– О, моя дорогая, посмотри! – затараторила молодая женщина, показывая подруге какую-то бумажку. – Я только что из театра. Нас взяли!
– Куда взяли? Я ничего не понимаю. Говори толком!
– Какая ты непонятливая, – засмеялась та. – Мы сможем теперь заниматься тем, что любим: ты петь, а я танцевать! О! Я так рада! Наконец, мы сможем забыть о лишениях.
– Ты преувеличиваешь. Впрочем, как всегда.
– Нет, нет и нет! – топнув ногой, ответила Франческа. – Ты не хочешь понять меня. Я опять смогу танцевать. Ты же знаешь, что балет – моя жизнь!
– Это ты не понимаешь, – прервала ее Вера. – Ты будешь ночи напролет развлекать тех, кто истребляет нас, кто согнал нас в резервацию, кто морит нас голодом.
– Ты все неправильно воспринимаешь. Мы будем искусством поддерживать наш народ.
– А заодно еще и нацистов, – фыркнула девушка.
– Почему? Немцам запрещено показываться на территории гетто.
Вера хмыкнула.
– Но запрет не мешает им рыскать по кварталу и забирать понравившиеся вещи.
– Возможно, ты и права. Но…
– Возможно? Видимо, от голода ты совсем перестала трезво мыслить, – ехидно заметила подруга, прервав молодую женщину.
Франческа приняла гордый вид.
– Все, достаточно. Я услышала тебя. Один лишь вопрос: ты будешь выступать? Запомни, это единственная возможность покинуть гетто. А в том, что мы выберемся отсюда, я не сомневаюсь!
Немного поразмыслив, Вера все же согласилась. Да, с одной стороны она не особо хотела веселить полупьяную публику, к которой испытывала отвращение, но с другой стороны, – жизнь в гетто напоминала ад. И вырваться из него было мечтой каждого, кто сюда попал.
– Да, – опустив голову, отозвалась она. – Я буду… я согласна.
– Вот и хорошо, – весело произнесла Франческа. – В субботу в театре-кабаре Melody Palace у нас первое выступление. С завтрашнего дня начинаем репетировать. Пока!
Чем больше Вера думала о затее подруги, тем лучше она понимала, что подтолкнуло молодую женщину принять приглашение выступать перед сомнительной публикой. А то, что так и будет, девушка не сомневалась, поскольку немцы, находясь в тылу, были не прочь поразвлечься.
Конечно, до войны Франческа Манн по праву считалась не только самой перспективной и талантливой балериной Польши, но и, безусловно, самой красивой. Ее танец покорял сердца зрителей. Гран знала о честолюбивых мечтах молодой женщины. Та грезила о самых знаменитых сценах мира, об овациях, о восторженной публике, о большом контракте, который позволил бы ей в дальнейшем создать собственную школу танца. К сожалению, Сентябрьская кампания грубо вмешалась в планы балерины. Вместо Парижа и Милана пани Манн, да и она сама, попали в Варшавское гетто. И если Вера вполне могла жить без оваций и сцены, то Франческа – нет. А может быть, ею руководили более меркантильные интересы. Кто знает? Чужая душа – потемки.
На самом деле балерина согласилась на унизительную роль танцовщицы кабаре не только из-за желания вырваться из гетто. Видя на улице изголодавшихся истощенных детей, просящих милостыню, Франческа поклялась себе, что сделает все, чтобы спасти этих несчастных. Когда она вырвется из карантинной зоны (а для достижения этой цели все средства хороши), то попытается связаться с подпольным обществом, действующим на арийской территории. И, став связной, Манн собиралась наладить контакт между обреченными на долгую мучительную смерть и «свободными» гражданами.
Первое выступление произвело фурор среди присутствующих: Франческу провожали бурными аплодисментами, вызывая раз десять на бис. Вскоре о грациозной и харизматичной артистке, обладающей к тому же легким задорным характером, заговорили и в еврейском квартале, и в арийской зоне. Молодая женщина была настолько хороша, что через некоторое время она стала любимицей многих немецких офицеров.
Вера также произвела незабываемое впечатление на публику, распевая песни на польском и немецком языках. И через некоторое время, благодаря завязавшимся знакомствам, молодые женщины смогли без труда покидать гетто и свободно разгуливать по так называемой «свободной» части Варшавы. Более того, им дозволялось даже носить шубы, что являлось неслыханной привилегией для евреек.
Манн сдержала данное себе слово и наладила связь между двумя партиями в гетто и подпольной организацией, располагавшейся за его пределами. Вследствие чего на территорию квартала стали поступать продукты питания и оружие. Измученные невзгодами люди готовились к восстанию. Так продолжалось до июля 1942 года.
– Ты читала? – бросив на стол газету, поинтересовался Марек. – Посмотри, что выдумали в юденрате30.
– Что именно? – продолжая разминку, спросила Франческа.
– А ты почитай!
– Мне некогда, – буркнула она. – У меня через два часа выступление.
– Ладно, тогда я сам… так… где это? Ах, вот: «Все евреи за исключением работающих на немецких предприятиях, работников госпиталей, членов юденрата, членов еврейской полиции в гетто и их семей будут депортированы на восток. Еврейской полиции было приказано обеспечить ежедневную отправку шести тысяч человек на железнодорожную станцию. В случае неисполнения распоряжения расстрел». Что бы это значило?
