Сойдя с саней, к мужчине подошел Тимофей.
– Ну что? Долго нас еще тут держать будешь?
– Ждут вас…
– Так а я о чем?
– Хорошо, идите! – кивнул головой мужчина и, подозвав жестом подчиненных, двинулся вместе с ними вдоль улицы.
Передав на руки караульным арестованную с детьми, Толочко с товарищами поспешили в кабак, где их и застали события, развивавшиеся в тот день очень стремительно.
7
Около десяти часов утра Валентину повели к оберфюреру на допрос. Взять детей с собой ей не позволили.
– Вы есть та женщина? – наконец спросил герр Блюме после продолжительной паузы.
– Я не знаю, о чем вы, – безжизненным голосом ответила Валя.
– Как вы бежать? Где прятаться?
– Если вы помните, в тот день бомбили наши самолеты.
– Na klar… да, – утвердительно кивнул головой немец. – Много мои люди умирать. Русские умирать тоже.
– Вы выучили русский язык? – немного осмелев, справилась Валентина.
– Мы должны русский человек знать. Мы мочь тогда с ним воевать. Мы мочь победить.
– И вы на самом деле думаете, что сможете сломить русского человека? – вызывающе глядя на него, поинтересовалась женщина. – Если среди нас и существуют продажные твари, работающие на вас и прислуживающие вам, то это не весь русский народ. Вы расстреливаете нас десятками, тысячами, а мы все равно не сдаемся!
– Ты говорить смело, – криво усмехнулся Блюме, ничуть не рассердившись на Валентину.
Наоборот, ее слова весьма позабавили его. Да, немец не раз отмечал, что русские сильно отличаются от поляков, венгров, французов. Отличаются не только храбростью, но и мышлением. Он до сих пор помнил разговор с бывшим другом, штур–мбанфюрером Клаусом, в котором он сам с уверенностью утверждал, что русские – трусливые свиньи, годящиеся разве что для донорства их доблестной нации. «Пойми, этот народ – скот и притом злой скот. Научить его послушанию невозможно. Русских надо истреблять вместе с женами и детьми. У русских надо отнять все и превратить в бродяг, на которых, как на дичь, будут охотиться немцы».
Но с тех пор прошло больше трех месяцев. Да, да… Три СТРАШНЫХ месяца. Немецкая армия все еще продвигалась на восток и почти подошла к Москве, но… «Мы почти не берем пленных, потому что русские всегда дерутся до последнего солдата. Они не сдаются. Их закалку с нашей не сравнить», – прочитал фашист как-то в одном донесении. «Эти проклятые крестьяне дрались, словно черти», – читал он в другом. И вот сейчас. Перед ним сидит худенькая женщина, мать троих детей, прекрасно осознающая, что близится ее последний час, но тем не менее она не боится говорить ему то, за что еще вчера он, Блюме, мог расстрелять на месте.
– Я говорю так потому, что мне нечего терять. Вы все равно не оставите в живых ни меня, ни моих детей. Я готова к смерти. Но вот готовы ли вы? Вот в чем вопрос.
– Ты есть готов умирать, – язвительно заметил оберфюрер, прищурившись. – Но дети… Они есть готовы?
– Тронешь детей – гореть тебе в аду, – гневно бросила Валентина, буравя немца пронзительным взглядом.
В душе женщины клокотало столько ненависти, что Валя была готова наброситься на офицера и задушить его своими тонкими сильными пальцами. Блюме хотел что-то ответить ей, но в этот миг в дверь постучали.
– Ja, komm rein23, – отозвался оберфюрер.
Герхард был крайне раздосадован тем, что допрос прервали.
– Heil Hitler, – услышала Валентина за спиной знакомый голос. – Tut mir Leid, Oberführer, aber ich habe eine dringende Nachricht24.
– Na klar, – коротко ответил Блюме, нахмурившись.
Мимо женщины прошел молодой офицер, в котором она признала своего ночного спасителя. Не обращая внимания на Валю, мужчина протянул письмо оберфюреру.
– Bitte, – щелкнув каблуками, ответил вошедший.
Блюме молча взял пакет и стал распечатывать его. Достав какой-то лист, он внимательно начал изучать его. И вдруг случилось то, чего Валентина ожидала меньше всего. Молодой офицер внезапно схватил наркомовскую лампу и со всей силы ударил ею по голове оберфюрера. Потеряв сознание, немец тотчас же повалился на стол. Сочившаяся из раны кровь медленно заливала лежавшие там бумаги.
Молодой офицер резко обернулся к Валентине и вполголоса скороговоркой по-русски выпалил:
– У нас мало времени. Немец может очухаться в любой момент. Быстро уходим.
– Вы… вы убили его? – испуганно глядя на Блюме, спросила женщина.
– Не думаю, они, гады, крепкие… Пошли, у нас всего несколько минут. У входа уже ждет автомобиль.
Валентина встала, однако тут же опустилась обратно на стул.
– Что случилось? Почему вы не идете? – задал вопрос офицер, встревоженно поглядывая на немца. – Вы что, не понимаете, что ставите под угрозу не только нашу операцию, но и вашу жизнь? Если он придет в себя, то нас моментально схватят.
– Я никуда не пойду без детей, – твердо заявила женщина.
– Дура! – схватив ее за руку и потащив к двери, процедил молодой человек. – Неужели ты думаешь, что мы оставим тут детей? Они давно уже в машине.
