Севастьянов и Борцов (последний именно в силу того, что полностью солидаризовался с Севастьяновым, ответив на вопрос обширной цитатой из названного специалиста). У остальных по еврейскому вопросу в голове царит разноцветный туман, ответы носят крайне приблизительный, противоречивый, а то и неверный характер. Что не может не удручать глубоко. Тема эта не такова, чтобы можно было отделаться ерничаньем и дешевыми парадоксами, которыми многие прикрывают свое ложное смущение.
По сути дела, ушел от ответа, видимо, «постеснявшись», Крылов: «Да, конечно, среди русских националистов можно найти антисемитов. Можно их найти, наверное, и среди либералов, и среди коммунистов, и даже среди поклонников Ктулху. Антисемиты, представьте себе, встречаются даже среди евреев. <…> Так или иначе, это всего лишь мнения и симпатии. Что касается сущностных черт современного русского национализма, то антисемитизм к ним не относится».
Крылов пытается доказать этот сомнительный тезис тем, что «несмотря на постоянные крики об “антисемитизме”, “грядущих погромах” и прочую словесную пачкотню, за все эти годы не было ни одной попытки совершения подобных действий на самом деле». Но ведь погромы — это лишь реакция малообразованных трудовых масс на еврейское угнетение и еврейскую подрывную антигосударственную деятельность, прокатившаяся в начале ХХ века по западным губерниям России (нынешняя Молдавия, Украина, Белоруссия). У мало-мальски образованной публики антисемитизм (точнее, юдофобия или асемитизм) и тогда и теперь выражается по-другому, о чем Крылов, радея о «белых одеждах» русского национализма, умолчал. Но ведь сегодня, строго говоря, следует открыто признать: умный, образованный и порядочный русский человек, русский интеллигент в лучшем смысле этого слова не может не быть юдофобом, сознавая все, что с его народом сотворили евреи в ХХ столетии.
Мотив Крылова прозрачен: отвести от русского движения наиболее грубо сфальсифицированные обвинения, покончить с враждебным жупелированием вокруг доброго имени русского национализма. В том числе, отбросить жупел антисемитизма. (С той же целью он оправдывался в причастности русского движения к фашизму, хотя его и об этом никто не просил и даже не спрашивал.)
Напрасные надежды, не стоило стараться! Как заметил в аналогичном случае Солженицын, «потемщики света не ищут», наших врагов менее всего интересует правда-истина в отношении нас: какими бы мы ни были прекрасными, нам не избежать ярлыков, клейм и т. д. самого сомнительного свойства. Тьфу на них! — и больше ничего.
Уклонился от ответа Диунов, пустившийся вместо того в фантазии о «еврейском национализме, проявляющемся в форме сионизма». Согласно которым «русские националисты, безусловно, должны поддерживать сионистов и их доктрину воссоединения евреев в их государстве». Как если бы данный автор и не слыхивал никогда о резолюции Генеральной Ассамблеи ООН 1975 года, приравнявшей сионизм к фашизму и расовой дискриминации. Свои, не менее своеобычные и не более обоснованные фантазии насчет отношения русских к евреям высказал и Петров: видовым-де признаком «русского национализма антисемитизм быть не может ни в коем случае». А вообще-то, оказывается, «нормальный православный еврей» у «адекватного русского националиста» может вызывать лишь «глубокое уважение, как человек, преодолевший застарелые заблуждения и вернувшийся к истинной вере своих предков». Словно и не знает г-н Петров знаменитую русскую пословицу «жид крещеный — что вор прощеный»!
Надо сказать, что все эти идейные вихляния идейно терроризированных русских мыслителей производят малопочтенное и удручающее впечатление.
«Голос из хора» выдал всю гамму признаний: от безапелляционного «да» до столь же безапелляционного «нет», не забыв и промежуточные варианты, вроде Псехетука: «Да, хотя и не всегда об этом стоит кричать на каждом углу».
Указанное положение дел вопиет о крайне неудовлетворительной работе русской агитации и пропаганды среди своих. Однако, поскольку тут не место для ликбеза, можно подчеркнуть лишь, что в русском движении основательный ответ пока попросту не выкристаллизовался в массах, и в этой области надо работать, работать и работать, не покладая рук, преодолевая в собственно русском сознании табу и комплексы, культурные штампы, безграмотность и умственную лень.
До консенсуса тут нам, как видно, еще далеко, но биться друг с другом по данному поводу мы, конечно же, не станем. Все точки расставит в свое время благое просвещенье, для этого надо лишь много потрудиться от чистого сердца.
Почему русские националисты постоянно ссорятся и не могут создать единого националистического движения?
