– Оставь себе, – качает головой он. – Замерзнешь.
Я настойчиво сую ему мантию.
– Мне никогда не бывает холодно.
Оук бросает на меня странный взгляд, вероятно вспоминая, как я лежала с ним у костра, но он слишком замерз, чтобы спорить.
Оук с Тирнаном снова обсуждают план действий, и мне начинает казаться, что у нас, возможно, есть шанс. Нужно только пробраться в Цитадель, выкрасть останки Мэб и освободить генерала. Если что-то пойдет не так, у нас есть оленье сердце в ларце, но прибегать к хитрости Оука – рискованная затея. Поэтому я концентрируюсь на том, что могу отдавать приказы леди Ноури.
И все же чем ближе мы подходим к Цитадели, тем с большей ясностью я вспоминаю, как бродила по снегу с заледеневшими слезами на щеках. Оказавшись здесь, я будто снова превращаюсь в ребенка-чудовище, никому не нужного и не достойного любви.
Когда наступает ночь, Тирнан вылезает из нашего импровизированного обиталища.
– Если вы так желаете отправиться в Цитадель, позвольте мне по крайней мере сходить на разведку и убедиться, что все так, как мы и рассчитываем.
– Тебе не обязательно… – начинает Оук, но замолкает, увидев, что Тирнан сверлит его сердитым взглядом.
– Рэн нужно остаться в укрытии вместе с сердцем, – сообщает Тирнан. – Если вы не планируете раскрывать свое присутствие леди Ноури, тогда от способности Рэн отдавать ей приказы не будет толку, да и в сражении она тоже не сможет помочь.
– Но я могу подсказать, как его избежать, – напоминаю ему.
Похоже, аргументы Тирнана на Оука не действуют.
– Если она хочет пойти со мной, значит, пойдет.
Тирнан поднимает руки вверх в знак капитуляции и стремительно уходит по заснеженному полю. Он явно разозлился на нас.
– Мне и правда кажется, что ты можешь пригодиться мне в Цитадели, – говорит Оук. – Хотя я очень надеюсь, что такого случая не представится.
Я рада, что он хочет видеть меня рядом, хоть я не рыцарь и не шпионка.
– Мы могли бы пойти втроем, – предла– гаю я.
– Тирнан должен остаться здесь, на тот случай, если нас поймают, – отвечает Оук. – Тогда он попробует обменять нас на сердце.
Спустя секунду Тирнан, пригнувшись, залезает обратно в пещеру. На его плече сидит хоб.
– Вам стоит попробовать забраться в Цитадель через вход для птичек, – говорит он. – Тич наблюдал за сменой патрулей и пришел к выводу, что ее проводят небрежно. Сложно сказать, когда именно она начнется, но, как только это случится, у вас появится хорошая возможность попасть внутрь.
Оук кивает и понимается на ноги.
– Что ж, отлично, – говорит он. – Когда, если не сейчас.
– Есть еще кое-что, – продолжает Тирнан. – Помимо палочников, на сторожевых башнях дежурят тролли, а также несколько солдат-соколов.
– Но я думала, тролли не могут покидать… – начинаю я, но осекаюсь, потому что этот факт можно объяснить множеством других причин. Не исключено, что эти тролли родом не из Каменного леса, а значит, заклятье на них не действует. Однако, вспомнив гору одежды и надетые на колья головы, я задумываюсь: что, если мы видели останки тех, кого принесли в жертву, чтобы умилостивить древних королей-троллей и попросить их на время открыть путь из леса?
«Кровь моя пролилась во славу Каменных королей, что правят под землей, но тело мое принадлежит Королеве снегов».
Отбросив эту неприятную мысль, я выхожу из снежной пещеры вслед за Тирнаном и Оуком и вдыхаю студеный воздух.
Мы движемся, пригнувшись к земле так низко, как только можем. В темноте у нас больше шансов приблизиться к Цитадели, не привлекая к себе внимания. По крайней мере, мы думали так, пока не увидели впереди огромное и жуткое паукообразное существо из льда, камня, плоти и веток.
Раздается пронзительный крик, и я замечаю, что клыки паука сжимают женщину из сокрытого народа, однако мы слишком далеко от них, чтобы ей помочь. Секунду спустя крик обрывается, и паук-палочник приступает к своей жуткой трапезе.
– Если это существо способно питаться, – шепчет Оук, – значит, оно действительно живое. Не такое, как заводные безделушки Гримсена, которые только и умеют, что махать крыльями. И не такое, как та голова, надетая на кол, снова и снова повторявшая одно и то же предложение. Это существо может испытывать голод, жажду и желания.
«Так же, как и я».
Ох, как же я не хочу здесь находиться! Мне жутко не нравится это место. Не нравится в нем абсолютно все, а особенно то, что оно может поведать о моей сущности.
По обе стороны от ворот, ведущих в Цитадель, пылают гигантские жаровни. Мы лежим в снегу до тех пор, пока не замечаем на сторожевой башне движение.
Тирнан подбрасывает в руке нож.
– Я отвлеку гарнизон, а вы с принцем лезьте наверх.
У меня осталась последняя возможность избежать возвращения в свой кошмар. Нужно лишь сообщить Оуку, что я передумала. Тирнан будет счастлив.
