Он указал на двух человек, одетых в немецкую форму, которые все это время молча, но с ухмылками на лицах наблюдали за расправой.
– Komm, herren Offiziere22, – махнув рукой на соседний дом, произнес Толочко. – Bitte…
Те, бросив презрительный взгляд на пожилую женщину, которая голосила возле убитого мужа, двинулись в сторону дома, где их уже поджидала Оксана.
Сказать по правде, такое соседство было весьма опасным. Что ни день в доме проходили посиделки, заканчивавшиеся часто стрельбой и пьяными драками. Вот и сегодня до самого утра из соседнего дома доносились пьяные крики, брань и вопли.
А наутро произошла неожиданная встреча, вновь изменившая жизнь Валентины.
Утром, по обыкновению, женщина пошла на работу. Голова после бессонной ночи гудела, а в глазах плавали круги. Громкие крики и несвязные речи, доносившиеся из соседнего дома, не давали Вале заснуть. Молодая женщина боялась за свою жизнь и жизни детей, так как понимала, что в любой час в избу могут ворваться пьяные полицаи (пару раз так бывало, но Оксана молниеносно выпроваживала карателей). Внезапно она услышала резкий неприятный голос, заставивший ее вздрогнуть:
– Steh! Ньи с месьта! – Валентина резко остановилась и обернулась.
Перед ней стоял одетый в черный мундир немец, в сопровождении двух солдат. «Какое знакомое лицо, – подумала она. – И где я могла его видеть?»
– Wer bist du? Кто есть ти, – по слогам произнес немец. – Ку… да идти ти?
– Я иду в хлев. Я убираю навоз… я…
И тут она вспомнила, откуда знает этого человека. Да и как можно забыть этот своеобразный прищур колючих злых глаз и наглую улыбку? «Это же тот самый… ну, тот немец, который хотел расстрелять нас! Что он тут делает? А если фашист узнает меня? Хотя вряд ли… мало ли нас таких несчастных было».
– Навос… что есьть ето?
«И язык наш за три месяца выучил, – неприязненно подумала она, внимательно рассматривая офицера. – А где его переводчик? А, припоминаю. Во время того налета рядом с ним разорвалась бомба. А другого, стало быть, не нашел. Надолго, видимо, тут захотел обосноваться, гадина».
– Корова, му-у-у-у, – попыталась ему объяснить женщина, приставив к голове пальцы в виде рогов.
– Карова ето есть карашо, – оскалился немец, жестом отпуская Валентину.
«Не признал, – облегченно выдохнула она, стараясь поскорее скрыться в коровнике. – Кажется, пронесло!»
Вместе с тем ближе к ночи стало ясно, что успокоилась она рано. Валентина уже хотела ложиться с детьми спать, невзирая на шум, доносившийся из соседнего дома, когда в дверь постучали.
Женщина вздрогнула от неожиданности. «Кто бы это мог быть? Неужели опять тот противный полицай? Как звать-то его? Федор, по-моему. Что ему он меня надо?»
– Кто там? – тихо спросила Валя, подойдя к двери.
– Открывай скорее! – услышала она запыхавшийся голос Оксаны. – Да быстрей же, клуша нерасторопная!
Валентина отодвинула засов, и в комнату ворвалась соседка, принеся с собой запах перегара и дешевого табака.
– Что случилось? – удивленно уставилась на нее женщина.
За месяцы, проведенные в деревне, они мало общались, а если и встречались на улице, то Оксана либо воротила нос в сторону, либо подтрунивала над молодой женщиной. Поэтому, несмотря на благодарность за спасение их жизней, Валентина всячески старалась избегать соседки. Впрочем, та тоже не стремилась к сближению.
– Собирай детей! – быстро проговорила Оксана.
– Зачем еще? – недоуменно глянув на нее, поинтересовалась Валя. – Что произошло-то?
– Тимофей и другие полицаи узнали, что ты – жена красноармейца.
Лицо молодой женщины мгновенно окаменело. По спине пробежал холодок, а душа ушла в пятки.
– Интересно, откуда немецкие прихвостни прознали? – резко спросила Валя.
– Ты что ж, – соседка искоса взглянула на нее, – думаешь, что я рассказала? На кой черт тогда мне нужно было бы спасать тебя и твой выводок? Жила бы себе, горя не знала.
– Да вы и так неплохо устроились, – фыркнула Валентина.
– Так не вижу смысла подыхать с голоду, – ответила Оксана. – Да и работать можно спустя рукава. Никто и слова не скажет. Приспосабливаться нужно, милая, приспосабливаться. Иначе окочуришься в канаве и твой труп обглодают волки. А их в эту зиму ох как много шастает вокруг деревни…
– Если об этом раструбили не вы, то тогда кто? – прервала соседку Валя.
– Насколько я поняла из пьяного разговора, историю вашего побега им поведал тот немец, что приезжал сегодня утром.
Валентина закрыла лицо руками. Ей вспомнилась та минутная встреча. Тогда женщине на самом деле показалось, что этот страшный человек не признал беглянку. Вместе с тем, удаляясь быстрым шагом в сторону коровника, она не заметила острого внимательного взгляда, провожавшего ее.
