– А если выиграю я?
– Чего ты хочешь?
Он окидывает меня изучающим взглядом, и я отвечаю ему тем же. Его улыбки больше меня не проведут – теперь я вижу сталь, скрывающуюся на дне его глаз.
– Пообещай, что потанцуешь со мной. Иначе наши старания на пиру при Дворе Бабочек пропадут даром.
– Дурацкая ставка, – отвечаю я, краснея.
– Однако таково мое решение, – отзывается он.
Я нервно киваю.
– Хорошо. Начинай первым.
Мы останавливаемся. Он опускается на корточки и расчищает от веток и листьев небольшой участок земли. Я чувствую себя так, словно вернулась в далекое прошлое. Думаю о том, сколько плохого случилось в моей жизни до той встречи с Оуком и сколького плохого случилось в жизни принца после того дня.
Лисичка падает на землю, заваливаясь на бок. Ноль очков.
Оук смотрит на меня, приподняв брови.
Беру лисичку в руки и, затаив дыхание, делаю бросок. Она тоже опускается на бок.
Оук тянется, и я думаю, что он собирается кинуть ее еще раз, но вместо этого кладет ее на спину вверх лапками.
– Ты выиграла.
Я качаю головой, не веря своим ушам.
– Ты выиграла, – повторяет он с нажимом. – Задавай вопрос.
Что ж, отлично. Если он хочет отдать мне победу, с моей стороны будет глупостью не принять ее.
– Леди Ноури в обмен на Мадока потребовала меня? – Собираюсь с силами, готовясь услышать ответ или то, что он решит сказать вместо него. – И ты поэтому ведешь меня на север?
На его лице написано искреннее удивление.
– Это тебе Богдана сказала?
Я киваю.
Он вздыхает.
– Неудивительно, что ты сбежала.
– Это правда?
Оук хмурится.
– Какие именно слова она произнесла? Можешь вспомнить, чтобы я ответил без увиливаний?
– Что леди Ноури пообещала отдать принцу Мадока взамен на то, что он «взял с собой, отправляясь на север». И что это одна «глупенькая девчонка».
– Леди Ноури действительно предложила мне обменять отца на то, что, по мнению Грозовой ведьмы, я взял с собой, отправляясь на север, – отвечает Оук. – Это сердце Меллит. Именно его она и потребовала. Если мне удалось убедить Богдану, что сердце у меня, то это замечательно. Может быть, леди Ноури тоже в это поверит. Но когда Грозовая ведьма разговаривала с тобой, то она специально построила предложение так, чтобы обмануть тебя.
Я размышляю над путаницей слов Богданы, над тем, чего она не говорила. Почему бы ей просто не сказать: «Леди Ноури предложила обменять Мадока на тебя». Если бы она могла это произнести, то так бы и сделала.
– Так, значит, у тебя нет сердца Меллит и ты не собираешься отдавать леди Ноури ни меня, ни его? – Мне нужно, чтобы он проговорил эти слова вслух.
Он широко улыбается.
– Я не собираюсь никому тебя отдавать. Леди Ноури не требовала тебя в обмен на Мадока. А насчет сердца Меллит, я покажу тебе, что хочу сделать, как только доберемся до рынка. Мне кажется, я придумал неплохую хитрость.
Я смотрю в его лисьи глаза, и на меня накатывает такая волна облегчения, что начинает кружиться голова.
Поднимаю взгляд на небо – таким ярко-голубым оно бывает только после грозы – и позволяю себе поверить в то, что я в безопасности. По крайней мере, сейчас. По крайней мере, мне не угрожает он.
Я поднимаю лисичку. Оук, похоже, ничего не замечает и не просит меня ее вернуть, поэтому я опускаю фигурку в карман.
Мы снова отправляемся в путь.
Вскоре между деревьями начинает проступать буйство красок. Видимо, это и есть Сырой рынок. Ветер доносит до меня обрывки песни.
– А что, если, – начинает принц, хитро сверкая глазами, – ради экономии времени мы притворимся, что сыграли еще дважды? Один раз победил я, и ты теперь должна мне танец. Но второй раз выиграла ты, так что можешь задать мне еще один вопрос, если у тебя есть что спросить.
Этими словами он явно поддразнивает меня, и я внезапно готова ответить ему тем же.
– Хорошо. Тогда расскажи мне о своих девушках.
Он приподнимает брови.
– О девушках?
– Тирнан упоминал, что есть две дамы, которых ты особенно хочешь впечатлить. Одну, кажется, зовут Вайолет. А другую – Сиби. Но Тирнан сказал, ты часто в кого-то влюбляешься.
Оук смеется от удивления, но ничего не отрицает.
– При дворе от принца ожидают определенных вещей.
– Ты, верно, шутишь, – говорю я. – Ты влюбляешься из чувства долга?
– Я же говорил: я придворный, искушенный во всех куртуазных искусствах. – Он говорит с улыбкой, признавая абсурдность своих слов.
Я качаю головой и улыбаюсь ему в ответ. Он дурачится, но я не могу понять, какая именно правда скрывается за его шутками.
– У меня и правда есть дурная привычка влюбляться, – продолжает Оук. – С завидной регулярностью и масштабными последствиями. Видишь ли, добром мои романы не заканчиваются никогда.
Мне интересно, напоминает ли ему этот разговор о нашем поцелуе. С другой стороны, это ведь я поцеловала его, а он лишь поддался моему порыву.
