– Что тут происходит? – на чистейшем русском языке задал вопрос офицер. – Что вы делаете здесь ночью?
– Г-господин офицер, – заикаясь от страха, ответил Тимофей Толочко. – Вот, везем арестованных в райцентр по распоряжению оберфюрера Блюме.
Многозначительно поглядев на спутника, офицер продолжил допрос:
– Понятно… А почему ночью? Да к тому же в такую непогоду? Нельзя было подождать до утра?
– Герр Блюме приказал доставить арестованных к шести утра, – отрапортовал старший полицай. – Вот мы и…
– К чему такая спешка? Странно… кто они? – задумчиво протянул немец.
– Женщина – жена офицера Красной армии, да к тому же партийного. Она сама – комсомолка.
– А почему вы остановились? Здесь не место для отдыха, вы не находите?
– Вы совершенно правы, господин гауп–тштурмфюрер, – сумев рассмотреть воинское отличие стоявшего перед ним офицера, проговорил Тимофей.
– Кто тут главный? – строго спросил офицер.
– Я, – вытянувшись в струнку, отчеканил Тимофей. – Старший полицай Толочко.
– Так я повторяю вопрос, герр Толочко, почему вы остановились? – строго глядя на него, произнес офицер.
Полицай покосился на арестованную, прижимавшую к себе детей.
– Вы проглотили язык? – с угрозой в голосе продолжал немецкий офицер. – Смотреть мне в глаза!
– Никак нет, герр гауптштурмфюрер, – торопливо ответил Тимофей, сердце которого сжалось от страха. – Арестованная…
– Что арестованная?..
– Она хотела сбежать… ну, прыгнула с саней. Вот и пришлось притормозить.
– Где она?
– Туточки, герр гауптштурмфюрер, – поспешил заверить старший полицай. – От моих людей не скроешься. Из-под земли достанут. Энто все моя школа.
Не обращая внимания на его нервную болтовню, офицер прошел мимо Толочко и остановился недалеко от Матвея и Федора.
– Это она? – оглядев сидящую на снегу женщину, спросил он.
– Да, да, – подтвердил Толочко.
– ОНА хотела сбежать, бросив детей на произвол судьбы?
Полицаи, потупив взоры, молчали.
– Я вас спрашиваю! – прикрикнул офицер. – Отвечать!
Старший полицай просеменил к мужчине и виновато произнес:
– Бес попутал, герр гауптштурмфюрер. Уж больно сварливая баба. Сил не было терпеть.
Немецкий офицер хмыкнул и еще раз покосился на женщину, продолжавшую обнимать детей.
– Места, что ли, не нашли другого? Более подходящего для этого дела?
– Так ни зги не видно, герр гауп–тштурмфюрер, где тут сыщешь? – осмелился, наконец, Матвей вставить слово.
– Ну а детей? – не обращая внимания на слова полицая, поинтересовался немец. – Вы тоже хотели их расстрелять вместе с матерью?
– Да нет, – отмахнулся Толочко. – Чо мы, звери? Бросили бы неподалеку, и дело с концом. Пускай до какого-нибудь селения топают. Ну а замерзнут по дороге, так это не наш грех.
– Разумно, – усмехнулся офицер. – Я бы даже сказал – гуманно. Одно только «но». Вы получили приказ привезти женщину и детей в комендатуру.
– Так точно, герр гауптштурмфюрер!
– Так какого чёрта вы тут комедию ломаете? – пристально вглядевшись в небритое лицо старшего полицая, задал вопрос немец. – Вы что, настолько пьяны, что потеряли способность думать?
– Никак нет!
– Тогда представьте, что будет, если я доложу оберфюреру Блюме, что вы нарушили его приказ. Что вы отказались подчиниться, нарушив тем самым субординацию? Я очень сомневаюсь, что он вас похвалит. В лучшем случае, вы сгниете в лагере, в худшем… впрочем, вы и сами прекрасно знаете, что произойдет с вами.
– О, герр гауптштурмфюрер, прошу вас, – умоляюще залепетал Толочко, потеряв самообладание. – Говорю же вам: бес попутал. Уж больно студеная выдалась сегодня ночь. Да и баба…
Немец остановил словесный поток полицая взмахом руки.
– Я не желаю слушать вас! Немедленно сажайте арестованных в сани и отправляйтесь в райцентр. Там отвезете их в комендатуру. Если поторопитесь, то успеете вовремя.
– Но вы же… вы же не расскажете герру Блюме? – заискивающим тоном осведомился старший полицай, заглядывая офицеру в глаза.
– Если доставите арестованных в целости и сохранности, то, возможно, я утаю от всех этот незначительный эпизод. Отправляйтесь! У вас мало времени!
С этими словами офицеры и солдаты направились к машине. Сев в нее, немцы объехали молча стоявших людей и скрылись в непроглядной ночной тьме.
Не помня себя от радости, Тимофей приказал всем побыстрее усесться в сани. Не прошло и пары минут, как полицаи и пленники продолжили путь. Вьюга пошла на убыль, и снег уже не хлестал обмороженные лица. Люди ехали молча, каждый погруженный в свои мысли.
«А энтот гауптштурмфюрер ничего, хороший парень. Может, словечко за меня замолвит? Глядишь, в город возьмут. А то засиделся я в деревне. Размах не тот. А идей-то, идей у меня сколько! Поделиться не с кем. Энти прихвостни, мои товарищи, ничегошеньки не смыслят. Им бы лишь карманы и брюхо набить. Вот бы меня гауп–тштурмфюрер к себе в отдел взял. Я бы уж проявил себя, выслужился… эх, надо было его фамилию выяснить. Может, в райцентре увидимся, тогда не оробею, спрошусь».
