, что тот на какое-то мгновение почувствовал себя лишним.
Однако первое впечатление тут же разбилось, потому что Маклауд тут же встал, вынимая сигару из рта, и протянул Драйдену руку:
— Хорошо, что вы зашли, майор. — Он обернулся к гостю: – Ховешипемпто, ты ведь уже знаком с майором Драйденом?
— Да, мы встречались в Вашингтоне, — подтвердил Бивер, он же Howešipempto, тоже вставая и протягивая Драйдену руку.
— Я полагал, вы проследуете в Арканзас, не заезжая в Мемфис, — сказал Драйден, пожимая руку индейцу. Индеец был в синем мундире, говорил по-английски как образованный человек, да, собственно, ничего удивительного в том не было, потому что он получил образование в Политехническом институте Ренсселира. И Драйдену предстояло с ним общаться в ближайшее время не как с каким-нибудь краснокожим скаутом, а как с инженером.
— Да мы сегодня же и проследуем, — ответил Бивер, — вот заберу сейчас этого бездельника и на паром.
— Угу, как же! — возразил Маклауд. — Даже не шевельнусь. Я ожидаю ответа на важную телеграмму. Садитесь, майор. Выпьете кофе или принести чего покрепче? — он взял у подошедшей молоденькой негритянки дополнительный кофейный прибор и, не дожидаясь ответа, налил Драйдену кофе. — Моя хозяйка замечательно печет блинчики…
Все сели. Кофе бы Драйдену не помешал, а «чего покрепче» он с утра не принимал.
— Мне так чего покрепче не предлагаешь, — укорил Бивер, положив себе блинчиков.
— Ты во хмелю буйный. Оно мне надо – с тобой драться?
— И постой! Какую еще телеграмму? Телеграф же не работает. Если б телеграф работал, я бы тебе прислал весточку и встретились бы уже в Арканзасе.
— Работает телеграф, — сказал Драйден. — С сегодняшней ночи. Так что сегодня весь город будет гудеть от обилия новостей. Штаб уже гудит. Понаприсылали разных циркуляров, приказов, инструкций – и все надо было выполнить еще позавчера. А вы, значит, даже телеграмму отправить успели?
— Ага, — кивнул Дуглас. — Мне Миллер вчера сказал, что ночью, возможно, появится связь на кентуккийской линии. Вот я и подкараулил, пока еще никто не знал.
— А что ж вы новости не остались узнать? — спросил Драйден. — У нас там на станции народ до утра сидел.
— Да бросьте, — пожал плечами Дуглас. — Какие там новости? Об еще одной славной битве? Так война кончилась.
— Джефферсона Дэвиса задержали. Вот как раз сегодня утром.
Дуглас только пожал плечами. Подумаешь, новость, выражало его лицо.
— В дамском пальто и шали, — добавил Драйден.
— Вы шутите, — бросил Дуглас.
— Вовсе нет. Часовой хотел было пропустить двух женщин, но заметил, что из-под пальто одной из них мелькают кавалерийские сапоги.
— Позорище какое, — сказал Бивер.
— Сказки, — сказал Дуглас. — Не верю.
В самом деле, новость выглядела дурным анекдотом. Президенту Конфедерации вовсе не было необходимости рядиться в женское платье: ну сдался бы и все. Северяне вовсе не собирались как-либо наносить ущерб его чести и достоинству, не говоря уже о том, что вряд ли угрожали жизни.
— Может, его индейцы захватывали? — предположил Бивер. — Решил, что поймают – поставят к пыточному столбу или скальп снимут…
— Вряд ли, — сказал Драйден.
Бивер достал из кармана часы:
— Кажется, мне пора, если я хочу успеть на паром.
— Не хочешь задержаться в Мемфисе? — удивился Дуглас. — А я-то думал сводить тебя сегодня вечером в оперу.
— Иди ты! — беззлобно послал его Бивер. Похоже, что упоминание оперы было какой-то давней шуткой. — У меня на том берегу десяток ребят, которых без присмотра лучше не оставлять. Так что мне в Хоупфилде спокойнее будет. Как я понял, ты не хочешь страгиваться с места? Привык к цивилизации?
— Я обдумаю, — пообещал Дуглас. — Может быть, присоединюсь.
— Догоняй, если что, — кивнул Бивер и перевел взгляд на Драйдена. — Ну а с вами мы, вероятно, встретимся послезавтра, майор.
Драйден попрощался.
— Не надо провожать меня, Ваапаамиеепави, — сказал Бивер привставшему было Дугласу. — Я не заблужусь.
Когда он ушел, Драйден спросил:
— Вот это слово, вапами-пави, это что – «до свиданья»?
— Waapaamiyeepawi, — сказал Дуглас, слегка подчеркивая длинные гласные, — это мое имя.
— О, — сказал Драйден, — небось ужасно поэтичное? Наподобие «Быстроногий олень, бегущий краем неба»?
— Да нет, обычное имя, — сказал Дуглас чуть удивленно.
— А Драчливый Бобер, — спросил Драйден, имея в виду Билла Бивера, — это будет… Хови-шипенто? — попробовал припомнить он.