Франческа развела руками. По-хорошему, она даже не вникла в слова мужа. Весь день в голове крутилась мысль, не дававшая ей покоя: зачем один из многочисленных воздыхателей и поклонников ее таланта, вызвал балерину в свой кабинет? «Пани Манн, – целуя руку танцовщицы, начал он разговор, – мне нужно сообщить вам нечто очень важное. Завтра я жду вас у себя». О чем таком важном собирался поведать ей этот странный человек?
– Немецкое командование приняло решение выпустить из страны и отправить на все четыре стороны тех евреев, кто сможет предоставить паспорт нейтральной страны, – такими словами начал разговор герр Шварц.
– Моя дорогая пани понимает, – как бы невзначай добавил он, – что информация не для всех. Она очень секретная. Я рассказал о ней только потому, что сражен вашей красотой и талантом. Вы – вторая Анна Павлова. В юности мне довелось увидеть эту балерину на сцене в Берлине. О, в те времена я восхищался ее грацией, талантом, изяществом движений. Когда же это было? Дайте припомнить. Ах, да… в 1925 году. Сколько же мне тогда исполнилось? Хм… семнадцать лет. С той поры минуло много лет. Но воспоминания… Да-а-а, божественно… как божественно!
– Павлова была моим кумиром, – заулыбалась Франческа, обрадовавшись. – Мой отец тоже возил меня в Берлин на выступление пани Анны.
– Вот как? Жаль, что мы тогда не встретились, – окинув взглядом молодую женщину, ответил тот. – Возможно, мы посетили тогда одно и то же выступление. Жаль, очень жаль.
Франческа, пропустив замечание немецкого офицера мимо ушей, рассмеялась.
– Я была тогда невзрачным гадким утенком, герр Шварц, вы бы прошли мимо.
– Кто знает, кто знает… Что ж, вернемся к делу. Вы понимаете, пани Франческа, что информация, которой сейчас я поделился с вами, крайне секретна. И если что-то станет известно моему командованию, то моя жизнь окажется под угрозой.
– О, не говорите так! – воскликнула Франческа. – Обещаю… клянусь, что я никому ничего не скажу.
– Я знал, что могу положиться на вас, дорогая пани. Вы сами понимаете, что не я делаю политику в Германии. А она известна вам хорошо: евреи – наши враги… Безумие, соглашусь, но я принял присягу и не могу нарушать свой долг. Тем не менее, мне хотелось бы спасти вас и вашу подругу, ибо искусство – вне политики. Мой любимый австрийский писатель, – кстати, тоже еврей, – Карл Краус сказал: «Задача искусства – протирать нам глаза». Я полностью с ним согласен. Наше руководство, придя к власти, обо всем забыло. Если бы вы знали, сколько книг, не соответствующих якобы идеологии национал-социализма, было сожжено по приказу Гитлера!
– Да, печально, – согласилась с ним молодая женщина. – Я полностью поддерживаю вас. Настоящее искусство вне политики… Герр Шварц, я весьма благодарна вам за информацию. Я не знаю, откуда мы возьмем деньги на три паспорта… вы понимаете, это целое состояние по сегодняшним меркам, но я что-нибудь придумаю.
– Позвольте мне помочь вам, – любезно откликнулся немецкий офицер.
– О, нет, нет, – запротестовала Франческа. – Вы и так столько для меня сделали. Благодарю вас!
– И все же, – он взял ручку и что-то написал на листочке, – вот адрес тех людей, кто поможет вам сделать фальшивые паспорта. Ничего объяснять не нужно. Просто скажите, что хотели бы уехать из страны. А что касается денег, то не волнуйтесь. К тому времени вы не будете ни в чем нуждаться, обещаю.
– О, вы так великодушны! – взяв листок в руки и прочитав адрес, произнесла пани Манн. – Вы самый лучший из тех, кого я знаю… Надеюсь, вы придете сегодня на мое выступление?
– Боюсь, что сегодня мне придется провозиться весь вечер с бумагами, – вежливо отказался герр Шварц. – Но в следующий раз – непременно!
– Буду ждать с нетерпением, – ответила Франческа и, отвесив грациозный поклон, вышла из кабинета.
– Кажется, клюнула, – пробормотал мужчина, задумчиво поглядев на закрывшуюся за балериной дверь.
А тем временем ничего не подозревающая женщина, сжимая в руке заветную бумажку с адресом, устремилась к лидерам подпольной организации, чтобы поделиться полученной информацией. Немецкие руководители все рассчитали верно…
Франческа вернулась домой лишь под вечер. Увидев ее, Марек, не находивший себе места от волнения, недовольным голосом проговорил:
– Где ты ходишь? Я не знал, что и думать, где искать тебя! Кругом полно немцев.
– Ну и что? – равнодушно ответила женщина. – Меня все знают, так что я без каких-либо проблем добралась до дома. Наоборот, они приветствовали меня, провожая улыбками и шутками.
– По-моему, ты совершенно перестала понимать действительность, – мрачно заметил супруг, недовольный тем, что жена водит дружбу с врагами. – Идет война, нас притесняют, морят голодом, а с завтрашнего дня еще и отправляют в неизвестном направлении. А ты беззаботно порхаешь в кабаре, делая вид, что ничего не происходит.