Гневно стучу по столу, сообразив, что это Яна могла подгадить. Могла ли она во время нашей езды по городу и таскания бесконечных шмоток уличить момент, чтобы заблокировать Анин телефон? Могла, конечно, чего ей это стоило. Черт, а если Аня все это время пыталась со мной связаться?
Снова звоню ей, но все равно слышу только короткие гудки. Кажется, теперь в черный список добавили уже меня – только намеренно…
Пишу Ане во все мессенджеры, социальные сети, но везде обнаруживаю, что не могу отправить ей сообщения. Она заблокировала меня везде, где только можно. Черт! Да что же ее так взбесило?
Машинально верчу Янин телефон в руках. Может, в нем кроется ответ? Листаю ее исходящие вызовы, сообщения и застываю в ужасе, когда вижу отправленные Ане сообщения. Эта фотография… Черт, когда Яна ее снять успела-то? Я даже вспомнить не могу, когда это было, по ощущениям – в одной из прошлых жизней. Просто старая фотография, но Аня, разумеется, восприняла ее за новую. Теперь понятно, почему она была так разгневана. Я бы на ее месте тоже рвал и метал, если бы увидел такое непотребство.
Получается, Яна все подстроила и специально Аню позвала? И по ее расчётам я к тому моменту должен был наглотаться отравленным пойлом и красиво лежать у ног Васнецовой хладным трупом, что ли? Вот же тварь!
Я в бешенстве швыряю телефон Яны в противоположную стенку. Экран идет трещинами, но мне все равно.
Иду к машине и на ходу звоню подруге Васнецовой – Даше, может, она знает, где сейчас Аня заливается горем?
Но Даша тяжело вздыхает и после паузы говорит:
– Понимаешь, Аня… уехала.
– Ну я догадываюсь, что она не дома и уж тем более не у меня дома. Не знаешь, где мне ее искать?
– Дим, ты не понял. Она из города уехала.
– То есть? – я так и застываю в нелепой позе, залезая в машину.
– Она знатно психанула и решила смотаться куда подальше на неопределенное время. Сказала, что хочет от всех отдохнуть. Оставь ее сейчас и не переживай: я за ней прослежу.
– Что ж… Хорошо…
Ни черта не хорошо, конечно. Швыряю телефон на соседнее сидение автомобиля и матерюсь в пустоту.
Успокаивает только одно: я знаю, как все исправить. Ведь иногда чтобы быть рядом с любимой женщиной надо сделать чуточку больше, чем нифига.
Глава 27. Не шутите с женщинами
За окном давно свечерело, и в окно бьется луч фонаря.
Я сижу на полу, прислонившись спиной к входной двери, и рыдаю. Горько. Навзрыд. Никогда бы не подумала, что буду плакать из-за мужчины – а всё-таки плачу. Кондратьев не позвонил, не приехал. Исчез из моей жизни так же внезапно, как и появился. С ним всё очевидно, он расставил для себя приоритеты. Но сердце почему-то дерет на счастье ржавой пилой. Мне хочется свернуться калачиком и реветь безостановочно, пока не кончатся слезы, и я не умру от обезвоживания.
Так вообще бывает?
Не знаю, но проверю.
Надо бы забрать из дома Кондратьева свои вещи, да только не представляю, что когда-нибудь смогу переступить порог его квартиры. Вдохнуть запахи, которыми пропитаны эти стены. Наткнуться на его шмотки.
Да ну. Лучше куплю новое барахло.
Хватит себя жалеть, Васнецова. Ты же взрослая, самодостаточная. Непоколебимая. Ты со свадеб убегаешь и из неприятностей выходишь с гордо поднятой головой.
А тут чего расклеилась? Сколько ты уже сидишь вот так, размазывая сопли по лицу? Час или два?
Прекращай.
Кажется, мантра сработала. Я все-таки иду в ванну и умываюсь. Через нежелание. Через слезы. Боясь поднять глаза и увидеть в зеркале своё отражение.
И тут в дверь звонят.
Долго.
Пронзительно.
Дима?..
«Не Дима, а Кондратьев, а ещё точнее – урод и последняя скотина», – напоминаю себе и сжимаю край раковины. Сильнее всего хочется рвануть к двери, впустить мужчину, что стоит за ней. Выслушать его. И…
Дать еще один шанс. Простить.
Какая же я тряпка!
Приходится навесить маску равнодушия и открыть замок.
– Что, нагулялся, можно и с дурочкой-Васнецовой переговорить? – спрашиваю с ухмылкой.
Но тут утыкаюсь взглядом в букет алых роз, за которым не разглядеть вообще ничего. Сомнений быть не может. Только один человек из моей жизни способен на столь дорогие и безвкусные подарки.
– Аня, я не знал, какие цветы дарят женщине, перед которой хотят извиниться, и предпочел классику.
Вова выглядывает из-за розового куста. Он сосредоточен и даже хмур, смотрит на меня из-под насупленных бровей. Мнется. Закусывает губу.
Неужели он опять вспомнил про наши отношения?!
Да вашу ж мать!..
– Вова, тебе ничего не светит, убирайся.
– Мне ничего от тебя и не надо. Кроме прощения, – вздыхает бывший любовник. – Иначе мне не дадут забрать Ульяну, сама понимаешь. Нюра, не думай. Мы обязательно уедем, никогда вас не потревожим. Наверное, твой Дмитрий прав. Я должен был во всем признаться, неправильно это по отношению к тебе.
– Чего ты несешь?..
Во взгляде Вовы появляется сомнение.
