– Где ты все это достал? – спрашиваю я, потому что он явно не мог найти эти вещи на полках магазина. Мой голос звучит более раздраженно, чем мне хотелось бы.
Оук одаривает меня озорной улыбкой.
– Рядом с фруктовым ларьком я встретил чудесную семью. Они не смогли пройти мимо незнакомца, попавшего в грозу ветреной ночью, и проявили невероятную щедрость. Позволили мне принять душ у себя дома. Даже дали фен, чтобы я высушил волосы.
– Какой же вы пижон, – фыркает Тирнан.
– Да, я такой, – подтверждает Оук. Он через голову снимает свою старую сумку и кладет у костра, но немного в стороне от даров из рюкзака. Видимо, в ней он хранит уздечку. – В общем, я убедил этих прекрасных людей подарить мне пару вещей, хранившихся в их гараже, и немного еды из холодильника. Ничего слишком дорогого или важного.
Меня охватывает дрожь при мысли о том, что он зачаровал этих людей или заставил их полюбить себя. Я представляю женщину, мужчину и их ребенка, застывших на собственной кухне, словно во сне наяву. На высоком стульчике сидит малыш. Он плачет, пока его родители приносят принцу еду и одежду. Крики доносятся до них будто издалека и постепенно смолкают.
– Ты не причинил им вреда? – спрашиваю я.
Оук поднимает на меня удивленный взгляд.
– Конечно, нет.
Однако я не уверена, что он в полной мере понимает значение фразы «причинить вред». Встряхиваю головой, пытаясь избавиться от картин, которые рисует мое воображение. Если он собирается жестоко обойтись со мной, это вовсе не значит, что он плохо поступил и с ними тоже.
Покопавшись в стопке одежды, Оук протягивает мне черный свитер, легинсы и новые носки.
– Надеюсь, эти вещи подойдут для путешествия. – Кажется, Оук замечает отразившееся у меня на лице недоверие. – Как только мы вернемся с севера, – обещает он, положив руку на сердце, – эти люди найдут в своих ботинках россыпи чистейших крупных рубинов. Продав их, они смогут приобрести новые легинсы и курицу-гриль.
По его театральному жесту я понимаю, что он не придает большого значения этой клятве, считая ее дурацкой.
– И куда они пойдут, чтобы продать эти рубины? – интересуюсь я. – Нельзя оставить им что-то попрактичнее?
Он закатывает глаза.
– Как принц Фейриленда, я отказываюсь оставлять им наличные. Это безвкусица.
Тирнан только качает головой и, покопавшись в запасах еды, останавливает выбор на горсти орехов.
– Подарочные карты и того хуже, – продолжает Оук, не дождавшись от меня ответа. – Если оставлю им подарочную карту, то навлеку позор на всю династию Зеленого Вереска.
Я не могу сдержать улыбку, хотя на сердце по-прежнему тяжело.
– Как же ты любишь валять дурака.
Еще несколько часов назад я бы обрадовалась его шуткам. После всего случившегося при Дворе Бабочек они показались бы мне щедростью с его стороны. Но это было до того, как я узнала, что он собирается обменять меня на отца, словно нелепую подарочную карту.
Я отрываю от курицы крылышко. Сдираю зубами кожу, потом мясо, а затем хрущу птичьими косточками. Острый кусок царапает мне язык, но я продолжаю жевать. Пока мой рот занят, мне не придется ничего говорить.
Закончив с ужином, беру принесенную Оуком одежду и прячусь за деревом, чтобы переодеться. Мое прекрасное новое платье покрыто слоем грязи, а подол ободран вдоль края. Похоже, совсем скоро оно будет выглядеть еще хуже, чем мои прежние обноски. Сняв его, я чувствую, какая холодная и мокрая у меня кожа.
Прошло много лет с тех пор, как я надевала одежду смертных. Когда я была ребенком, то часто ходила в легинсах, рубашках и блестящих кроссовках с радужными шнурками. Детская версия меня была бы в восторге от синих волос, дарованных самой природой.
Я натягивая свитер через голову и слышу, как Тирнан что-то шепчет Оуку на ухо – наверное, рассказывает, что застал меня в компании Богданы.
Вернувшись под навес, я чувствую на своих плечах тяжкий груз подозрений. Интриги леди Ноури, Богданы и Оука безостановочно роятся в моей голове, и я вдруг со всей ясностью понимаю: нельзя просто сидеть и ждать, пока меня настигнет судьба.
Мне нужно уходить сейчас, пока они не догадались, что я обо всем знаю. Пока Оук не признался самому себе, что и правда собирается отдать меня леди Ноури. Пока не надел на меня поводок, решив, что это все упростит. Пока я не сошла с ума, ожидая неизбежного удара и гадая, смогу ли найти способ от него уклониться.
Лучше я отправлюсь на север одна и убью мать, вылепившую меня из снега и наполнившую мое сердце ненавистью. Только тогда я буду в безопасности – от нее, от всех тех, кто хочет воспользоваться моей властью над ней, не важно по каким причинам. Я одиночка. Мне суждено быть одной. Один на один с собой я сильнее. Стоило забыть об этом, как я сразу попала в беду.
Приняв решение, я испытываю облегчение – впервые с тех пор, как Богдана нашла меня в лесу. Теперь я с наслаждением вгрызаюсь в сладкий персик, истекающий липким нектаром, и пью воду с легким привкусом пластика.
Тирнан вздыхает.