Я думаю о словах, которые Богдана сказала мне в лесу. «Твой настоящий враг – принц». Думаю о том, как чувствовала дыхание Оука на своей шее, как зрачки его лисьих глаз почернели и расширились. Думаю о том, в каком отчаянии он находится, если прошел весь этот путь ради своего отца, если не колеблясь выпил яд и не побоялся даже рискнуть своей жизнью, несмотря на всю ненадежность нашего плана. Думаю об уздечке, привязанной к моей талии, – той, которую я пыталась украсть. Той, которую он сам отдал мне на хранение.
Я должна ему доверять. Без меня он не сможет отдавать приказы леди Ноури.
– Первым делом спустимся в темницу, – говорит Оук. – Вызволим Мадока. Начнем оттуда.
– Мне кажется, это не лучшая идея, – отвечаю я. – Мы не знаем, в каком он состоянии. Возможно, без него мы будем двигаться быстрее. А после того как достанем ларец, освободим его и сразу вернемся к саням.
Оук сомневается. Его терзает необходимость выбора: получить то, за чем он сюда пришел, или получить все.
– Хорошо, – в конце концов говорит он.
– Если не вернетесь к рассвету, – произносит Тирнан, – то сами знаете, где я буду. – И он уходит вперед, продираясь сквозь снег.
– Как именно он собирается отвлекать стражу? – интересуюсь я, стараясь идти с опущенной головой, словно я служанка, живущая в Цитадели и возвращающаяся после скучного поручения, например сбора водяники. Пытаюсь вести себя так, словно Оук – сопровождающий меня солдат.
– Лучше не спрашивать, – отвечает принц с полуулыбкой.
Вблизи становится заметно, что Цитадель состоит не из цельной ледяной матовой глыбы: она возведена из блоков, стыки которых расплавляли, пока те не стали гладкими. Оук копается в сумке, и я узнаю абордажный крюк и веревку, которые он приобрел на Сыром рынке.
Он вглядывается в шпили башен, выискивая нужную.
– Вот эта, – шепчу я, указывая наверх.
Вход находится в трех этажах над нами. Если стоять на земле, как мы, то он ничем не отличается от других арок, которые его окружают.
– Готова? – спрашивает он.
Я совершенно не готова. Когда я думаю о леди Ноури, мой мозг как будто наполняется каракулями, заляпанными кляксами и изобилующими петлями, которые перекрывают собой все прочие мысли. Я киваю Оуку, потому что не уверена, смогу ли ответить утвердительно, раз не умею лгать.
Оук бросает абордажный крюк. Острые лапки, предназначенные в том числе и для льда, плотно входят в стену.
– Обещай, что не будешь смеяться, если я сорвусь и упаду. Я еще не совсем отошел от отравления.
Я думаю о Тирнане, о том, как бы он разозлился, услышь эти слова. А еще мне интересно, что именно значит его «не совсем».
– Может, я полезу первой?
– Вот еще, – отзывается Оук. – Если тебя не будет за моей спиной, то кто остановит мое падение? – Затем он хватается за веревку, упирается ногами в ледяной блок и начинает карабкаться по стене.
Закатив глаза, беру веревку в руки и лезу вслед за ним, правда, гораздо медленнее.
Когда мы забираемся на башню, Оук скручивает веревку и достает из стены крюк. Я тем временем подхожу к воздушному входу и заглядываю в находящуюся под нами комнату. Слышу отголоски музыки, которые наверняка доносятся из парадного зала. Там стоят королевские троны и музыкальные инструменты, струны которых сделаны из высушенных кишок смертных, а корпусы украшены кусочками костей. Обычно на них играет целый ансамбль, услаждая слух представителей Двора Зубов, но мне кажется, что сегодня выступает всего один музыкант.
Внезапно по залу проносится слуга. Он тащит в руке поднос, уставленный пустыми кубками, которые лязгают, ударяясь друг о друга. К счастью, слуга не смотрит вверх.
Я прижимаю руку к сердцу, благодаря небо за то, что мы еще не начали спускаться с башни.
– Теперь ты первая, – говорит Оук, снова забрасывая крюк. – Я тебя прикрою.
Думаю, это значит, что если кто-то заметит меня – не важно, будь то слуга или стражник, – Оук тут же его убьет.
– Твои родственники многому тебя научили, – говорю я. Фокусам. Лазанью по стенам. Искусству боя.
– Они научили меня не умирать, – отвечает он. – По крайней мере, этому они пытались меня научить. Как не умирать.
Учитывая, с какой регулярностью он бросается навстречу опасности, мне кажется, они недостаточно хорошо его обучали.
– Сколько раз тебя пытались убить?
Оук пожимает одним плечом. Его внимание сосредоточено на зрелище, которое открывается ему сквозь проем.
– Сложно сказать. Думаю, пару дюжин раз начиная с того года, когда моя сестра пришла к власти.
Получается, с тех пор как мы познакомились, на его жизнь регулярно покушаются дважды в год. И шрам на его шее свидетельствует о том, что один из убийц подобрался очень-очень близко.
Я думаю о тринадцатилетнем подростке, желавшем сбежать из дома, испуганном и озлобленном. Вспоминаю, как этим утром он лежал на санях.
«Я отравляю все, к чему прикасаюсь».
Каждый раз, когда думаю, что наконец-то узнала его, я обнаруживаю под привычной оболочкой еще одного, нового Оука.