Тирнан качает головой.
– Я немного спешил.
Видимо, он был здесь вместе с Гиацинтом – еще до того, как Оук пытался его расколдовать. Значит, солдат пребывал в обличье птицы. Может быть, Тирнан поймал его в этой пещере и заключил в клетку? Или сокол по своей воле сидел на плече Тирнана, думая, что тот его спасает? Или он отправился в Эльфхейм, уже тогда собираясь помочь леди Ноури похитить Мадока? Я хмурюсь от этой мысли, вспоминая, как Гиацинт рассказывал мне о своей верности.
Оук разглядывает замок, на который закрыт сундук.
– Однажды Бомба поведала мне историю о ядовитых пауках, заключенных внутри сундука. Когда вор открыл его, то получил множество укусов и умер мучительной смертью. Думаю, она хотела напугать меня, чтобы я перестал воровать сладости.
Тирнан ударяет по одному из бревен покрытым снегом сапогом, и оно выпадает из поленницы.
– Разожгу костер.
Я беру в руки шкуру и, вывернув наизнанку, провожу по ней пальцами в поисках гнили или насекомых. Ничего такого не обнаруживаю. Равно как и пигментных пятен, которые остались бы, если бы шкуру пропитали ядом. Принюхиваюсь, но различаю лишь едва заметный запах дыма – его использовали для дубления кожи.
Рядом свалена небольшая куча одежды: несколько комплектов серой шерстяной военной формы, принадлежавшей солдатам армии, которая давно уже перестала существовать. Перетряхиваю одежду и оценивающе ее разглядываю, пока Оук пытается открыть ржавый сундук.
– Видимо, тут все-таки нет пауков, – говорит он, когда я смотрю в его сторону.
Внутри сундука лежат несколько засохших булок, покрытая восковой пленкой головка сыра и бурдюк с водянистым вином. Оук выглядит разочарованным.
Я снова ловлю себя на том, что изучаю его лицо, изгиб улыбающихся губ, жесткую линию подбородка. Пытаюсь понять, что он хочет мне показать, а что предпочел бы скрыть. Через мгновение отворачиваюсь и возвращаюсь ко входу в пещеру, где Тирнан бьет старым куском кремня по краю своего меча, пытаясь высечь искру.
Насколько ему тяжело вернуться сюда одному, без спутника, сопровождавшего его в прошлый раз?
– Как долго вы с Гиацинтом были вместе? – спрашиваю я и вынимаю из рюкзака дважды промокший коробок спичек. Отдаю его Тирнану, хотя не уверена, что от него будет толк.
Тирнан вздыхает.
– Мы познакомились за год до того, как король Элдред отрекся от престола. Летом, на ночном пиру. Это был не официальный прием, а скорее дружеский кутеж. Тогда я еще надеялся, что меня выберут для посвящения в рыцари.
Я хмурюсь, не до конца понимая смысл его слов.
– Ты не рыцарь?
Тирнан широко ухмыляется. Еще ни разу я не видела его таким веселым.
– Я? Нет-нет. Я прошел обучение, но возможности так и не представилось.
Озадаченная как никогда, бросаю взгляд на Оука. Конечно, я не посвящена в детали этого действа, но мне казалось, что оно сводится к следующему: представитель королевской семьи должен плашмя стукнуть тебя мечом по плечу. По-моему, одного участия Тирнана в этом походе достаточно, чтобы даровать ему этот титул.
– Я присоединился ко Двору Теней, – отвечает он на не заданный мною вопрос.
– Ты шпион?
Кажется, у меня от удивления отвисла челюсть.
– А кого еще моя сестра могла выбрать в качестве охранника? – доносится из глубины пещеры голос Оука. – Она испытывает нежность к шпионам, мечтавшим стать рыцарями, потому что когда-то сама была такой.
– Однако в ту ночь я еще не был шпионом. Я был молод, полон надежд и немного пьян. – Он улыбается своим воспоминаниям. – Лицо Гиацинта наполовину было скрыто в тени. Он спросил у меня, известно ли мне что-нибудь о пророчествах. Думаю, он был изрядно пьян. Мы блуждали по садовому лабиринту, обсуждая великие деяния, которые нам, подобно рыцарям древности, предстояло совершить. Его жажда мести показалась мне невероятно романтичной. – Тирнан кривит губы, словно ему больно вспоминать прошлую версию себя. Или Гиацинта, который еще не поставил свою месть превыше их отношений.
Огонь загорается.
– И вот ты здесь, совершаешь великие деяния, – произношу я.
Он чуть заметно улыбается.
– Иногда судьба преподносит нам страшные дары, исполняя наши собственные желания.
Оук успел снять восковую пленку с найденного в сундуке сыра. Теперь он сидит рядом с нами и жует кусочек, строя недовольную гримасу.
– Он явно успел настояться, – говорит принц так, словно это достаточная причина попробовать сей продукт, несмотря на его ужасный вкус.
Покопавшись в рюкзаке, достаю злаковый батончик и отдаю предпочтение ему.
– Расскажи, что было дальше, – просит Оук.
Тирнан хмурится, но принц широко улыбается в ответ.
– Да, я уже слышал эту историю. И не один раз. А вот Рэн не слышала.
– Видимо, Оук хочет, чтобы я рассказал тебе, что мы с Гиацинтом провели вместе почти два года, прежде чем он уплыл на север с армией Мадока. Мы дали друг другу обещания – из тех, что обычно срываются с губ возлюбленных.