– Но как? Невозможно! Прошло больше трех месяцев после… расправы… того страшного дня. Ирод не мог запомнить…
– Получается, смог. Что-то в тот день, вероятно, случилось, вот он и сохранил в памяти…
– Точно! – воскликнула Валентина. – Расстрелять нас хотели в тот день за то, что наши мужья и отцы в Красной армии воюют; ребят яму копать заставили, чтобы потом наши трупы туда свалить. Пулемет, ироды, повыше поставили… Но едва нас подвели к оврагу, как наши самолеты начали неожиданно бомбить деревню. Много тогда и наших, и немцев полегло. Меня и детей спасло лишь то, что мы стояли ближе всех к болоту. Не оглядываясь, побежали мы через него в знакомый лесок. Там и схоронились до ночи.
– Теперь все понятно.
Валя прошла вглубь комнаты и опустилась на сундук.
– И что делать-то?.. Куда я в метель пойду с детьми?
– Не знаю, – буркнула Оксана. – Но оставаться тебе тут нельзя. Точно расстреляют.
– А идти в лес в такую стужу и пургу – верная смерть. Не могу я пойти на такое. Сами понимаете.
– Ну как знаешь, – пожала плечами суровая соседка, исподлобья посмотрев на Валю. – Мое дело предупредить тебя, а ты уж решай сама.
Она направилась к выходу, но возле дверей обернулась и произнесла:
– Не могу понять: ты дурна иль слишком умна?
– Одному Богу известно.
– Богу? Так ты верующая? Ну что ж, тогда уповай на заступника, может, и поможет.
– Вверяюсь…
– Да храни тебя Господь.
Оксана вышла из дома и, с опаской оглядевшись по сторонам, тайком пробралась в свой дом, откуда доносились пьяные крики:
– Оксанка! Куда ты запропастилась? Горилку неси! Душа горит… сил нет, выпить хочется, аж жуть!
– Несу, родимые, несу. Уж больно тяжела бутыль-то. Вот и припозднилась.
На пороге своего дома суровая женщина остановилась и оглянулась, бросив прощальный взгляд на стоявшую в дверном проеме Валентину.
– Эх, дурна ты, Валька. Хотя… в лесу вас на самом деле ждет неминучая смерть. Но лучше умереть свободными, чем сгнить в концлагере. И тут и там подстерегает погибель. Вот уж судьба так судьба. Бедные вы, бедные.
Если бы Валентина сейчас расслышала слова Оксаны, то сильно удивилась бы. Суровая соседка всегда производила на нее впечатление вечно чем-то недовольной, сварливой бабы. Потому ее и недолюбливали односельчане. Уж больно остра она была на язык.
После ее ухода Валя немного постояла в дверях, провожая взглядом спасительницу, но порыв студеного ветра заставил женщину вернуться в дом. «Что же делать? Что же делать? – мечась по комнате, повторяла она. – Остаться? Но за нами придут полицаи, и тогда… Что с нами будет, одному Богу известно. Послушаться совета Оксаны… Но куда? Вон, какая разыгралась метель. Мы и ста шагов не сделаем, околеем. Будь что будет!»
И она села у окошка в ожидании своей участи, так как было ясно, что именно сегодня ночью все решится. И злая судьба не заставила себя ждать. Не прошло и часа, как раздался властный стук и за дверью послышался повелительный голос:
– А ну открывай! Слышь, Валентина? Немедля открой дверь!
– Иль спалим хату вместе с тобой и твоими выродками, – послышался второй голос.
«Ну, вот и все, – вздохнула женщина. – Спасения ждать неоткуда. Господи! Я-то ладно, а дети? Дети за что мучаются? И не пожили еще совсем».
– Ты чо, уснула? Эй, Семен! Айда сюда. Посмотри в окно! Чо энта тварь там делает?
Но полицаю не прошлось лезть в сугроб, потому что раздался звук отодвигаемого засова, и на пороге дома показалась хозяйка.
– Что нужно? – осведомилась она.
Вместо ответа Валентина получила удар прикладом в лицо. Упав навзничь, она сильно ударилась головой об лавку, но тотчас же встала, неведомо откуда найдя в себе силы.
– Долго открывала, – хмыкнул Матвей, смерив женщину наглым взглядом.
Затем он обратился к старшему полицаю:
– Может, мы ее того… ну, оприходуем, прежде чем в райцентр повезем? Господин Блюме ведь туда велел привезти ее?.. Взаправду сказать, не в моем вкусе бабенка. Уж больно костлява. То ли дело Оксанка или Иринка. Вот это бабы – всем бабам бабы. А эта… ни кожи ни рожи. И как только детей-то зачала. Муженек-то, видно, не просыхал, чтобы на такую запасть!
Полицаи разразились безудержным смехом. Матвей гоготал громче всех, довольный собственной шуткой. Валентина молча наблюдала за пьяными предателями, гадая, убьют ли они ее сейчас или все же отвезут в райцентр, где матерый душегуб уже поджидал ее.
– Кончай ржать, – приказал Тимофей Толочко, отдышавшись. – Эй ты! Собирайся и выродков своих одень. В город поедем.
– Слушай, Семеныч, мы что ж, ночью бабенку повезем? – удивленно воззрившись на товарища, спросил Федор. – И охота возиться с ней в такую метель? Давай грохнем за деревней, и дело с концом.
Старший полицай подошел к подчиненному неровной походкой и, ткнув пальцем в грудь, громко произнес:
– Энто чо за разговорчики? Спорить со мной вздумал?
– Да ты, Тимофей, не серчай. Дело Федор гутарит. На кой черт возиться с ними? Ну, не хочешь за деревней, давай в лесу. Единственно, далеко не будем забираться. Мало ли что.