– А ты не в курсе?
Он аккуратно отстраняет меня от порога и заходит внутрь, всучив мне в руки гигантский букет. Тот и весит, наверное, целую тонну. Не особо заморачиваясь, я складываю его возле двери соседки, а сама возвращаюсь к Вове.
– Итак…
– Короче, слушай меня внимательно.
И он начинает свой рассказ. Долгий такой, мучительный. Переворачивающий всё с ног на голову.
Потому что Вова говорит, что причастен ко всем подставам с цветочным бизнесом. Он методично вспоминает каждую и говорит об этом так спокойно, будто обсуждает телесериал, а не мою жизнь.
Меня словно окунули в ледяное озеро, а затем выбросили на мороз. Тело заиндевело. Я вспоминаю все те разы, когда срывалась поставка цветов. Когда приходили братки с намеками, что готовы сжечь мой магазинчик, если я не заплачу дань.
Я вспоминаю, как бросила любимое дело, решив, что такова судьба. Прыгнула в объятия Вовы и согласилась на чертову свадьбу.
Меня не душат слезы, нет. Мне не хочется расплакаться.
Меня наполняет дьявольская ярость. Такое бешенство, которое затмевает собой всё разумное. Не остается мыслей – голова чиста.
Вова рассказывает про их связь с Ульяной и то, что моя некогда лучшая подруга учинила, только бы отомстить Кондратьеву за то, что он её бросил. Заодно и меня решила прикончить – правильно, а чего мелочиться?
В моей жизни есть хоть один нормальный человек? Мой бывший жених – нездоровый на голову маньяк, готовый сломать жизнь девушке, только бы сделать её своей игрушкой. Кукловод со стажем, мать его.
Моя подруга – психопатка, которая подливает в алкоголь яд.
Самое обидное, что её-то Вова любит. Ради неё он приехал очищать душу и говорит о ней с придыханием.
А Кондратьев… черт, даже если он остался с Ульяной ради того, чтобы схватить её. Это не отменяет порно-снимка. Это не отменяет того, что он не брал телефон. Он не перезвонил. Не написал коротенького сообщения. Не попросил связаться со мной Славу или кого-то другого из друзей.
Он, демон бы его побрал, не удосужился приехать, а вместе этого подговорил Вову. Извиниться, видите ли, тот должен. Вот спасибо.
Почему он сам никак не проявил себя? Почему не дал понять, что я нужна ему?
Значит, не нужна.
– Пошел прочь, – произношу тихо, одними губами.
– Нюра, пойми, я никогда не желал тебе зла… – начинает Вова.
Угу, только моей карьере, моему счастью и моей свободе.
Ненависть заполняет меня дополна, клубится в животе огненными всполохами.
– Уходи, я сказала.
– Послушай, я…
– ВЫМЕТАЙСЯ ОТСЮДА!!!
У меня срывает тормоза, я слетаю с катушек и качусь по наклонной к огромной бездне. Сама тьма протягивает ко мне руки, и моё бешенство разрастается.
Наверное, именно в такие моменты законопослушные люди жмут на курок.
В Вову летит какая-то посуда, туфли, кроссовки и всё, что попало под руку. Он сваливает, покачав головой и ещё раз извинившись.
Да сдались мне твои извинения!
Я даже не помню, как вылетаю на лестничную клетку и, схватив с коврика букет роз, пытаюсь всучить его обратно Вове. Тот не берет и всё повторяет «Извини-извини-извини». Как заевшая пластинка. Меня аж колотит от злости.
Неужели можно загладить всё, что случилось, каким-то букетиком?!
– Нюра, ты не в себе, – изрекает Вова. – Выдохни, и поймешь, что всё не так страшно, как кажется.
Не страшно?! Как он смеет оценивать, что вообще страшно, а что – нет? Для него чужая жизнь «не страшна». Действительно. Мелочь-то какая!
Я размахиваю букетом как битой, целясь в лицо. Лифт как специально не едет. Мой бывший жених, осознав, что скоро дойдет до членовредительства, вылетает на лестничную клетку.
– Трус! – кричу я ему вслед. – Убирайся! Проваливай!
Соседка, тетя Вика, выползает на наши крики из квартиры. Заметив в моих руках букет, она хватается за сердце.
– Это ж моё! – верещит, подлетая ко мне. – Отдай!
Я с радостью всучиваю ей веник с изломанными стеблями и запираюсь в квартире. Одна посреди хлама. Разбитая. Раздавленная.
Кондратьев так и не позвонил.
Да и черт с ним. Надо окончательно вычеркнуть его из жизни, чтобы он не очухался через недельку-другую и не пришел со своевременными извинениями. Глупо, конечно, но добавляю его везде в «Черный список», надеясь, что это поможет.
Вот и всё.
Нельзя здесь оставаться. Не хочу. Не смогу представить, как буду сметать осколки в совок и захлебываться рыданиями. Как буду лежать ночью без сна, думая о том, чего не смогла добиться.
Я собираю минимум вещей, утрамбовываю их в сумку и сваливаю из квартиры.
Даш, ключи под ковриком. Поливай цветы. Я уехала на неопределенный срок
Разумеется, Дашка тут же перезванивает, но во мне ещё слишком много злости, чтобы отвечать ей. Отвечу, но позже. Когда отпустит вся та боль, что въедается под кожу.
На вокзале людно и пахнет свободой. Я покупаю билет на первый попавшийся поезд и уезжаю незнамо куда, где собираюсь тратить последние сбережения и начинать новую жизнь.