Как бы отвечая на мои мысли, пани продолжила:
– Я знаю, о чем ты думаешь, Александра. Не понимаешь, почему я не защищаю тебя от нападок мужа? Да, все верно. Наверно, боюсь… Я на самом деле плохая мать, раз разрешаю мужу так себя вести. Но и изменить ничего не могу: он мой супруг, и я обязана почитать его и слушаться во всем. Тем не менее меня мучает совесть. Поверь, мне очень жаль, что я проявляю слабость, позволяя Милошу издеваться над тобой. Именно поэтому я и хочу хоть как-то загладить свою вину, разрешив твоей сестре навещать нас.
– А если хозяин запретит?
– Неплохо бы когда-то и характер проявить, – натянуто улыбнувшись, ответила пани Юстина, мысленно гадая, что скажет ей муж, когда она приведет новую девочку в дом.
«Ладно, подумаю об этом потом, – подытожила женщина. – В конце концов, чем виноваты эти девочки? Не они развязали чертову войну. Им и так досталось. Пусть делает, что хочет, но малышка будет гостить у нас каждое воскресенье».
Преподобная мать, согласившись с доводами сестры Иосифы, позволила нам забрать Варю до вечера. Радостные, мы вернулись домой, где нас встретил пан Милош и его мать с сестрой.
– Это где вы так долго шлялись? – сурово взглянув на нас, начал мужчина. – Дел невпроворот, а они гуляют! Забыли, кто в доме хозяин?.. А это еще кто такая? Вы что, решили бездомных подбирать?
– Это не бездомная, – ринулась в бой Юстина, встав на нашу защиту. – Мы были в приюте.
– Что-то я не помню, чтобы мы решили удочерить еще одного ребенка, – побагровев, отозвался пан.
– А я помню эту девочку, – вмешалась в разговор Даниса. – Ты же сестра Александры. Верно?
Варечка смутилась и спряталась за мою спину.
– Да, так и есть. Мы ходили в приют, чтобы повидаться с ней.
– Я не давал тебе на то позволения!
– Может быть, мне еще спрашивать твоего разрешения на то, чтобы дышать? – взорвалась Юстина. – Разрешение на то, разрешение на это… Я что, твоя раба? Да, я должна уважать и почитать тебя, своего мужа. Но ты тоже давал клятву отвечать за детей, оберегать их, любить и уважать меня. А вместо этого я получаю ежедневные колотушки и слышу бесконечные незаслуженные оскорбления!
Пан Милош был озадачен горячей отповедью всегда покорной жены, исполняющей любую его прихоть.
– Сынок, ничего страшного. Пусть девочки встречаются, – наконец-то проговорила Даниса, оправившись от замешательства. – Они родные сестры, одна кровь.
– Кровь, – фыркнул Милош. – Ладно, пусть приходит. Черт с вами.
Он развернулся и скрылся в доме. Сказать по правде, я очень боялась, что это событие как-то повлияет на мою и без того нелегкую жизнь и жизнь моей новой мамы. Несмотря на то что пани Юстина позволяла мужу помыкать нами, она была хорошей доброй женщиной. Но тем не менее вскоре, после очередной порки, я не выдержала и сбежала из дома.
8
Случилось это поздней весной. К тому времени я уже полгода жила в новой семье. Со временем я привыкла к порядкам и требованиям «родителей», стараясь во всем угождать им. И если пани Юстина и ее свекровь с сестрой относились ко мне с теплотой, то пан Милош продолжал меня изводить. Я терпела его вечные придирки, ничего не говоря новой «маме», так как не хотела ее расстраивать. Впрочем, в тот день чаша терпения переполнилась, и я ушла из дома.
– А где Зоркий? – спросила я, подходя к деннику хозяйской лошади.
– Вот черт, – проговорил Матеуш, худой юноша лет пятнадцати, глядя на распахнутую дверь, – опять забыл закрыть денник на щеколду. Сбежал, сатана. Умный, засранец… А хозяин на нем собирался сегодня в город… Эх, вот я попал.
– Значит, нужно его найти, – отозвалась я, ставя на пол ведро с водой, – и поскорее.
– Так где ж его найдешь? – развел руками юноша. – В луга убежал. Ищи теперь ветра в поле. До вечера будет пастись. Потом сам придет, как обычно.
Зоркий и впрямь был необычным конем. Он отличался не только удивительной персиковой окраской, красивой формы головой с большими глазами и прекрасной статью, но и умом. Иногда казалось, что он понимает человеческую речь, только говорить не может. Пан Милош обожал его. По-моему, Зоркий был единственным живым существом, которого любил мой хозяин. Пан Милош души не чаял в коне, несмотря на его непростой нрав, баловал и заботился о нем. Мне и Матеушу было приказано оберегать его как зеницу ока. И все же порой мы попадали впросак, за что бывали нещадно биты. Вот и сегодня, предвидя новую порку, юноша сосредоточенно думал, как ему избежать наказания.
– Зоркий готов? – услышали мы грозный голос мужчины. – Мне уже ехать нужно… Что вы молчите, словно воды в рот набрали?
Хозяин сегодня (впрочем, как и всегда) был не в духе. Неприятности на ферме, полученное из банка письмо и множество других повседневных проблем уже довели его до белого каления.
– Где конь? – подходя к нам, спросил он.
Его тяжелый взгляд из-под нависших бровей вселял в нас ужас, ибо мы понимали, к чему все идет.
