– Так где они?
– Да, покажь их, я требую! – хлопнув ладонью по столу так, что подпрыгнули пустые стаканы, гаркнул Тимофей.
– Да тут она, касатики, тут, – поспешила ответить Оксана, опасаясь гнева старшего полицая. – Вон, на печи спят. Так умаялись за несколько дней, что не добудиться.
Отодвинув шторку, она показала им гостей. Валентина притворилась, что спит, хотя сердце бешено колотилось в те минуты.
– Они у тебя, что ль, останутся? – допытывался Матвей.
– Да вот хотела испросить у тебя разрешения, Тимофей Семенович, – подливая еще горилки, начала издалека хозяйка. – Нельзя ли в дом, что рядом со мной пустует… ну где баба Василиса с дедом Кузьмичом жили. Все равно он никому не нужен.
– А чо, молодуха-то красива?
– Да и смотреть не на что. Кожа да кости, – презрительно фыркнула Оксана. – То ли дело я…
– А ну дай глянуть, – отодвигая ее в сторону, буркнул Матвей.
Подставив скамейку, он забрался на нее и взглянул на спящую женщину.
– Нет, чтобы найти какую-нибудь кралю, – засмеялся он, наконец, внимательно рассматривая Валентину, у которой не было даже сил умыться. – Так ты кикимору с болот притащила.
– Кикимора, говоришь? – хмыкнул Тимофей, с помощью Семена поднимаясь на ноги. – Ладно, тогда пущай в том доме и живут. Самое место. Пошли, Матвей, завтра дел невпро… невпро… много, в общем.
Трое полицаев, покачиваясь, вышли из избы и пошли по улице, выкрикивая ругательства.
– Пронесло, слава Богу, – выдохнула Оксана, перекрестившись. – Эй, ты! Спишь?
Шторка осторожно отодвинулась, и из-за нее показалось взволнованное лицо Вали.
– Спасибо большое, – тихо произнесла женщина.
– Спасибо в карман не положишь, – огрызнулась хозяйка. – Чуть не запалилась из-за тебя. Нашла вот, на свою голову.
– Я… я отработаю, – еле слышно молвила Валя.
– Отработаю, отработаю, – передразнила Оксана. – Завтра забирай свое отродье и выматывайся. Поняла? Где жить тебе, нашла. Так что отныне сама выкручивайся… А теперь спать! И не доставай меня больше, а то выгоню на улицу подыхать.
Валентина послушно прикрыла шторку и закрыла глаза. Молодая женщина очень боялась, что дети проснутся и начнут хныкать. Но малыши так утомились, что спали беспробудным сном.
Утомительное хождение по заснеженному лесу и отсутствие нормальной пищи не прошли даром для детей. Их сильный кашель разбудил женщину под утро. Потрогав лбы и ручки, она обнаружила у малышей сильный жар. «Боже! Что же делать? Чем лечить детей? У меня ничего нет!»
– Чего не спишь? – окликнула ее Оксана, растапливавшая печь.
– Дети… дети заболели.
– Все не слава Богу, – проворчала хозяйка. – Вот свалились вы на мою голову.
– Вы не волнуйтесь. Мы сейчас уйдем.
– Куда? Дура ты, дура, – покачала головой Оксана. – Детей угробить хочешь, что ли?
– А что же делать? – осторожно осведомилась Валентина.
Хозяйка зыркнула на нее и нахмурилась.
– Иди в соседний дом, наколи дрова да печь растопи. Обогреть его прежде надо, чем детей вести. Там одёжку найдешь, что подойдет, возьми. Все равно носить некому. Припасов на первое время дам, потом пойдешь работать, сама добывать будешь. Все, иди уже. Некогда мне тут с вами возиться.
Валентина торопливо оделась и направилась в дом по соседству. Это была небольшая неказистая избенка, но женщина была рада и такому пристанищу. «Крыша над головой есть, и то хорошо, – мысленно поблагодарив Бога, подумала Валя, – а дом в порядок приведу. Главное, чтобы малыши поправились. Господи, не оставь нас!»
Растопив печь и подметя пол, женщина принялась обустраивать дом. Для этого не потребовалось много времени. Уже через два часа все было готово к переезду.
– Мы уже можем идти, – входя в дом соседки, выпалила Валентина.
– Чего раскричалась? – недовольным тоном проговорила Оксана. – Дети только заснули… Вот, дала им молока с медом и половинкой луковицы.
– Молока? – удивилась Валя. – Откуда вы его взяли?
– Не твое дело. Пока они болеют, буду приносить… И вот еще: тут три редьки. Я удалила сердцевину и залила туда меда. Будешь настаивать до вечера. Перед сном дашь им. И так целую неделю. Запомнишь?
– Да, конечно… спасибо!
– Спасибо опосля говорить будешь. Пойдем, кое-какие вещички перенесем да еду. Много не дам, самой бы выжить.
Выйдя в сени, она остановилась перед мешком картошки.
– Вона, бери.
Валентина запротестовала:
– Я не могу, а как же вы?
– Ничего, мне еще принесут. Уж больно горилка моя новым господам нравится, – усмехнулась соседка. – А вам есть что-то надо. Кстати, из картошки лепешки детям на грудь сделаешь. Сваришь, разомнешь, лук добавишь и на грудь им положишь. И пусть так полежат в тепле.
– Откуда вы так много знаете? – поинтересовалась Валентина.
– Откуда нужно, оттуда и знаю, – огрызнулась Оксана. – Бабка у меня была знахаркой. Много чего знала… Про травки, про настойки… Я дам одну. Заваривать детям будешь. Ну, пошли, чего встала столбом?