«Откуда взялась эта машина? Странно… А какой важный немец. Капитан, а ведет себя почище генерала. А стать-то, стать! Слава Богу, пронесло».
«Ну вот, надо ж было этому офицеришке появиться! Уже бы домой ехали и горя не знали. А сейчас? Покуда доедем до райцентра, покуда то да се, потом обратно еще тащиться по такой дороге. Уверен, лишь к следующей ночи домой и вернемся… Тьфу! Вот принесла немчуру нелегкая».
«Неужели бы ребята убили их? Не может быть! Хотя… могли. Я не раз видел, как они изуверски били людей, если те осмеливались перечить им. И зачем я только пошел в полицаи? Что будет, если опять придут красные? Наверно, расстреляют. Меня оправдывает лишь то, что дома больная мать и пятеро голодных братишек. Благодаря пайку родные еще живы».
«Господи! Неужели мы спасены? И кто? Кто спас нас? Немецкий офицер! Невероятно! Я не могла поверить своим глазам. А язык? Мужчина говорил на чистейшем русском языке без акцента. Кто он? Предатель, подавшийся ради спасения своей шкуры к немцам или… партизан, разведчик. Я не знаю, кто он… Но буду вечно молиться за него. Сегодня он спас меня и моих малышей. А что будет завтра, пускай решит Господь».
Чем дальше сани отъезжали от того страшного места, тем светлее и радостнее становилось на душе у Валентины. Безусловно, ее страшила неизвестность, но тем не менее женщина была счастлива: сегодняшней ночью они не умрут, а завтра – будь что будет.
Уже светало, когда сани с замерзшими людьми наконец-то въехали в райцентр. Возле комендатуры их встретил патруль.
– Стой! – прикрикнул на них старший. – Кто такие и зачем приехали в такую рань?
– Старший полицай Толочко, – нехотя ответил тот. – По приказу оберфюрера Блюме привез арестованных.
Невысокого роста мужчина, одетый в пальто на вате и с винтовкой в руке, с подозрением разглядывал их. Да и немудрено: многочисленные слухи о появлении в лесах партизан будоражили население и пугали оккупантов. Но особенно они беспокоили тех, кто добровольно решил перейти на сторону врага.
– Что-то рановато приехали. Герр Блюме еще спит.
– У меня приказ: привезти пленных к шести утра. Можешь пойти и узнать.
– Хорошо, оставайтесь здесь… Эй, Иван, Сашок, приглядите за ними.
Мужчина отправился в комендатуру, а его подчиненные остались сторожить подозрительных приезжих.
– А что тут происходит? – закуривая папиросу, спросил Матвей.
– Не положено разговаривать, – грубо ответил один из патрулей.
– Да ладно тебе, Сашка, – слегка толкнув мужика в плечо, возразил Иван. – Наши пацаны, не видно, что ли?
– Ага, сначала наши, а потом из тебя решето сделают. Знаю я таких.
Федор бросил вожжи и спрыгнул с саней.
– Стой! А не то стрелять буду! – взвел курок полицай. – Полезай назад! Кому говорю!
– Стреляй, пожалуйста, эка важность! Вот только, видать, пуля в ватнике застрянет, – усмехнулся Федор, потягиваясь.
– Это чего это она застрянет? – удивился Сашок.
– Так тело все замерзло и одеревенело. А в дерево много пуль входит? Не пробовал?
– Так издалече едете?
– Из Суфляново.
– Да… неблизко! Небось, всю ночь ехали? А метель-то сегодня ого-го как вьюжила!
– Так а я о чем? А ты: сиди, сиди…
– Приказ, браток. Что ж поделать? Сам знаешь.
Федор покосился на Тимофея и крякнул.
– Это да… Начальство строгое.
– Да не такое уж и строгое было до поры до времени.
– А что стряслось-то? – поинтересовался Матвей, прислушавшись к разговору.
Сашок и Иван опустили винтовки и, тоже закурив, начали наперебой рассказывать.
– С неделю назад… – завел Сашок.
– Да больше, – перебил его Иван.
– Ничего не больше… короче… на той неделе при въезде в город подорвались несколько машин с немецкими солдатами…
– А машину, в которой ехал важный генерал, расстреляли из автоматов.
– Не перебивай старших, – недовольно взглянув на напарника, произнес Сашка.
– Тоже мне старших, – вполголоса пробубнил себе под нос Иван, – на год всего старше, а уже и возгордился.
Не обращая внимания на стоящего подле него парнишку, полицай продолжил:
– Что тут началось! Мама моя дорогая! К нам сразу приехал карательный отряд во главе с Блюме. Между нами, противный тип… начались аресты, массовые расстрелы… Вы-то тоже одного из них привезли, я смотрю?
– Кого из них? – не понял Федор.
– Ну, этих… евреев, партизан, большевиков – всех тех, кого ненавидит новая власть.
– Жена офицера, комсомолка, кажись.
– И деток прихватили? – разглядывая спящих на коленях Валентины малышей, подивился Сашок.
– Сам сказал – приказ.
– Да-а. Жалко их, – почесав затылок, ответил Сашок. – И пошто страдают? За отцов своих. Неправильно как-то.
– Ты тут разговорчики прекращай, – услышали они за спиной грубый голос старшего. – Ты приказы выполнять должен, а не рассуждать.