– А… это она не закрыла денник. Дала ему воды и ушла, лишь прикрыв дверцу, – скороговоркой выпалил Матеуш.
– Что? – удивилась я. – О чем ты говоришь? Ты же сам сказал…
– Что я сказал? – театрально развел руками юноша. – Чтобы была внимательнее и закрывала дверь на щеколду.
– Но это же ложь! – вскричала я. – Это ТЫ забыл закрыть дверь… сам выпустил…
– Я повторяю вопрос, – хриплым голосом произнес хозяин. – Где Зоркий?
– Наверно, в поля ушел, – пролепетал Матеуш, внутренне похолодев.
– Почему дверь денника оказалась открытой? – уставившись на меня, задал следующий вопрос пан Милош.
– Я не знаю, потому что только пришла, – побелев, словно снег, ответила я. – Вот, ему воды принесла. Матеуш почистил Зоркого и…
– А вот и нет, – перебил меня врун. – Я приказал тебе попоить, а потом почистить коня. Я сам… вот, навоз возил.
– Ты… зачем ты врешь? – ужаснулась я такой откровенной лжи.
– Нет, это ты, это ты! Русская лгунья! Все вы такие!
– Я… не обманываю, – пролепетала я. – Я…
Внезапно я почувствовала, как у меня в голове все помутилось. Страшная боль пронзила мое тело. На меня обрушился град ударов. Упав на землю, я свернулась калачиком, прикрыв руками голову. А тем временем хозяин продолжал хлестать меня нагайкой. Когда приступ ярости миновал, он напоследок пнул меня ногой в живот и, сплюнув, приказал юноше оседлать другую лошадь и отправляться на поиски Зоркого.
Сколько я, избитая, пролежала на земле, не знаю. Было больно, очень больно, причем боль была не только физической, но и душевной. Столкнувшись с неприкрытой подлостью, я никак не могла понять, почему Матеуш так поступил со мной. Придя в себя, я села на землю и задумалась о своей горькой судьбе: мне всего восемь лет, а кроме голода, холода, смертей, непосильной каждодневной работы от зари до зари да еще бесконечных унижений и побоев, я ничего не видела!
Поразмыслив таким образом, я приняла решение: бежать из этого дома немедленно, пусть даже меня ждут тяжелейшие испытания, которые, вероятно, встретятся на пути. Дни стояли уже теплые, поэтому, захватив кофту да немного хлеба и сыра, я отправилась в путь под покровом темноты.
Я шла всю ночь, стараясь уйти как можно дальше. Где, как и на что я буду жить, я, по правде говоря, не думала. Как не думала и о том, что меня могут поймать и вернуть хозяевам. В тот момент мне хотелось лишь одного: поскорее забыть об унижениях и побоях.
Погода способствовала моим планам. Днем я неустанно шагала, стремясь не попадаться на глаза патрулю, а по ночам забиралась в стог сена или пробиралась в заброшенный сарай. Проходя мимо какого-нибудь хутора, я просила о помощи. Мне редко отказывали. Местные жители, услышав мою выдуманную историю, рассказанную на чистом литовском языке (спасибо приемным родителям), о том, что я сирота и поэтому приходится теперь скитаться, так как дом сгорел, жалели меня, щедро угощая хлебом, яйцами и молоком. А некоторые даже предлагали пожить у них. Но боясь оказаться во власти нового мучителя, я вежливо отказывалась. Так прошла неделя…
Вскоре дорога завела меня в другую страну. Услышав непонятную речь, я немного испугалась. «Ой, ой, ой, – подумала я. – Где я? Что за страна такая странная и язык мудреный? И… в какую сторону мне теперь идти?»
Вообще-то этим вопросом я задалась впервые. До той поры меня мало интересовало, куда меня может вывести дорога. Главное, оказаться подальше от ненавистного дома. И только оказавшись в незнакомой стране, я задумалась над тем, что же делать дальше. Я забралась в какой-то сарай и, доев последний кусок хлеба, задумалась: «Сейчас лето, тепло, можно передвигаться, ночуя под открытым небом или на сеновале. А что со мной будет, когда ударит мороз и пойдет снег? Может быть, следовало остаться у той пожилой женщины, которая так вкусно накормила меня? Она не так уж и плоха, вроде. Да и муж во всем ее слушается, руку на меня вряд ли поднимет. Что, если вернуться? Может, еще примет? Я помогать буду… Наверно, я так и сделаю. А потом уговорю их и Варюшку взять».
Решив вернуться к пожилой паре, что на день приютила меня, я заснула крепким сном. Проснувшись и приведя себя в порядок, я двинулась в обратный путь. Однако то ли я оплошала и пошла не той дорогой, то ли свернула не туда, но я так и не вышла к нужному хутору.
Вместо этого я забрела в Восточную Пруссию. Оказавшись в небольшом городке, я стала просить милостыню, однако никто не понимал литовского языка! На русском говорить я боялась, понимая, что могу навлечь на себя беду. Люди косо смотрели на меня, на мою грязную одежду и, осуждающе качая головами, проходили мимо. Хозяева местных питейных заведений прогоняли меня с руганью и криками. Испытывая сильнейший голод, я решила попытать счастье в другом месте и, выбравшись из города, побрела дальше. Чувство голода стало настолько острым, что ноги не слушались, в животе постоянно урчало, голова разболелась до тошноты и кружилась. К вечеру я добралась до хутора и постучалась в первую дверь.