В общем, пока добудились до начальства, пока начали спасать – время уходило. Да даже и когда спасали – получалось не все гладко. Когда лодки с подобранными людьми пробовали пристать к берегу у форта Пикеринг – часовые открыли огонь. Это и были те самые выстрелы, что слышали мы ночью у нашего костра. Часовые думали, что приближаются рейнджеры южан, а когда им пытались втолковать, что это свои и что пароход на реке терпит бедствие – еще и офицеров будить не хотели. В чем-то их можно понять, охранял форт «цветной» полк, и боязнь напрасно беспокоить белых офицеров была вбита им прямо в подсознание, хрен вытравишь. Сколько времени потеряли с этим фортом: так бы просто выгрузили спасенных и ушли подбирать следующих, а так пришлось еще место искать, где выгрузиться, чтобы эти черномазые придурки не пристрелили. Правда, хоть и в самом деле застреленных не было, и то хорошо.
Пассажиров «Султаны» собирали по берегам от Мариона до Хелены.
К первому мая к нам в госпиталь живых уже не подвозили. Мертвых везли прямо на кладбище. Впрочем, далеко не все, кого доставили в госпиталь живыми, были спасены: люди умирали уже в госпитале: одни от ожогов, другие от переохлаждения.
Вот и в тот день мы с Джейком, увидев, что в сторону кладбища отправилась повозка с печальным грузом, поплелись следом. Парень, который сейчас лежал на повозке, в полубреду все беспокоился, что никто его на кладбище не проводит. Ну что тут сказать? Покойнику, конечно, уже все равно, но раз уж это так для него было важно, Джейк пообещал, что проводит, и парень затих, поверив.
В конце концов, это была не такая уж непосильная задача. Погода была хорошая, солнышко светило вовсю, птички пели и мы с Джейком, два босяка, спокойно могли пройти несколько кварталов до кладбища.
Выглядели мы, конечно, живописно. Будьте уверены, не то что в Мемфисе, а и во всем штате Теннесси не было другого парня, одетого в джинсы. Собственно, и самих-то джинсов в этой стране еще не существовало. Где-то в далекой Калифорнии Леви Страусс уже вовсю торговал рабочими штанами, и может быть, эти штаны даже были из голубого денима, но настоящие – «классические» – джинсы были только у меня. Правда, оценить этого здесь пока никто не мог. По здешнему дресс-коду такие штаны были уместны разве что на негре.
Прикид Джейка более соответствовал эпохе, но от этого не делался более приличным. Если его штаны пострадали в пожаре не очень сильно, то рубаха распалась на лоскутья через несколько часов. В госпитале пострадавшим с «Султаны» выдали только исподнее, рассудив, что верхняя одежда и обувь им пока не нужна. Поэтому тех, кто имел возможность ходить (а также желание и отсутствие стеснительности) можно было наблюдать на улицах города именно в таком виде: в одних бязевых кальсонах и фуфайке. Очень живописно получалось, особенно такой живописностью были украшены ближайшие подступы к кабакам – денег почти ни у кого не было, но можно было найти дурака, который угостит в обмен на жалостливую историю пожара и утопления. У Джейка, правда, верхние штаны были, и он даже постарался привести их в приличный вид, но в паре мест надо было бы наложить заплаты, и это его огорчало.
И еще у нас не было ни шляп, ни кепок, а в этом городе без головных уборов ходили разве что собаки и лошади. И то, насчет лошадей я не очень уверен. А так даже у последнего нищего негра что-то такое шляпообразное на голове наблюдалось. Меня, вообще-то, это мало расстраивало, но Джейка беспокоило даже больше, чем отсутствие сапог.
Если не считать самой процедуры похорон, на кладбище Элмвуд была благодать. Мы постояли у братской могилы, пока капеллан бормотал что-то подобающее случаю, а потом отошли в старую часть, под деревья, поваляться на травке. Размышляли о будущем. Джейк пробовал выяснить у меня, что я умею делать, я же честно отвечал: «Ничего». И в самом деле, без компьютеров мои умения и навыки ничего не стоили. Я мог наниматься разве что в землекопы. Так Джейку и сказал.
— Не сдюжишь, — только и ответил он, окинув меня оценивающим взглядом. — Ты же, небось, образованный.
— Мое образование осталось у меня на родине, — ответил я. — А здесь я даже не знаю, на что годен.
Джейк кивнул, не столько моим словам, сколько своим мыслям.
— В этой стране человек без дела не останется, — сказал он. — Или, может, тебе больше нравится попрошайничать?
— Ага, — хмыкнул я. — Мсье, же не манж па сис жюр… Да нет, это вряд ли.
В это время из-за недалекого надгробия послышался веселый голос:
— А по вашему лицу не скажешь, что вы шесть дней не ели…
Это, разумеется, говорил не обитатель могилы, а посетитель кладбища. Не только же нам с Джейком пришла в голову идея поваляться на травке.
Молодой человек, который встал из-за надгробия, уж точно последние шесть дней не голодал, да и в Андерсонвилле в гостях не задерживался. Нет, это я не хочу сказать, что он был мордатый и толстый. Просто на фоне осунувшихся обителей госпиталя, среди которых я последние дни обретался, этот парень выглядел до неприличия здоровым. В одной руке он держал раскрытую тетрадь, в другой – карандаш. Надо полагать, человек что-то писал, когда мы тут разлеглись.
