Виксбург
Хатч пообещал Мэйсону, что, когда тот вернется из Нового Орлеана, на пристани Виксбурга его уже будет ждать готовая к отплытию партия бывших военнопленных. Обнадеженный капитан «Султаны» продолжил рейс и прибыл в конечный пункт в низовьях. Здесь обнаружился неприятный сюрприз: несмотря на то, что государственный инспектор в Сент-Луисе всего неделю назад подписал заключение, что «Султана» может быть использована как транспортное средство и состояние ее машин находится в удовлетворительном состоянии, новоорлеанский котельный мастер Р. Дж. Тейлор нашел в одном из котлов трещину. Тут надо заметить, что котлы на «Султане» были новой конструкции, хорошо зарекомендовавшие себя при эксплуатации на реке Огайо, но очень чувствительные к качеству воды. Миссисипская вода и в обычное-то время тащит в себе большое количество песка и ила, в период же весеннего паводка это вообще печальное зрелище. Вот нежные котлы и не выдержали. Котельщик собирался ремонтировать шов, но Мэйсон торопился в Виксбург, и он уговорил Тейлора поставить временную заплатку, таким образом сэкономив день или два.
Тем временем в Виксбурге командование торопило с отправкой солдат, и придя туда вечером 23 апреля, Мэйсон обнаружил, что пароходом «Генри Эймс» уже отправлено вверх по реке тысяча триста человек, и пароходом «Оливковая ветвь» отправлено семьсот. Две тысячи человек или десять тысяч долларов (по самым скромным подсчетам) буквально помахали капитану Мэйсону ручкой, а следующая партия еще не была укомплектована!
Еще один вид Виксбурга
Мэйсон, само собой, ринулся к Хатчу: у причалов стояли еще два парохода, и только от настойчивости их капитанов (и величины взятки Хэтчу, скорее всего, но кто в этом признается?) зависело, который из них выберет военное командование.
Номинальное командование размещением солдат лежало на капитане Джоне Огастесе Уильямсе. Уильямс, хоть и был выпускником Вест-Пойнта, за 13 лет карьеры так и не поднялся выше капитана. Более того, в 1864 году его уволили за жестокость по отношению к военнопленным, и только заступничество генерала Улисса Гранта позволило отменить увольнение и избежать позора.
На тот момент Уильямс по делам службы отсутствовал, его заменял капитан Фредерик Спид. Капитан Спид все делал по спискам: составлял, потом сверял, потом грузил… Тем временем в Виксбург с большой партией бывших военнопленных вернулся Уильямс и загрузил их на «Султану» без всяких списков. Скорее всего, оба капитана – и Уильямс, и Спид – на момент отхода «Султаны» пребывали в уверенности, что на пароходе ушло вверх по реке примерно на тысячу меньше человек, чем загрузилось на самом деле, и не видели причин, почему все эти люди не могут отправиться на одном пароходе.
А Хэтч и Мэйсон полагали, что партия солдат будет примерно тысяча четыреста человек. Правда, Мэйсон уже начал беспокоиться, что палубы судна просто рухнут под общим весом, и их наскоро укрепляли бревнами. Тем не менее, он брал на борт всех, кого ему присылали. В конце концов и он начал протестовать, видя, что пароход осел так, что вот-вот начнет черпать воду бортами, но его протесты были проигнорированы.
В девять часов вечера 24 апреля «Султана» медленно отошла от пристани Виксбурга и направилась вверх по реке.
Уильямс и Спид были в шоке, когда после отхода прохода сели подсчитывать общее количество убывших на «Султане». Они воткнули на пароход около двух тысяч ста солдат, притом, что там было уже около сотни гражданских пассажиров и восемьдесят пять человек команды.
В Хелене, штат Арканзас, чуть не наступил конец плаванию: на пристань пришел фотограф Томас У. Бэнкс, и солдаты подались на одну сторону парохода, чтобы попытаться попасть в кадр. «Султана» опасно накренилась.
Та самая фотография
И в Виксберге, и в Хелене, и в Мемфисе механики пользовались стоянкой, чтобы укрепить заплатки на котле.
В семь часов вечера 26 апреля пароход достиг Мемфиса, штат Теннесси. Здесь было выгружено 120 тонн сахару, после чего пароход перешел к арканзасскому берегу, в Хоупфилд, и принял на борт тысячу бушелей угля.
В два часа утра «Султана» была в семи милях к северу от Мемфиса.
И тут в нашей повести о капитане Мэйсоне, жадном ублюдке, можно поставить точку.
2
Я проснулся от толчка в бок.
Надо мной склонился какой-то человек и прокричал:
— Вставай! На пароходе пожар!
Какой пожар, на каком пароходе и почему человек говорит мне это по-английски? И где вообще я?
Английские слова – это потому, что я в Америке.
А пароход почему? Я никак не мог понять, а потом вспомнил: так я же умер! Или нет: я сошел с ума! Или нет…
Все еще пытаясь сообразить, где я и что за пароход, я приподнялся и осмотрелся вокруг. На палубе почти все спали: и люди, и свиньи, и только какой-то парень (а, Джейк, я его помню) пытался добудиться то до одного человека, то до другого. Кто-то просыпался, но проявлял не больше понимания, чем я.
Пароход горел. Ночной ветер раздувал пламя, и мне быстро стало понятно, что оставаться на пароходе не стоит. Я находился довольно далеко от огня, но тем не менее, когда на минуту-другую менялся ветер, меня охватывало таким жаром, что еще чуть-чуть – и начнут потрескивать волосы.