– Как такое возможно с твоим-то очарованием? – спрашиваю я.
Он снова смеется.
– Моя сестра Тарин регулярно спрашивает у меня то же самое. Она говорит, я похож на ее покойного мужа, что вполне логично, поскольку он приходился мне сводным братом. А еще это немного пугает, ведь она сама же его и убила.
Я думаю о том, как он говорил о Мадоке. Удивительно, с какой нежностью Оук рассказывает об ужасных поступках, совершенных членами его семьи.
– И в кого же ты влюблялся?
– Ну, например, в тебя, – отвечает принц. – Когда мы были детьми.
– В меня? – переспрашиваю я, не веря своим ушам.
– А ты не знала? – Похоже, изумление на моем лице ужасно его развеселило. – О да. И хотя ты была старше меня на год и у меня не могло быть никаких надежд, я только и делал, что мечтал о тебе. Когда тебя выслали со Двора, я в течение месяца не брал в рот ничего, кроме чая и тостов.
Его слова так абсурдны, что я могу лишь фыркнуть в ответ.
Оук кладет руку на грудь.
– Ах, а теперь ты еще и смеешься надо мной. Я обречен любить жестоких женщин.
Он не может всерьез рассчитывать, что я поверю в искренность чувств, которые он описывает.
– Хватит говорить ерунду!
– Что ж, ладно, – отвечает он. – Продолжим? Когда я жил со своей сестрой и Хизер, я влюбился в Лару – смертную, которая ходила со мной в одну школу. Иногда мы с ней забирались на ветку клена и делились друг с другом сэндвичами. Однако у нее была злобная подруга, которая распустила про меня сплетни. Они и привели к тому, что Лара меня бросила, предварительно проткнув кожу карандашом.
– Ты и правда любишь жестоких женщин, – замечаю я.
– Еще была пикси по имени Вайолет. Я даже сочинил нелепые стишки, как страстно обожаю ее. К сожалению, она обожала дуэли и делала все возможное, чтобы я как можно чаще сражался за ее честь. Но, что еще печальнее, ни сестре, ни отцу не пришло в голову научить меня искусству придворного поединка.
Я вспоминаю его отсутствующий взгляд перед дуэлью с огром, слова, брошенные в гневе Тирнаном.
– В итоге все это закончилось тем, что я случайно убил юношу, который нравился ей больше меня.
– Ого, – выдыхаю я. – Это какой-то тройной уровень невезения.
– Потом я влюбился в Сиби, которая хотела сбежать со мной подальше от Двора, но как только мы осуществили это намерение, передумала и принялась рыдать, пока я не отвел ее домой. И, конечно, русалка Лоана. Она не могла вынести того, что у меня нет хвоста, а однажды даже попыталась меня утопить, потому что в равной степени не могла вынести мысль, что я когда-нибудь полюблю другую.
Слушая его истории, я думаю о том, как он рассказывал мне о других тяжелых эпизодах своей жизни. Некоторые смеются в лицо смерти. Он же смеется в лицо отчаянию.
– Сколько лет тебе было?
– Пятнадцать, когда встречался с русалкой, – ответил он. – С тех пор прошло почти три года, так что я наверняка успел стать мудрее.
– Наверняка, – отзываюсь я, раздумывая, так ли это и хочу ли, чтобы это было правдой.
Вход на Сырой рынок образован двумя деревьями, которые склоняются друг к другу, переплетаясь ветвями. Стоит нам нырнуть внутрь, как маскировка спадает и то, что раньше казалось обрывками песни и цветными вспышками, раскрывается во всей своей полноте. Поляна заставлена палатками и магазинчиками. В воздухе висит густой аромат духов, медовых вин и запеченных фруктов. Мы проходим мимо шатра, где продаются лютни и арфы. Продавец пытается зазвать нас к себе, перекрикивая голос одного из музыкальных инструментов, рассказывающий ужасную историю своего создания.
Я замечаю, что рынок тянется до каменистого берега, где расположена небольшая пристань. Там на воде качается одна-единственная лодка. Интересно, ее ли Тирнан пытается выторговать у гоблинов?
Стук молотков и нестройное пение отвлекают меня от этих мыслей. Неподалеку от того места, где мы стоим, находится кузница, перед которой выставлено напоказ несколько мечей. Рядом с ней возвышается майское дерево. Вокруг него, размахивая разноцветными лентами, скачут несколько танцующих созданий. Я замечаю прилавок, на котором разложены мантии всех оттенков неба – от первого румянца рассвета до бездонной черноты ночи, усыпанной блестками звезд. В пекарне продаются плетеные булки, чьи блестящие корочки украшены травами и цветами.
– Нет золота? – выкрикивает продавец с оленьими рогами. – Не страшно! Платите прядью волос, годом своей жизни или сном, который никогда больше не желаете видеть!
– Сюда! – кричит другой. – Даже если сотню лиг пройдешь, других таких пиджаков не сыщешь! Зеленые, словно яд. Красные, точно кровь. Черные, как сердце короля Эльф– хейма!
Оук останавливается купить сыр, завернутый в восковую бумагу, полдюжины яблок и две буханки хлеба. Он приобретает теплую одежду, а также шапки и перчатки. Напоследок добавляет к покупкам веревку, новую сумку и абордажный крюк, лапки которого прижимаются к основанию, словно щупальца плывущего кальмара.