Ближе к вечеру Валентина и приютившая их хозяйка перенесли детей в новый дом.
– Ну, – оглядев прибранную комнату, протянула Оксана, – хозяйка ты, вроде, ничего. Ладно, живите. Завтра в комендатуру сходи. Отметиться тебе надо. Главный полицай у нас – Тимофей Семенович Толочко. Ты видела его вчера. Вот к нему и пойдешь. Да не болтай почем зря. Поняла?
Но жить в деревне, где хозяйничали полицаи, оказалось нелегко. Захватив деревню и расстреляв для острастки несколько десятков местных жителей, преимущественно евреев, партийных, членов семей командиров Красной армии и советских партработников, солдаты вермахта отправлялись дальше на восток. Вместо себя они оставляли вспомогательные части и военную полицию, которая плохо понимала местный уклад жизни. Поэтому на захваченных территориях из числа жителей стала формироваться так называемая вспомогательная полиция. Люди шли туда не только по идейным соображениям или чтобы выйти из нацистского лагеря и выжить; в ряды предателей вступали и те, кто в немцах видел освободителей от большевицкого режима.
Но чаще в отрядах оказывались люди, просто желавшие поживиться за счет других, используя свой новый статус. Полицаи деревни, в которую занесло Валентину волею судьбы, прекрасно понимали, что их жизнь зависит от положения на фронте. Поэтому пока немцы медленно, но неумолимо продвигались на восток, изменники чувствовали себя вольготно: досыта набивали свое брюхо, порой напиваясь до бесчувствия, грабили местных жителей, тискали молодух и вдовушек.
А голод в деревне был страшный. Если бы не мешок картошки, который отдала Оксана, то Валя с детьми вряд ли бы выжили в ту зиму. Местные жители пухли с голоду и умирали от несварения желудка, поскольку в пищу шло все, что можно было съесть: корешки, которые выкапывали прямо из-под снега, берёзовая кора, которую сушили, дробили и ели. Ещё находили сухой мох, из которого делали «конфетки», полив его сладковатой водой.
Постепенно Валентина втянулась в новый жизненный уклад. Да и дети легко освоились на новом месте. Благодаря нормальной еде (соседка выполнила обещание) и заботе матери, они довольно-таки быстро поправились. Изо дня в день, несмотря на погоду, женщина уходила на принудительные работы, оставляя детей одних на хозяйстве. Ее сердце постоянно тревожилось за них, потому что в любой день полицаи могли зайти в дом и увезти малышей в концлагерь. В ту пору немцы нередко выкачивали кровь у детей для нужд армии, всячески издеваясь над малолетними узниками.
Так прошел месяц, другой. Наступил февраль. Германия потерпела первое крупное поражение; войска захватчиков были отброшены на запад. Положение на фронте сильно повлияло на настроение полицаев, осознавших, что их вольготная жизнь может подойти к концу. Более того, в деревню нежданно нагрянули немцы. Если раньше фашисты рыскали по домам в поисках продовольствия, то теперь в первую очередь их интересовала теплая одежда, ибо зима в тот год выдалась на редкость суровой.
– Куды потащил, ирод? – ревела баба Настя, сухонькая старушка лет восьмидесяти. – Последнее, последнее ведь забираешь!
По всей деревне слышался бабий вой и плач. Немцы в сопровождении полицаев хватали и натягивали на себя все, что попадалось под руку: шерстяные платки, фуфайки, ватные штаны, зипуны, валенки и рукавицы.
– Деда, деда не троньте! – причитала пожилая женщина, повиснув на руке Матвея. – На что он вам сдался!
– Куда сало дела, стерва? – кричал полицай, ударяя мужчину автоматом по лицу. – Говори!
Кровь хлынула на снег, окрасив его в алый цвет.
– Скажу, милок, все скажу! – падая перед ним на колени, голосила баба, испугавшаяся за мужа. – За сараем закопала. За сараем.
– А вещи теплые куды дела? – грозно глянув на старуху, рявкнул Тимофей Семенович. – Ты тут дуру-то не включай! Иль хочешь, чтобы меня из-за тебя в лагерь сослали?
– Да нету уж ничего, родимый, все отобрали еще в первый раз.
– Брешешь! – закричал Матвей, пнув ее ногой в живот. – Семен давеча сундук у тебя видел, а нынче нет его. Куда дела?
– Я… я… – ответила женщина, еле переводя дыхание. – Под дровами он.
– А, так, значит, не все забрали, – ухмыльнулся старший полицай. – Эй, Семен, поди сходи! Правду молвит стерва иль опять врет?
– Правду, родненький, правду, – обхватив ноги изувера, запричитала старуха. – Отпусти Ивана. На кой он тебе сдался?
– Да и верно, на кой, – злобно рассмеявшись, отозвался Тимофей Сергеевич и выпустил очередь из автомата в пожилого мужчину.
Звериный крик разнесся по всей деревне. Валентина, с тревогой наблюдавшая за сценой из окна, зажала уши, чтобы не слышать воя обезумевшей женщины. Та набросилась на мучителя, но он ударом автомата отбросил ее на снег.
– Ну что, нашел? – допытывался старший полицай у своего подчиненного.
– Да, как и гово… Пошто деда-то убили? – справился Семен, побледнев.
– За ненадобностью, – небрежно бросил Тимофей. – Матвей, кончай с ней! Пойдем лучше выпьем. Чай, заждалась нас уже Оксанка… Ну, чо встал? Тащи барахло в комендатуру. Завтра разберемся. Потом приходи, чарку налью. Вона и господа офицеры не против.