Я нащупал дверь и выбрался в коридор. Здесь было не так беспросветно темно, как в комнате, где окно, судя по всему, закрыли плотной шторой; справа над недалекой дверью было небольшое полукруглое окошко, и свет ночного неба все-таки проникал в коридор. Я нащупал засов и открыл дверь.
На дворе было прохладно, воздух казался сырым, и я сразу закашлялся. Однако, сделав свое дело, я не пошел обратно в дом, а остановился и засмотрелся на небо. Небо было вечным. И ночные деревья тоже казались вечными. Померещилось даже, что я не в Мемфисе позапрошлого века, а все мне почудилось… Может быть, и почудилось, но из дверного проема вдруг бесшумно, как призрак, вынырнул полуголый Дуглас и спросил:
— Что завис?
Я вздохнул.
— Мне не нужна нянька, — сказал я размеренным тоном.
— Не сомневаюсь, — ответил Дуглас и, отойдя за куст, доказал, что тоже вышел по своим делам. — Но кашлять тебе, кажется, понравилось.
— Да нет, — ответил я. — Просто задумался о вечном.
— Успеешь еще о вечном подумать, — сказал Дуглас. — А пока иди в постельку. — он толкнул меня в грудь, направляя к двери.
— Как у тебя получается так бесшумно ходить? — спросил я, послушно направляясь обратно в комнату.
— Да как-то само собой получается, а что?
— Может быть, ты переодетый индейский разведчик.
Дуглас хмыкнул за моим плечом:
— Ты проник в мою тайну, о бледнолицый, — зловеще прошептал он. — Теперь я должен тебя убить!..
Я хохотнул:
— У тебя томагавка при себе нету.
— Ну вот ты сейчас заснешь, а я сбегаю откопаю томагавк, — пообещал Дуглас. — Спи и не кашляй.
Я послушно сел на свою раскладушку.
— Зачем окна так плотно занавесили? — спросил я.
— Да чтоб тебе спалось лучше, — ответил Дуглас, отодвигая штору. — На мой взгляд, зря.
— Зря, — согласился я.
Дуглас отошел к столу, послышался звук наливаемой в стакан из графина воды, шорохи. Потом подошел ко мне и вложил стакан в мою руку.
— Это что? — спросил я.
— Микстура от кашля.
Пахло виски, да собственно, это и был бурбон с водой.
Дуглас глотнул свою порцию из фляжки неразбавленной.
— Твое здоровье, — сказал я, выпил виски и завалился спать.
Когда я проснулся, в окно лился солнечный свет, чуть смягченный листвой деревьев. Дугласа не было. Я оделся и пошел его искать. Он обнаружился в саду: сидел за легким столом и сосредоточенно писал что-то на листах почтовой бумаги, то и дело макая перо в чернильницу. В углу рта, придавая ему самоуверенный донельзя вид, курилась сигара. Светло-русые волосы в утреннем свете казались золотистыми. Иногда он заглядывал в лежащие перед ним тетради, задумчиво пожевывал сигару и снова писал.
— Доброе утро, — сказал я по-русски.
Дуглас кивнул и повторил:
— Доборое уутро. — потом поднял на меня взгляд и спросил уже по-английски: – Я надеюсь, это было приветствие, а не ругательство?
Я перевел.
Дуглас снова кивнул.
— Немного погоди, а потом позавтракаем.
Я собрался было отойти, но нечаянно заметил обувку Дугласа. На нем были премиленькие, другого слова просто не подберу, мокасины, щедро украшенные бисером. Из синей замши. Мой мир никогда уже не станет прежним, как любит выражаться моя двоюродная сестренка даже по менее шокирующим поводам. Что-то я все-таки не знаю о мужской моде XIX века. И о мокасинах.
Это индейские мокасины
И это
А это, для сравнения, английские мужские вышитые домашние туфли викторианских времен
Дуглас будто лопатками почувствовал мое удивление, поднял голову, проследил мой взгляд и опасливо спрятал ноги под стул.
— Тебе придется убить меня, чтобы забрать мои любимые тапочки, — с улыбкой сказал он.
— Это у вас в Шотландии такое носят? — спросил я.
— Нет, — признал он с сожалением, — В Шотландии такое не носят. Да и к востоку от Миссисипи теперь такое вряд ли где найдешь, за что огромное спасибо президенту Джексону. — он откинулся спиной на спинку стула, вынул из кармана брюк бумажник и отсчитал мне пять долларов. — Аванс, — объяснил он. — Сходи после завтрака и купи себе хотя бы башмаки и шляпу.
— А ты точно шотландец? — спросил я, кладя деньги в свой карман. — А то говорят, что скупее шотландцев людей на свете нету.
— Наглая ложь, — заявил Дуглас. — Это сассенахи на нас наговаривают. А сами еще когда Clach Sgàin заныкали и не отдают.
— Что заныкали? — спросил я.
— Скунский камень, — объяснил Дуглас. — Я тебе когда-нибудь потом эту историю расскажу.
— Ага.
От автора
Настоящие индейцы, в отличие от реконструкторов двадцать первого века, никогда не заморачивались тем, насколько аутентичны их прикиды. Если человеку нравится красная куртка, неужели он будет отказываться от нее только потому, что это одежда бледнолицых? И если в руки попал кусок крашеной замши, неужели нельзя употребить ее на мокасины только потому, что индиго не растет в Америке? А уж от прекрасного стеклянного европейского бисера индейцы не отказывались еще и в семнадцатом веке.
