– Да-да, дорогуша? Пожалуйста, продолжай.
Каким-то образом ей удалось вплести заклинание контроля в лепесток, который она наверняка сорвала с побега, чудесным образом выросшего из костей Мэб. Если заговорю, то передам свою власть ей.
Я прикусываю язык еще сильнее, чтобы успокоить его. Он извивается, подобно плененному зверю.
– Богдана рассказала мне, как ты жила, – продолжает леди Ноури. – В жалком шалаше на окраине мира смертных, питаясь объедками, словно крыса.
Я не могу ей ответить и поэтому молчу.
В глазах леди Ноури мелькает тревога. Она бросает взгляд на Богдану, но Грозовая ведьма наблюдает за мной из-за стола с непроницаемым выражением лица.
– Тупица, открой уже свой рот, наконец! – рычит леди Ноури. – Я могу дать тебе то, чего ты желаешь больше всего на свете.
«И что же это?» – спросила бы я, если бы могла дать волю языку. Но это небезопасно, и я продолжаю держать его за зубами.
– Я не способна превратить тебя в человека, – говорит она. – Но могу добиться похожего эффекта другим способом.
Я не могу спорить с этим, потому что где-то в глубине души мне и правда этого хочется. Вспоминаю телефонный разговор с не-сестрой и думаю, насколько проще было бы вернуться к своей старой жизни, если бы при этом мне не нужно было прятаться и лгать. Если бы я могла не переживать, что при виде меня не-родители закричат от ужаса.
Леди Ноури улыбается и, сделав шаг ко мне, берет за подбородок.
– Я могу наложить на тебя такие мощные чары, что даже самому королю Эльфхейма не удастся увидеть за ними твой истинный облик. Теперь я обладаю достаточной силой для этого. Могу сделать так, что ты забудешь последние девять лет своей жизни. Ты вернешься в мир смертных пустым сосудом, который они смогут наполнить своей человечностью. Они подумают, что в детстве тебя похитили и совершили над тобой нечто настолько ужасное, что ты подсознательно заблокировала все свои воспоминания. Они не станут давить на тебя. А даже если и станут, то какая разница? Ты будешь искренне верить в то, что говоришь им правду.
Я отстраняюсь от ее руки.
Моя заветная мечта. Сокровенное желание моего сердца. Я в ярости от того, как хорошо леди Ноури знает меня, как безжалостно заманивает меня в свои сети, обещая утешение, которого я так отчаянно жажду.
Она вглядывается в мое лицо своими желтыми глазами, прикидывая, попалась ли я на ее удочку.
– Что, размышляешь о принце? Только не думай, что я не знаю, где ты была, когда твой народ проливал кровь в Змеиной битве. Пряталась под кроватью мальчишки.
Я смотрю на нее ничего не выражающим взглядом. Тогда я была лишь ребенком и все равно смогла от нее сбежать. Это воспоминание не вызывает во мне ничего, кроме радости. «Он хотел, чтобы я пошла с ним, – сказала бы я, если бы могла говорить. – Мы были друзьями. Мы остаемся ими до сих пор».
Но мои мысли возвращаются к сердцу Меллит и словам, сказанным Оуком.
«…что бы я ни сказал и ни сделал – в будущем или прошлом…»
– Рассчитываешь, что он встанет на твою защиту? Да от тебя же нет никакого толку. Зачем наследнику Эльфхейма возиться с необразованной, одичавшей девчонкой? Но подумай только: тебе вовсе необязательно о нем помнить. Даже необязательно помнить о себе самой.
– Я далеко не так практичен, как вы думаете, – встревает Оук. – Мне нравится много бестолковых вещей. Да и меня не раз так называли.
Леди Ноури не отводит от меня взгляда, даже когда я неожиданно для самой себя издаю короткий смешок, из-за которого едва не отпускаю язык на свободу. Ладони лорда Джарела сжимают ее плечи, словно отзываясь на ее настроение.
– От его доброты не останется ни следа, как только она тебе понадобится. Итак, дитя, пойдешь ли ты со мной на сделку, чтобы я больше никогда не беспокоилась на твой счет? Или заставишь меня решить эту проблему более жестоким образом?
Я представляю, каково это – сдаться. Мне больше не придется заглядывать в чужие окна, оплакивая жизнь, которая никогда не будет моей. Никаких безнадежных желаний. Никаких опасений по поводу будущего. Никакого страха. Какая мне разница, если в руках леди Ноури окажутся и кости Мэб, и сердце Меллит? Пусть Эльфхейм исчезнет с лица земли, и принц Оук вместе с ним. Пусть она уничтожит те части мира смертных, которые посчитает нужным. Какое мне до всего этого дело?
Я вспоминаю слова Чертополоховой ведьмы: «Ноль. Никто. Ничто. Вот чем ты являешься». Вот чем мне предстоит стать. Я обращу в ничто свою личность, все свои знания и опыт. Смирюсь с тем, что я не имею значения.
Я плюю леди Ноури в лицо. Капля слюны, смешанной с кровью, алеет на ее серой коже.
Она кривит губы и заносит руку для удара, но не бьет меня. Ее трясет от ярости.
– Прикусила язык, чтобы позлить меня? Что ж, я преподам тебе урок. Стража, вырежьте его из ее рта!
Стражник, мужчина из сокрытого народа, отходит от стены и хватает меня за обе руки. Я царапаюсь и пинаюсь так ожесточенно, как никогда раньше.