– Допустим, мы как-нибудь проберемся через Каменный лес, – начинает он. – Предположим, нам не помешают ни глубокие ямы, ведущие к каменным мешкам; ни деревья, которые перемещаются, чтобы сбивать странников с пути; ни ледяные пауки, расставляющие для своих жертв мерзлую паутину; ни безумный король, ни наложенные на это место чары. Но что потом? С нами теперь нет Гиацинта. Как мы попадем в Цитадель Ледяной Иглы?
– Говорят, Цитадель очень красива, – произносит Оук. – Это правда, Рэн?
Когда свет проходит сквозь лед, то по холодным коридорам замка пляшут радуги. Стены почти прозрачные, словно все это место – одно большое затуманенное окно. Попав туда впервые, я подумала: это все равно что жить внутри сверкающего алмаза.
– Ничуть, – отвечаю я. – Уродливое место.
Мои слова удивляют Тирнана. И я понимаю почему: если он выкрал у леди Ноури Гиацинта, то прекрасно знает, как выглядит Цитадель.
Но когда я думаю о ней, то в моей памяти всплывают страшные картины. Леди Ноури обожала делать так, чтобы люди предавали самих себя, и достигла совершенства в этом искусстве. Она вынуждала просителей и пленников жертвовать тем, что было им дорого. Разбивать свои инструменты. Ломать себе пальцы. Сворачивать шеи тем, кого они любили больше всего на свете.
Все, что попадало в Цитадель, было обречено, но первой всегда умирала надежда.
«Смейся, дитя!» – приказала мне леди Ноури незадолго до нашего похода на Эльфхейм. Не помню, над чем именно я должна была смеяться, но не сомневаюсь, что это было нечто ужасное.
Однако к тому времени я так глубоко погрузилась в себя, что леди Ноури не была уверена, расслышала ли я ее. Она дала мне пощечину, а я впилась в ее руку зубами, прокусив кожу. Мне кажется, именно тогда я впервые заметила на ее лице страх.
Я должна вернуться туда. В этот стылый дворец, где уже ничто не сможет меня достать. Где я буду способна на все.
– Для начала, – говорит Оук, – давайте сосредоточимся на том, чтобы добраться до Сырого рынка. Даже если мы встретим кусты крестовника, думаю, рисковать не стоит. Дальше пойдем пешком.
– Я отправлюсь первым, – вызывается Тирнан. – Попытаюсь достать нам лодку. А вы идите другим путем, чтобы запутать следы.
Где-то в одежде Тирнана – или в его сумке – хранятся пряди моих волос. Но даже если мне удастся их отыскать, это еще не гарантирует мне безопасность. Что, если к мантии, которую Оук накидывал мне на плечи, прилип еще один волосок? Или, быть может, принц сохранил парочку, когда причесывал меня перед пиром у Королевы Аннет?
Я перевожу взгляд на сумку принца. Мне не придется беспокоиться о волосах, если с ними ничего нельзя будет сделать. Если мне удастся выкрасть уздечку и сбежать, то я смогу надеть ее на леди Ноури, когда доберусь до Цитадели.
Оук сидит у огня, напевая себе под нос. До меня доносятся лишь обрывки: что-то про маятник и ткань, которая начинает изнашиваться. Отблески огня пляшут на его волосах, из-за чего они кажутся сейчас темно-золотыми. Полутень делает его черты заостренными и жесткими.
Такая красота, как у него, вызывает у людей желание что-нибудь разбить.
Ночью, когда они будут спать, я украду уздечку. Оук вроде бы упоминал автовокзал, который был открыт, несмотря на поздний час? Я отправлюсь прямо туда и начну свой путь, будто я простая смертная. У меня есть телефон. Я воспользуюсь им и предупрежу свою не-семью о нависшей над ними опасности.
Пока я обдумываю план, Оук рассказывает Тирнану о знакомой русалке с волосами цвета лунной дорожки на воде. Он думает, что если ему удастся с ней поговорить, то она объяснит ему, что сейчас происходит в Подводном королевстве.
Наконец, я сворачиваюсь клубочком на своем одеяле и наблюдаю, как Тирнан прикрывает навес брезентом, который принес Оук. Потом рыцарь залезает на дерево и устраивается среди его веток, словно в колыбели.
– Я буду первым нести караул, – неохотно вызывается он.
– Тич способен пару часов последить за нашем лагерем, – говорит Оук, кивком головы указывая на сидящего на дереве хоба с лицом совы. Тот кивает, поворачивая голову под неестественным градусом.
Я пытаюсь справиться с подступающей паникой. Конечно, улизнуть от Тича будет легче, чем от Тирнана, но я не рассчитывала, что кто-то вообще останется охранять лагерь. Я задумываюсь, какие еще важные детали могла упустить. Сколько еще глупых ошибок мне предстоит совершить?
Оук заворачивается в непросохшую мантию. Смотрит на меня так, будто хочет что-то сказать, но я отвожу взгляд, и он укладывается спать. Я этому рада. Я скрываю свои чувства хуже, чем мне бы хотелось.
Принимаюсь считать звезды, продвигаясь с востока на запад. Это непросто, поскольку я иногда сбиваюсь, и приходится начинать заново. Но зато я могу хоть как-то убить время.
Потом закрываю глаза и начинаю считать до тысячи.
Дойдя до девятисот девяноста девяти, я приподнимаюсь и сажусь. Слышу глубокое, ровное дыхание Тирнана и Оука – похоже, они крепко спят. На ветке дерева вижу Тича, который в