Я чувствую, что рассказ дается ему с трудом. Тирнану тяжело говорить о глубинных чувствах, хотя Оуку он, похоже, рассказывает многое.
– Однако когда Гиацинт попросил меня совершить государственную измену, я не смог на это пойти, – продолжает он. – Я думал, его месть уже состоялась. Принц Дайн погиб. Да, новый Верховный король производил впечатление щеголя, но был ничем не хуже Элдреда. Однако Гиацинт не разделял моих взглядов. Мы сильно поругались, Цин назвал меня трусом, и весь следующий год я ни разу его не видел.
Цин? Я с трудом удерживаюсь от улыбки, услышав ласковую форму имени, которую до этого момента Тирнан умудрился ни разу не упомянуть.
– Да, а потом он вернулся, чтобы убить тебя, – вмешивается Оук и оборачивается ко мне. – Видимо, Гиацинт отправился ко Двору Зубов вместе с остальными солдатами Мадока. После чего сражался в Змеиной битве. Против Тирнана.
– Мы даже не видели друг друга, – уточняет Тирнан. – И уж тем более не сражались. Мы встретились позже.
Я вспоминаю, как пряталась под кроватью Оука. Интересно, он тоже сейчас об этом думает?
– Это случилось в темнице, – продолжает Тирнан. – Тогда я уже состоял при Дворе Теней, и мне позволили его навестить. Мы поговорили, и я подумал… Ну, я не знал, что его ждет дальше и могут ли Верховные король и королева проявить милость, но пообещал: если ему вынесут смертельный приговор, я его спасу. Даже если для этого мне все-таки придется предать Эльфхейм. В конце концов, ему достаточно было раскаяться в содеянном. Но он этого не сделал. – Тирнан обхватывает голову руками.
– Он был горд, – произносит Оук. – И очень злился.
– Стоило ли и мне забыть о гордости? – спрашивает Тирнан.
Оук обращается ко мне:
– И вот Гиацинт в обличье сокола летит к Тирнану, которому достаточно кормить его в течение года, чтобы потом они снова могли быть вместе, но…
Он отказал ему.
– Я сразу пожалел о своем решении, – говорит Тирнан. – И, узнав, что Гиацинт отправился в Цитадель, я последовал за ним. Вернул его в Эльфхейм. Убедил Оука разрушить заклинание. А вместо благодарности получил покушение на Верховного короля.
– Как говорится, ни одно доброе дело не остается безнаказанным, – произносит Оук. Он отламывает от головки отвратительного сыра еще один кусочек и ищет, на что его нанизать, чтобы потом расплавить над костром.
– Он переживал за тебя, – говорю я Тирнану. – В смысле, Гиацинт.
Он смотрит на меня настороженным взглядом.
– Что ты имеешь в виду?
– Он считает, что Оук тебя зачаровал.
Тирнан раздраженно фыркает.
Оук смеется, но, кажется, делает это не совсем искренне. Помолчав секунду, он говорит:
– Знаете, до этого похода я думал, что люблю холод. Можно носить экстравагантные наряды – парчу, золотую отделку, головные уборы – и при этом не бояться вспотеть. Но теперь я склонен поменять свое мнение.
Тирнан явно благодарен за то, что он перевел разговор в другое русло. Легкомысленные слова и улыбка Оука подначивают меня подыграть ему.
Я закатываю глаза.
Принц отвечает мне широкой ухмылкой.
– Тебе присуща сдержанная элегантность, так что ты можешь позволить себе не переживать из-за погоды.
Когда настает время ложиться спать, Тирнан и Оук заворачиваются в шкуры. Оук набрасывает одну из них и на мои плечи. Я не говорю ему, что она мне не нужна, что я никогда не мерзну. Мы лежим у огня, и он наблюдает за мной. В его глазах танцуют блики света.
– Иди сюда, – говорит он, жестом подзывая меня к себе.
Я не уверена, что знаю ту Рэн, которая придвигается к нему и укладывает голову ему на плечо. Ту Рэн, которая чувствует его дыхание на своих волосах и его прикосновение к своей пояснице. Ноги Оука переплетаются с моими, и я касаюсь пальцами шерсти над его копытцами. Кладу ладонь ему на живот и провожу по коже, ощущая крепкие мышцы и полоски шрамов. Слышу, как у него перехватывает дыхание.
Мы оба замираем. Тирнан, лежащий у самого костра, поворачивается во сне.
При свете огня янтарные глаза Оука напоминают расплавленное золото.
Никогда еще с такой остротой я не чувствовала собственную кожу. Малейшее изменение положения рук и ног. Дыхание, заставляющее вздыматься грудь. Я щекой ощущаю биение его сердца. Каждым беспокойным движением тела словно кричу ему: «Поцелуй меня!» – но он не целует, а я сама слишком труслива для этого. Поэтому просто лежу и безмолвно молю его, пока мои глаза наконец-то не слипаются и я не засыпаю.
Я просыпаюсь днем. Меня будит Тирнан, затаскивающий в пещеру убитого оленя. Он быстро разделывает тушу, и мы с ним завтракаем запеченным на костре мясом.
Оук смывает с оленьего сердца кровь и еще теплым кладет в ларец. Затем возится с замком – аккуратно его захлопывает и регулирует что-то внутри.
Оук и Тирнан натягивают поверх мантий медвежьи шкуры, чтобы сохранить тепло, и мы снова пускаемся в путь. Каменный лес возвышается впереди нас. Солнечный свет отражается от веток, скованных льдом.