Я удивлена не меньше.
Оук смотрит на меня с виноватым выражением лица.
– Могу представить, о чем ты думаешь, – говорит он, двигая запястьями, чтобы избавиться от серебряных пут. – Но я понятия не имел, что задумал отец. Я вообще не знал, что у него есть какой-то план. Оказалось, он не продумал детали, чтобы победить.
Я вспоминаю слова Оука в темнице: «Во всем, что произошло, виноват ты. Почему ты не мог набраться терпения и остаться в изгнании? Почему не смирился со своей судьбой?»
Значит, Мадок знал, что его собираются похитить, – возможно, от Тирнана, которому обо всем рассказал Гиацинт, а может быть, напрямую от Гиацинта, – и позволил этому случиться. И все для того, чтобы вернуть верность своих солдат и захватить Цитадель, впечатлив таким образом Верховных короля и королеву и заслужив помилование. Дерзкий, самонадеянный замысел.
Соколы когда-то были верны Мадоку, поэтому у него есть все основания полагать, что за несколько недель, проведенных в самом сердце Цитадели, он сможет вернуть их на свою сторону.
«Хурклоу представляет для нас проблему. Если бы не его солдаты, у меня бы наверняка получилось сбежать из Цитадели, а может быть, даже захватить ее».
Составляя план, Мадок не взял в расчет троллей Хурклоу из Каменного леса. А ведь в замке еще были представители сокрытого народа и ниссе. И чудовища-палочники. Бывшие соколы оказались в меньшинстве.
– И что теперь? – спрашиваю я.
К моему удовольствию, Оук широко округляет глаза.
– Ты снова можешь говорить?
– Я использовала обломок кости Мэб, – поясняю я. И хотя я немного вздрагиваю при этом воспоминании, принц все равно не догадается, что именно произошло.
– То есть хочешь сказать, что пока мы с отцом спали, ты – в полном одиночестве – нашла ларец, а затем без чьей-либо помощи подчинила себе леди Ноури? – Оук смеется. – Могла бы и разбудить. Я бы тебе пригодился. Например, поаплодировал бы в подходящий момент. Или подержал твою сумку.
Его слова льстят мне, и я улыбаюсь уголками губ.
– Итак, – продолжает он. – Какой приказ мне отдать стражникам теперь, когда власть находится у тебя в руках?
Леди Ноури сидит неподвижно, прислушиваясь к нашему разговору. Возможно, она уже поняла, что мне не нужно ничего, кроме низкого коварства. Разве что амбициозный союзник, способный проявить доброту.
Или, может быть, она впервые осознала, что не знает меня и вполовину так хорошо, как ей казалось.
– Тирнан придет в условленное место, как мы и планировали? – уточняю я.
Оук кивает.
– Можем воспользоваться этим, чтобы собрать троллей Хурклоу в одном месте и окружить их, – говорит он. – На нашей стороне будут палочники, а еще – эффект неожиданности.
Я киваю.
– Надо не забывать о Богдане.
Стараясь не вспоминать о случайно подслушанном в темнице разговоре, обсуждаю с Оуком возможные стратегии и планы. Мы обговариваем их снова и снова. Я приказываю леди Ноури, чтобы она велела солдатам принести вещи Оука. Чтобы отправила мое сообщение Гиацинту. Чтобы попросила у слуг принести нам сладкий лед, которым меня когда-то кормил лорд Джарел, а Мадоку – вина и мясных пирожков.
Затем посылаю за служанками леди Ноури, чтобы они помогли мне собраться.
Вскоре дверь открывается, и в комнату, размахивая хвостами, заходят две женщины из сокрытого народа – Доу и Фернвайф. Я помню их с того времени, когда жила здесь: они родные сестры, и им пришлось работать на леди Ноури в качестве платы за некий проступок, совершенный их родителями.
Они были по-своему добры ко мне. В отличие от некоторых других слуг не кололи меня булавками ради того, чтобы увидеть, как из ранки вытекает кровь. Я удивлена тем, как изможденно они выглядят. Подолы и рукава их платьев давно истрепались.
Думаю о громадных пауках-палочниках, охотящихся на заснеженной равнине, и о том, что сейчас в Цитадели живется еще хуже, чем раньше.
Я выбираю платье из шкафа леди Ноури и сажусь на покрытую мехом табуретку. Доу одевает меня, в то время как Фернвайф укладывает мои волосы и закалывает их костяным и ониксовым гребнями. Доу смазывает мне губы ягодным соком, чтобы придать им более красный оттенок, а затем повторяет ту же процедуру с моими щеками.
«Убей ее, пока можешь».
Мы с Оуком уже долго играем в игры, и в этой партии я обязана победить.
На выходе из дворца мы встречаем других охранников и Мадока, которого освободили из темницы. Я ищу взглядом Гиацинта, но его нигде ни видно. Остается только надеяться, что он получил мое сообщение. Бывший сокол передает Мадоку трость, наспех сделанную из ветки, и старый генерал с благодарностью на нее опирается.
Я вижу леди Ноури, сидящую верхом на олене и держащую в руках ларец; ее волосы цвета грязного снега развеваются на ветру. Замечаю жадный блеск в ее желтых глазах, то, как жуткие серые руки лорда Джарела сжимают ей горло.
В детстве я только и делала, что боялась. Но я больше не позволю себе поддаться страху.