Индейский вождь Красная Куртка (получил такое имя за то, что любил носить красный английский мундир)
Индейцы заимствовали у европейцев все, что им нравилось. В начале девятнадцатого века у индейцев, живших к востоку от Миссисипи, были плантации, рабы, торговые предприятия, появились адвокаты, инженеры, офицеры…
И добрые дяденьки из Нью-Йорка, Бостона, Филадельфии, которые живого индейца никогда не видели, озаботились вдруг: а что это благородные дикари так усиленно приобщаются к цивилизации? Они же переймут пороки белых, сопьются и станут нищими! Ужос-ужос! Надо отселить их подальше, чтобы они не контактировали с западной культурой, надо сохранить их национальную идентичность… о, кажется, это уже лексика двадцать первого века, и автор просит прощения. В общем, вы поняли? Исключительно для блага индейцев их надо отселить за Миссисипи.
И отселили.
Огромное спасибо президенту Эндрю Джексону.
Ну а то, что в Джорджии на землях чероки было найдено золото, а в других местах тоже нашлось что-нибудь полезное – это уже приятный бонус, вы же понимаете.
6
После завтрака, состоявшего из цикориевого кофе и яиц с беконом в хлебе, Дуглас продолжил работу над очерком, а я пошел в госпиталь к Джейку. После маленькой комнаты Дугласа госпитальная палата показалась просто огромной: вот вы представьте длинную широкую комнату, тридцать коек справа, тридцать коек слева, между ними широкий проход, в который, если надо, можно наставить еще кроватей. Вот в этом проходе и стояли еще вчера наши с Джейком койки, а сегодня часть кроватей уже разобрали. Кто-то умер, а легких выписали и отправляли пароходом на север.
Палата мемфисского госпиталя
— И Джейка? — спросил я.
— Джейк где-то тут бегает, — сказал знакомый солдат. — Одежду получает, то-сё.
Я вышел во двор оглядеться и почти сразу заметил Джейка, тот был занят делом: брил парня, правая рука которого висела на перевязи. Заметив меня, приятель кивнул и спросил:
— Не пробовал у Маклауда взять пару долларов в долг?
— Он дал аванс, — сообщил я.
— Отлично, — не отрываясь от своего дела, ответил Джейк. — Погоди немного, сейчас одно дело провернем.
На нем были новые штаны и ботинки – надо полагать, его тоже выписали и сегодня отошлют на пристань. Было очень жалко расставаться.
Джейк добрил солдата и кивнул мне на его место:
— Садись, приведу тебя в приличный вид. Или будешь усы и бороду отпускать?
— Не буду, — ответил я.
— А я, пожалуй, снова заведу усы, — сказал Джейк. — А то в Кахабе, когда была возможность, все под корешок сбривал, не хотелось вшей кормить, — он провел по короткому ершику на голове. — Как настоящий каторжник.
— Ничего, гуще будут, — сказал я.
Меня впервые брили опасной бритвой, и было странно чувствовать на лице бесцеремонные прикосновения пальцев и как-то не по себе становилось, когда лезвие оказывалось около глаз.
— Тебя сегодня отправляют? — спросил я, когда Джейк закончил бритье.
— Нет, — сказал он, складывая бритвенные принадлежности. — Буду пока при госпитале, а там посмотрим. Пошли. Я тут кое-какие полезные знакомства завел, — пояснил он через плечо.
«Полезное знакомство» дало мне померить ношенные сапоги, глазом не повело, выслушав просьбу о куске ткани на портянки, и только молвило укоризненно Джейку:
— Ты же говорил, он не немец.
— Он – не немец! — заверил Джейк. — Я квакер, стал бы я врать?
— Я не немец, — сказал я. — А что, немцы портянки носят?
— Fußlappen, — сказало «полезное знакомство». — Ненавижу немцев.
— Ну почему, — возразил я. — Пиво у них неплохое.
— Как ты назвал: портианки?
— Ага. Это по-русски.
«Полезное знакомство» ушло на несколько минут и принесло мне кусок ветхой простыни.
— С тканями сейчас напряженка, — объяснило оно. — Война…
Все удовольствие обошлось мне в два бакса, причем, как объяснил Джейк, когда мы, отблагодарив «знакомство», пошли на улицу, это нам очень повезло, потому что война и с обувью в Мемфисе тоже напряженка. Со шляпами, как выяснилось через час, тоже, но шляпу мы таки мне купили, и даже не очень убогую.
А когда возвращались в госпиталь, Джейк вдруг углядел в толпе одного мужчину и прямо побелел. Не испугался, нет, но словно собственным глазам не поверил.
— Встретимся потом, — бросил он мне и поспешил за тем парнем.
Я остановился. Мужчину, на которого так среагировал Джейк, я почти не разглядел, увидел только, что это был офицер. Мешать Джейку не стоило, раз он помощи моей не просил, поэтому я свернул в пивную. Пить хотелось, и, наверное, у меня все-таки температура была, так что пивной градус практически не ощущался, пиво шло как подкрашенная водичка.
Признание автора