Отвечая на этот вопрос, Крылов решил перевести разговор в историческое русло, но лучше бы он этого не делал, ибо история русского движения для него, образованнейшего во многих областях знания человека, пока что есть terra incognita. Увы, увы мне! И я когда-то, будучи в возрасте Крылова, поддался обычной логике неофита, предполагающего, что отсчет исторического времени начался именно с него. И я переболел подобной самонадеянностью и неблагодарностью — из-за невольного невежества, поскольку доступных источников по истории русской идеи при Советах не было, как нет их и сейчас. Но я говорю об этом сегодня смиренно и покаянно, отдавая позднюю дань уважения предшественникам, таким как Г. Шиманов или А. Иванов (и многие другие), не говоря уж о наших ранних предтечах — М. Меньшикове, О. Родионове, В. Строганове и др. Невольно думается: как правы были коммунисты, столь важное значение придававшие истории КПСС как учебному предмету. Пожалуй, впору уж и нам писать учебник по истории русского движения, чтобы не были незаслуженно забыты ни его герои, мученики и идейные творцы, ни годы важнейших споров и исканий — а с ними и выстраданные истины национализма, добытые в жестоких идейных баталиях. Ибо тот, кто не потрудился знать историю вопроса, обречен, с одной стороны, все время изобретать велосипеды и ломиться в давно открытые двери, а с другой — наступать на одни и те же роковые грабли, не раз уже оставлявшие следы на крепких лбах предшественников. К сожалению, эту болезнь незнания собственных идейных корней и нелюбопытства к ним приходится считать повальной и хронической эпидемией среди русских националистов.
Здесь не место, однако, восстанавливать историческую правду, поэтому сразу перейду к сути дела, отметив, что исторический экскурс ничего не дал Крылову для раскрытия темы. Ибо ответ на вопрос он увидел в том, что в рядах националистов нет идейного единства: разделительные доктринальные нюансы плюс «обычные беды маргинальных движений: мелкие амбиции лидеров, организационная беспомощность, банальная бедность». Но согласиться с такой концепцией трудно: доктринальные нюансы есть неизбежность любого дискурса, любой теории и идеологии; они имеют очень небольшое влияние на способность к объединению больших общественных сил, заинтересованных в политических переменах. Когда настает время действовать, теоретические разногласия, даже значительные, отходят на второй план, и вот уже большевики объединяются с левыми эсерами, к ним подключаются анархисты, бундовцы и еще бог весть кто. А в иные роковые годы (например, когда страна огромная поднялась на смертный бой), вообще никто никого не спрашивает о заветных убеждениях, а молча встает плечом к плечу в одном окопе.
По-видимому, подсознательно Крылов и сам это знает, поскольку панацею видит в популярной сегодня концепции сетевой структуры, а ведь сетевые ячейки не заключают между собой идейных соглашений. Он пишет: «Я не думаю, что русское движение придет (или хотя бы должно стремиться) к “единству”, если под ним понимать единую организацию, “руку миллионнопалую”, управляемую каким-нибудь “харизматическим вождем”. Нет, я не исключаю подобной перспективы, но считаю ее реализацию маловероятной. На наших глазах складывается иная система — а именно, сеть русских организаций, тесно координирующих свою деятельность, связанных совместными проектами, перекрестным членством, личными контактами, и, конечно, общей целью — созданием русской нации и строительством русского национального государства».
Нельзя не отметить, что обольщение идеей сети — своего рода мода среди современных политтехнологов, воочию наблюдавших могущество сетевых структур в ходе т. н. цветных революций. Но для их триумфа нужны определенные условия (об этом ниже). А в противном случае выходит конфуз и все обольщение оказывается напрасным. К примеру, Крылов излишне оптимистично написал: «Уже сейчас мы видим, что русские организации, которые стоят на позициях последовательного национализма, умеют договариваться между собой, невзирая на идеологические симпатии и антипатии». В то время как политические итоги минувшего года самым наглядным и ярким образом явили нам прямо противоположную картину чудовищного раскола и раздрая даже между ближайшими по идеологии организациями. И не только между ними, но и внутри них. И все временные тактические договоренности полетели при этом к чертям собачьим (обидно, но факт). И русское движение сегодня лежит в осколках…
Вопросец, между тем, оказался, как видно, не прост, ибо большинство респондентов ответить на него не смогло. Диунов вообще откровенно признался: «Честно скажу — не знаю. Что есть, то есть». Абсолютно аналогично отозвался Бурцев: «Да, есть такая беда. Тут сложный вопрос». Петров отделался ничего не значащим и ниоткуда не следующим обещанием: «В общем, “дело пойдёт на лад” и уже идёт». (Как бы не так!) А yuritikhonravov столь же поверхностно разъяснил, ничего не разъяснив: «Русский национализм плюралистичен».
Совершенно неубедителен оказался на сей раз Борцов: «Ответ простой, хотя и комплексный: из-за множества факторов. Начиная с того, что… в русский национализм идут принципиальные люди (причем самостоятельно мыслящие, из-за чего чуть ли не у каждого — своя идея “как правильно”), и заканчивая действиями государства, направленными на прекращение таковых действий.