– Нет! – Оук пытается броситься мне на помощь, но его удерживают два бывших сокола. – Если причините ей зло, то даже и не думайте, что я…
Леди Ноури оборачивается и указывает на него пальцем.
– Сейчас же скажи мне, где сердце Меллит, и я не стану отрезать ей язык.
Подбегают еще трое стражников и помогают первому удержать меня. Я брыкаюсь и извиваюсь в их руках.
Оук кидается к женщине-троллю, которая стоит к нему ближе всех, и выхватывает из ее ножен меч. Он по-прежнему окружен, но теперь у него хотя бы есть оружие. Несколько представителей сокрытого народа и ниссе натягивают тетиву лука.
Хурклоу делает взмах рукой.
– Покажи мальчишке, что это бесполезно, – говорит он.
– Выйдите вперед, мои творения, – приказывает леди Ноури и солдаты, состоящие из палок, земли и плоти, шагают по тронному залу. Стражники отходят назад, уступая им место.
– Схватить его! – кричит леди Ноури.
Палочники без колебаний устремляются к Оуку. Он разрубает пополам одного из них, резко разворачивается и пронзает мечом другого. Острие глубоко погружается в сплетение веток. Палочник делает еще несколько шагов вперед, а затем отходит в сторону, пытаясь вырвать из руки Оука меч за счет силы своего движения, хотя при этом лезвие разрезает его собственные внутренности.
Оук вытаскивает меч, но на него тут же налетают еще три палочника, давая четвертому возможность схватить его за горло. На этот раз стражники заводят его руки за спину и связывают их серебряной веревкой.
Когда наши взгляды встречаются, я вижу на его лице боль. Он ничем не может мне помочь.
Я пытаюсь отбиться от стражников, но они все равно прижимают меня к полу. Я кусаю их, когда они пытаются силой открыть мне рот.
Однако все это бесполезно. Двое солдат держат меня за запястья, а третий прокалывает кончик моего языка каким-то шипастым инструментом. Он затягивает его.
Четвертый солдат подносит к моему рту изогнутый нож.
Острая, жгучая боль пронзает меня. Я хочу закричать, но не могу, потому что мой язык надежно удерживают на месте. Пересохший рот наполняется кровью. Она течет рекой. Я давлюсь ею. Тону в ней. Меня отпускают, и я кашляю, чтобы не захлебнуться. Крик застревает в моем горле.
По моему подбородку струятся алые потоки. Когда я двигаюсь, во все стороны разлетаются красные хлопья.
Боль поглощает меня целиком, так что я почти теряю способность думать. Но понимаю, что теряю слишком много крови. Она вытекает из моего рта и льется по шее, обагряя воротник платья. Я умру здесь, прямо на ледяном полу Цитадели.
Леди Ноури неторопливо подходит к моему скрюченному телу, достает из сумки кусочек кости и просовывает его между моими губами и зубами. Я чувствую, как рана начинает затягиваться.
– Это пойдет тебе на пользу, пусть сейчас ты этого не понимаешь. Как твоя мать и преданный вассал, в отсутствие прямых указаний я вынуждена руководствоваться собственной мудростью.
От шока и потери крови у меня кружится голова. Покачиваясь, поднимаюсь на ноги и серьезно задумываюсь опуститься обратно на пол. Серьезно задумываюсь о том, чтобы потерять сознание.
Леди Ноури не может лгать, а значит, в каком-то извращенном смысле она искренне верит, что я должна хотеть того же, чего и она сама.
Однако мне не нужен язык, чтобы передать всю ярость, которую я испытываю. Леди Ноури может прочитать ее в моем взгляде.
Она улыбается уголками губ, и я замечаю, что за все это время она не так уж сильно изменилась. Она не хочет убивать меня, потому что если я умру, то не смогу больше страдать.
– Принц ведь даже не знает, что ты такое на самом деле, – произносит леди Ноури, бросая взгляд на Оука. – Ты ведь даже не фейри. Лишь манекен, мало чем отличающийся от зачарованного полена, которое оставляют на месте похищенного ребенка. Существо, обреченное зачахнуть и умереть.
Помимо своей воли поднимаю глаза на Оука. Понимает ли он, что она имеет в виду? Но я не вижу на его лице ничего, кроме жалости.
Пусть я состою из палочек, снега и ведьмовской магии, по крайней мере, я родилась не от нее.
Я ничей ребенок.
Эта мысль заставляет меня улыбнуться, обнажая окровавленные зубы.
– Миледи, – произносит король Хурклоу. – Чем быстрее принц Оук увидит своего отца на свободе, тем скорее мы получим желаемое.
Леди Ноури, прищурившись, смотрит на него. Я задумываюсь, знает ли король троллей, какой жестокой она может быть и какой жестокой станет по отношению к нему, если он не проявит осторожность.
Но пока она послушно делает стражникам знак рукой.
– Заприте эту непослушную девчонку в темнице, чтобы она хорошенько подумала о своих решениях. Нам с принцем Оуком нужно многое обсудить. Возможно, он согласится присоединиться к нашему пиршеству.
Один из бывших соколов подходит ко мне сзади.
– Давай, пошевеливайся.
Я, пошатываясь, направляюсь к дверям. Рана в моем рту пульсирует ужасной болью, но кровотечение остановилось. Сглатывая слюну, по-прежнему чувствую металлический привкус, но, по крайней мере, мне больше не кажется, что я вот-вот захлебнусь.