Мы отправляемся в путь сквозь метель. Оук ускоряет шаг, чтобы поравняться со мной.
– Когда все закончится, – говорит он, – мне нужно с тобой поговорить. Я должен кое-что тебе объяснить.
– Что, например? – тихо спрашиваю я.
Он переводит взгляд на опушку соснового леса.
– Я позволил тебе поверить… поверить в то, что не является правдой.
Я вспоминаю дыхание Оука на своей шее. Как расширялись и чернели зрачки его лисьих глаз. Каково это – прикусывать его кожу, едва не пронзая ее насквозь.
– Тогда расскажи мне сейчас.
Он качает головой. Его лицо искажает гримаса боли, но он так часто прячет свои истинные чувства за масками, что я больше не верю своим глазам.
– Если расскажу, сниму камень с души, но подвергну тебя опасности.
– Я все равно хочу услышать.
Но Оук лишь качает головой.
– Тогда позволь мне кое-что сказать, – произношу я. – Теперь я поняла, почему ты постоянно улыбаешься, шутишь и льстишь, даже если в этом нет необходимости. Сначала я думала, ты просто хочешь нравиться всем окружающим. Потом решила, что таким образом ты хочешь вывести собеседника из равновесия. Но все не так просто. Ты переживаешь, что другие тебя боятся.
Лицо Оука принимает настороженное выражение.
– И зачем кому-то бояться меня?
– Потому что ты приводишь в ужас самого себя, – отвечаю я. – Почувствовав запах крови, ты уже не хочешь останавливаться. Тебе нравится сеять смерть. Если твоя сестра унаследовала стратегический талант вашего отца, то тебе досталась его кровожадность.
Я вижу, как сжимается его челюсть.
– Ты тоже меня боишься?
– Не по этой причине.
В его глазах горит такой огонь, что, кажется, моя кожа вот-вот пойдет волдырями от ожогов.
Это не имеет значения. Приятно найти брешь в его обороне, но это ничего не меняет.
Моей главной уязвимостью всегда было желание быть любимой. Это огромная брешь, зияющая в моей душе, и чем сильнее я стремлюсь закрыть ее, тем легче меня обмануть. Я вся – сплошная открытая рана. Если лицо Оука всегда скрыто маской, то с моего содрана вся кожа. Я снова и снова приказывала себе выстроить защиту от собственных желаний, но у меня ничего не получалось.
Пришла пора попробовать что-то другое.
Мы бредем по снегу, и я слежу за тем, чтобы ступать по нему легко, чтобы не сломать корку льда, по которой иду. Однако с каждым шагом под моими ногами все равно разбегается паутинка трещин. Подол моего платья развевается на холодном ветру. И я вдруг понимаю, что так и не надела обувь.
Другая девушка на моем месте почувствовала бы, как мерзнет кожа, но я уже давно обледенела изнутри.
Глава 17
На косматом олене впереди нас едет леди Ноури. На ней алое платье и темно-красная мантия – настолько длинная, что не видно спины оленя. На ее коленях покоится ларец.
Король троллей сидит верхом на лосе, голова которого увенчана огромными ветвистыми рогами, и держит в руках золотисто-зеленую уздечку. Он облачен в медные доспехи, на каждой пластинке которых высечен странный узор, похожий на лабиринт.
Я задумываюсь, как Тирнан провел последние два дня. Вероятно, сначала он надеялся, что мы вернемся, но по мере того как ночь близилась к рассвету, тревожился все сильнее. А с наступлением утра он уже знал, что ему придется действовать согласно плану Оука. Он сидел в холодном заснеженном поле, злясь на принца и страшно за него волнуясь одновременно. Возможно, придумывал, как дополнить план, чтобы сделать его надежнее. Но у него не было возможности рассказать нам об этом.
Равно как и у нас не было возможности сказать ему, что Мадок привлек на свою сторону столько солдат.
Леди Ноури спешивается с оленя, и ее длинная красная мантия тащится по снегу, словно кровавая волна.
– Схватить Грозовую ведьму, – приказывает она в соответствии с нашим планом. Как мы ей и велели.
Палочники пленят Богдану. Древняя фейри вонзает ногти в одного из них. Где-то вдалеке вспыхивает молния, но ведьме не хватает времени, чтобы призвать ее ближе, – еще несколько чудовищ хватают ее за руки. Богдана разрывает палочника на части, но их слишком много, и все они вооружены железом. Вскоре она уже лежит в снегу, а ее запястья обжигают железные кандалы.
– В чем причина этого предательства? – кричит Богдана.
Леди Ноури бросает на меня взгляд, но ничего не отвечает.
– Разве я не сделала то, о чем ты меня просила? – хрипит Грозовая ведьма. – Разве я не создала тебе дочь из пустоты? Разве не помогла тебе возвыситься?
– Ну и что за дочь ты создала? – полным презрения тоном отзывается леди Ноури.
Богдана смотрит на меня, и в ее глазах загорается какой-то незнакомый огонек. Будто она что-то увидела во мне, но пока еще не поняла, что именно.
– А теперь скажи мне, принц, – продолжает леди Ноури, возвращаясь к нашему плану, – где сердце Меллит?
Руки Оука кажутся связанными, но узел на самом деле не затянут, и он может освободиться, когда пожелает. Меч находится в руках у стоящего рядом бывшего сокола, который тут же отдаст его принцу при необходимости.