— Это я просто одну историю вспомнил, — объяснил я слова про «сис жюр».
— Мы вам не помешали? — без особой приязни спросил Джейк.
— Вы из госпиталя? — спросил парень. — С «Султаны»?
— Ну, — вроде как подтвердил Джейк.
— Вы не могли бы рассказать, как там дело было? — спросил парень. — Я корреспондент «Стрэнда».
— Стрэнд – это в Кентукки? — спросил Джейк.
— Нет, это журнал в Лондоне, — терпеливо объяснил парень.
— Лондон – это в Огайо?
— Бывали там? — спросил корреспондент. — Нет, я имел в виду тот Лондон, что в Великобритании.
— Англичанин, что ли?
— Шотландец, если это вас так интересует, — поправил корреспондент.
— А почему так говоришь, будто только что приехал с берегов Огайо?
— А я оттуда родом. В Кентукки родился, в Огайо вырос, — объяснил корреспондент.
— Ну так какого черта ты шотландец? — резонно спросил Джейк. — Американец же!
— Коренной, — поддакнул корреспондент. Он строго посмотрел на нас: – Что-то я не пойму, кто кому интервью дает.
— Не мы, — сказал я и глянул на Джейка. Тот подтвердил.
— Доллар каждому? — предложил корреспондент. — И выпивка, — набавил он цену после небольшой паузы.
— Я непьющий, — заявил Джейк.
— А я бы от пива не отказался, — заметил я, созерцая цветущую природу. — В этой стране умеют варить приличное пиво?
— А то нет, — сказал Джейк.
Звали корреспондента Дуглас Маклауд.
От автора
Как-то так получилось, что в старой русской традиции эту самую фамилию практически всегда переводят как Маклеод, и только «Горец» – ну вы ж смотрели кино про бессмертного хайландера, где остаться должен только один? — так вот, именно этот фильм внес в русскую традицию перевода этой фамилии новый, более верный вариант. Хотя, с другой стороны, это еще надо посмотреть, какой вариант более верный. Пишется-то фамилия MacLeod. Нет, что ни говорите, а бритиши – сущие извращенцы. Автор специально залез на один сайт, посвященный шотландскому гэльскому, чтобы послушать, как оно по-ихнему звучать будет. И что вы думаете? Кто из переводчиков прав? А никто. Голос с этого сайта произносил не Маклауд и не Маклеод, а что-то среднее.
Правда, автор тут нечаянно глянул, как произносят имя Дуглас гавайцы: Koukakala.
Но черт возьми, Холмс, как?..
Кстати, журнал «Стрэнд» в Англии того времени еще не издавали. Просто надо же как-то назвать тот журнал, где работал Дуглас.
4
Пиво было светлым лагером, немного странным на вкус, если вы привыкли к американскому пиву двадцать первого века, но я даже не скажу, портила ли пиво эта странность или, наоборот, улучшала.
Пивная, где мы сидели, мало напоминала классический американский салун, знакомый по киношкам. Было похоже, что пиво как напиток обитателям Мемфиса не по душе, и варят его исключительно немцы для немцев. Поэтому в заведении царил явный баварский дух, и наша компания выглядела слегка чужеродно. Впрочем, ни нас, ни немцев это не волновало.
Джейк, несмотря на заявленный трезвый образ жизни, от пива отказываться не стал.
Дуглас пива себе заказал, но почти не пил, зато закурил виргинскую сигару и что-то черкал в своей тетрадке, слушая наш рассказ. Если не ошибаюсь, это называется стенография. Вид у него был с этой сигарой такой заносчивый и высокомерный, как будто это он нам огромное одолжение делает. Но изредка он эту сигару изо рта вынимал, чтобы стряхнуть пепел, и тогда мы видели его настоящее лицо: серьезное и сосредоточенное. Век спустя в Голливуде актеры такого типажа будут играть Славных Парней.
Я в основном помалкивал, потому что рассказывать было нечего. Обошелся необходимым минимумом: плыл на небольшой лодке, лодка перевернулась, оказался в реке, вытащили на «Султану». Стоянку в Мемфисе проспал, выгрузить меня на берег забыли.
Джейк был более красноречив: и о пацифизме своем рассказал, и о Кахабе, и о том, как после освобождения добирался до Виксбурга, и о лагере Фиск, где ему выдали новое одеяло. И было заметно, что одеяло стало Джейку как родное, очень он о нем сокрушался.
— Может, хватит про одеяло? — скучно попросил Дуглас, перебросив сигару в другой угол рта.
— Тебе живописные подробности надо или как? — спросил Джейк, потягивая пиво.
— У меня живописных подробностей и без твоего одеяла хватает. Ты давай про «Султану».
— Я глаза продрал, смотрю: вот что, оказывается, бабахнуло, — задумчиво проговорил Джейк, вспоминая. — А вокруг все спят и никому дела нету, что рядом огонь. И слова сказать не могу: в горле перехватило. Потом очнулся, выбил ногой кусок двери и прыгнул с ней в воду.
— Неа, — сказал я. — Ты меня растолкал. И еще спящих на палубе распинывал.
— Да? — с интересом спросил Джейк. — Не помню.