– Это правда? – все еще не веря в счастливое спасение, задала вопрос Валя. – Кто вы?
Молодой офицер улыбнулся впервые за период их короткого знакомства.
– Можешь считать нас ангелами-хранителями.
– Неужели? – Валентина уставилась на него с удивлением.
– Нет, конечно. Советский человек, а в такую ерунду верит…
– Не ерунду, – упрямо заявила женщина.
– Ладно, ладно, не время спорить… Выйдем из комнаты, притворитесь моей пленницей, посопротивляйтесь слегка. Ну, чтобы выглядело все правдоподобно.
– Хорошо, – опустив голову, ответила она и открыла дверь.
Возле нее в охране стояли два солдата-автоматчика. Женщина в нерешительности встала в проеме, но мужчина, следующий за ней, вытолкнул ее в коридор.
– Oberführer befahl, ihn nicht zu stören. Er arbeitet25, – сказал он охране.
Затем, схватив женщину за локоть, без промедления потащил к выходу.
– Komm schon, geh! Пошльи, русская свинья! – приговаривал офицер по дороге.
Встречавшиеся им по дороге немцы улыбались и смеялись, наблюдая за сценой. Около выхода Валентину и сопровождавшего ее загадочного человека остановили, спросив, куда они направляются. Офицер, показав свое удостоверение, ответил, что оберфюрер приказал ему отвезти арестованную с детьми в Смоленск.
– Warum? – листая документы, поинтересовался дежурный.
Мужчина, пожав плечами, ответил как можно естественнее:
– Ich führe die Bestellung aus26.
– Ja, natürlich haben Sie recht. Gute Reise. Seid vorsichtig!27
– Danke, – ответил офицер и, подталкивая Валентину, вышел вместе с ней из здания.
– Где мои дети? – тихо поинтересовалась женщина.
– Тише, – крепче сжимая ее руку, отозвался сопровождающий. – Нас могут услышать.
Пройдя метров двадцать, она увидела черную машину, возле которой стоял вооруженный солдат.
– Полезай на заднее сидение, – еле слышно приказал офицер.
– А дети?.. Я никуда…
– Да полезай же! – втолкнув Валю в автомобиль, прошипел тот.
– Мама… мамоська… ма, – услышала Валя.
Обрадованные малыши облепили ее со всех сторон.
– Господи, господи! Это вы… мои дорогие. Я не верю своим глазам. Вы живы! – шептала она, осыпая детишек поцелуями.
Севший рядом с ней офицер приказал водителю поскорее покинуть город. Затем, улыбнувшись, он обратился к женщине.
– Ну что, теперь все в сборе?
– Спасибо вам, – горячо поблагодарила Валентина незнакомого человека, рисковавшего ради них жизнью, – я никогда не забуду вас и ваших помощников… Кем бы вы ни были.
Тот в ответ усмехнулся.
– Да не ангелы мы, не ангелы. Живые люди, честно.
– Но откуда вы тут взялись? На вражеской территории… да еще в такой одежде? – удивленно уставившись на них, задала вопрос Валя.
– Об отряде нашем что-нибудь слышала? – отозвался сидящий на переднем сидении солдат.
– Нет, ничего. А что за отряд такой, что не боится разгуливать по оккупированной территории?
– Эх, мамаша, мамаша, – рассмеялся солдатик. – Партизаны мы, вот кто. Те, кто не смог выйти из окружения, в леса подались, организовав сопротивление.
– Сопротивление? То есть, вы… те самые? – не веря своим глазам, ахнула Валентина.
– Какие те самые?
– Ну, те партизаны, о которых говорят в деревнях и в райцентре.
– Может, те, а может, и нет, – бросив взгляд на нее, отозвался молодой офицер.
– Нате вот, поешьте, – протянув буханку хлеба, добродушно произнес солдат. – Вон у пацанов и сестренки глаза какие голодные.
– Ничего, домой вернемся, там их откормим, – ответил офицер.
Валя удивленно воззрилась на него.
– Домой? Но… я не могу вернуться домой… там, наверно, немцы. Я… не хочу домой!
– Вот дуреха так дуреха. И стоило тогда вас спасать, чтобы вновь в лапы фрицам отдать?
– Тогда?..
– К нам домой. В штаб партизанского отряда едем. Там уж Владимир Сергеевич, командир наш, решит, как поступить с вами. Может, при штабе останетесь, а может, и в тыл попытаемся переправить.
– Я не хочу в тыл… я помочь вам хочу. Отблагодарить за спасение… Я же… я же все могу: и стирать, и готовить.
Сложив руки в молитвенном жесте, Валя жалобно попросила:
– Пожалуйста, не отправляйте меня никуда. Прошу вас!
– Ладно, ладно, – похлопав ее по плечу, откликнулся молодой офицер. – А покуда отдыхайте. Натерпелись вы горя предостаточно. Но с сегодняшнего дня все изменится. Все, спите. Нам еще долго ехать.
И Валентина, покрепче прижав к себе детей, впервые за долгие месяцы заснула крепким спокойным сном. Ей опять приснилось то лазурное озеро, окруженное высокими елями, яркое солнце, сияющее на бескрайнем полуденном небе, теплый летний ветерок, треплющий непослушные кудри женщины, и лодка, в которой сидели ее родные люди. Муж и дети молча смотрели на нее и улыбались.