Снова окунаться в ледяную воду?
Да, приятного мало, но не гореть же…
И не осмотреться: от пламени окружающая река казалась еще более темной, беспросветной. Где там берега? Непонятно. Днем как-то поуютней было. Да и не спрашивал днем никто, хочу я в воду или нет: просто зашвырнули неведомые силы – и все.
Народ на палубе – те, кто проснулся, — тем временем зашевелился. Кто-то по примеру Джейка расталкивал спящих, кто-то разбирал на плотики огородку вокруг свиней, кто-то, понадеявшись на себя, сигал в воду просто так. Я пнул попавшийся под ногу бидон литров так на тридцать, он легко покатился, и, спохватившись, я подхватил его и осмотрел горловину: а вроде плотно крышка закрыта. Сойдет за поплавок пустой бидон, вон и него и ручки есть, держаться удобно.
И прыгнул в обнимку с бидоном в ледяную воду.
Люди сыпались с парохода как горох, и, чтоб мне на голову никто не свалился, я поспешно отплыл в сторону. Пароход тем временем продолжал идти вверх по течению: какой-то из котлов еще работал и крутил колесо. Ветер раздувал пламя по всему пароходу. Течение тем временем относило меня назад, к Мемфису, и крики людей стали не так слышны. А крик… страшный стоял крик над пароходом. Кто-то горел. Кто-то метался по палубе, не зная, что делать и как спасаться. Кто понаходчивее и посильнее, те выламывали доски, чтобы плыть хоть с какой опорой. Людям, не умеющим плавать, страшно было бросаться в воду, но гореть было еще страшнее – поэтому прыгали в уже кишащую людьми воду, на головы, топя тех, кто прыгнул раньше. И в воде люди кричали, хватаясь за все, что под руки подворачиваясь, топя друг друга. И даже если кто-то и был хорошим пловцом, его вполне могли утопить, хватаясь за руки, за шею, цепляясь мертвой хваткой. А кто-то тонул, уже вырвавшись на более-менее свободную воду – сводили тело судороги от холода или затягивало в водовороты.
Место катастрофы. Маунд-сити видите? Вот у того краешка этого фрагмента карты все и произошло
Так что мне повезло: я знай себе качался на своем бидоне и пытался рассмотреть, куда меня несет. Не плыть же так до самого моря-океана? Надо бы как-то на берег выбираться. Я повыше высунулся из воды. Вроде бы арканзасский берег был ближе. Меня несло к каким-то кустам.
— Видишь, куда плыть? — сипло спросил кто-то рядом.
Я оглянулся. Неподалеку от меня на широкой доске, вроде бы двери, лежали два человека.
— Да вон туда надо бы выруливать, — показал я рукой. — Не то остров, не то берег…
— Дэн? Ты, что ли?
— Ага. Джейк? — я попробовал приглядеться. — Надо же, где встретились.
Я подгреб со своим бидоном к доске. Рядом с Джейком, намертво вцепившись в край доски, лежала какая-то женщина. Я прицепился рядом.
— Ну, теперь не утонем, — сказал Джейк женщине. — Дэн уже сегодня разок тонул, но у него на роду другое написано.
— Угу, — поддакнул я. Известно же, кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Но холодно ж! Может быть, смерть от утопления нам и не грозит, но вполне можно умереть от переохлаждения. И плыть, вот так вот обнимая окаменевшими руками бидон аж до самого Нового Орлеана…
С той стороны к импровизированному плотику еще кто-то прицепился. И вон рядом еще подплывают, не ровен час, повиснут на моем бидоне.
Нет, надо держать к берегу. К арканзасскому. На запад.
— Ногами шевелите, — сказал я. — Нам бы вон туда…
Темнеющие кусты были уже совсем близко, когда Джейк сказал:
— Это не остров. Это деревья затоплены. Надо плыть дальше.
Мы могли себе позволить проплыть дальше, с нашими-то плавсредствами. Но те, кто уже терял силы, предпочли побыстрее добраться хоть до чего-то устойчивого. Люди залезали на затопленные деревья, если у них были силы. Кое-кому это не удавалось. А плыть дальше не было уже сил.
Чуть дальше берег поднимался, но там был обрыв, и выбраться на сушу не было никакой возможности. И только когда мы проплыли мимо еще одной затопленной рощи, нам удалось найти пологий берег.
Человек, который плыл прицепившись к двери, первым нащупал под ногами дно. Потом и я, ощутив под ногами песок, побрел к берегу. Следом за мной Джейк вел дрожащую женщину.
— Бидон-то тебе зачем? — крикнул он мне.
Я посмотрел на бидон, за который цеплялся по-прежнему. Оказывается, до меня так и не дошло, что на суше бидон мне не нужен.
— Поверишь ли, пальцы не разжимаются, — признался я. Все же руки я в конце концов разжал и уронил свою ношу на песок.
В воде мы намерзлись, а на суше теплее не стало: мокрая одежда не грела, а вытягивала тепло из тела, да еще холодный ветер, а дождик я уже и не считаю. Вроде как Мемфис – это субтропики, много южнее Сочи, но апрель здесь, похоже, выдался прохладный. От ветра нас вроде загородили прибрежные кусты, но это была слишком ненадежная защита, ветер иной раз менял направление. На другой стороне реки и ниже по течению светились огни Мемфиса. Далековато, особенно если учесть, что тепло нам надо было здесь и сейчас. Ни доплыть, ни докричаться.