— Мещеринов, прошу ваш ответ.
До конца занятия оставалось восемь минут. Настя решила, что лучше самокритичного блондина со шрамом ей все равно никого не найти. Надо послушать его ответ, и если он сможет связно произнести хотя бы три слова, она остановит свой выбор на нем. Не Бог весть что, конечно, но его можно будет поднатаскать и кое-чему научить.
— Скорее всего, психологические особенности тут ни при чем, — произнес Мещеринов. — Показания свидетелей расходятся потому, что они подкуплены и говорят то, что им велели.
У Насти запылали щеки. Неужели? Неужели она нашла свою жемчужину, нашла человека, который сумел подняться над заданными заранее рамками и поискал решение задачи в совершенно иной плоскости? Вот повезло! Стараясь, чтобы голос не выдал ее радостного волнения, она спросила:
— Как вы предполагаете, зачем это могло быть нужно?
— Например, чтобы запутать и затянуть следствие. Водитель мог кому-то мешать, и нужно было любыми путями ограничить свободу его передвижения. По условиям задачи потерпевший погиб, верно? Значит, подследственный наверняка находится под подпиской о невыезде. При таких разноречивых показаниях свидетелей следствие будет тянуться до второго пришествия, и это дает полную гарантию, что виновный водитель из города не выедет. А тем более из страны.
«Отлично! Ты не только решил шестидесятую задачу. У тебя свободный полет фантазии, вон какую жуткую историю с ходу наворотил. И вдобавок ты на занятии по криминалистике не забыл, что существует еще и уголовный процесс. Умница!»
— Спасибо, Мещеринов, садитесь, пожалуйста. Занятие окончено. До звонка еще две минуты, и я скажу вам на прощание несколько слов. Уровень знаний в вашей группе производит удручающее впечатление. До выпуска вам осталось шесть месяцев, из которых один уйдет на стажировку, и еще один — на диплом. Вряд ли можно что-то поправить, времени осталось совсем немного. Я не сомневаюсь, что к госэкзаменам вы подготовитесь как следует, все выучите и благополучно сдадите. Но умственная лень — страшный порок. Большинство из вас, к сожалению, этим пороком страдает. Может быть, кто-то из вас и не собирается становиться хорошим оперативником или следователем, ему нужен только диплом юриста и лейтенантские погоны. К таким слушателям мои слова не относятся. А остальные должны иметь в виду, что, если они будут лениться думать, у них ничего не выйдет и преступления раскрывать они не смогут. Всего вам доброго.
В коридоре Настя догнала Мещеринова, направлявшегося в столовую, и тронула его за локоть.
— Подождите минуту, Мещеринов. Вы уже знаете, где будете стажироваться?
— Северный округ, отделение «Тимирязевское». А что?
— Вы не хотели бы пройти стажировку в МУРе, в отделе борьбы с тяжкими насильственными преступлениями?
Мещеринов замер и, чуть прищурившись, уставился на Настю. Казалось, он напряженно размышляет, взвешивая все «за» и «против». Потом слегка кивнул.
— Хотел бы, если это возможно. Но в учебном отделе уже всех распределили.
— Я решу этот вопрос. Мне нужно только ваше согласие.
— Я согласен. А вам это зачем нужно?
Второй раз за два часа этот парень поставил Настю в сложное положение. «А ты не прост, дружок, — озадаченно подумала она. — Другой бы вне себя от радости был и не раздумывал бы ни секунды. А ты что-то высчитываешь, выгадываешь, вопросы задаешь. Пожалуй, из тебя выйдет сыщик. Хорошо, что я тебя нашла».
— У нас, как и всюду, некомплект сотрудников, — ответила она Мещеринову. — Поэтому мы рады любой помощи. Но чем толковее стажер, тем лучше, даже если он приходит всего на месяц.
— Вы считаете меня толковым? — усмехнулся слушатель. — Приятно слышать. А то вы всех нас с дерьмом смешали.
И майору милиции Анастасии Каменской стало неловко…
— Не разбудил? — послышался в телефонной трубке голос Андрея Чернышева.
Настя включила лампу и посмотрела на часы — без пяти семь. Будильник зазвонит через пять минут.
— Разбудил, садист несчастный, — проворчала она. — Пять минут драгоценного сна украл.
— Не понимаю я, как ты живешь, Настасья. Я уже час назад встал, с Кириллом погулял, зарядку на улице сделал, сейчас я бодр и свеж, а ты дрыхнешь. Ты правда, что ли, еще спала?
— Конечно, правда.
— Ну тогда извини. Ты вполне проснулась? Информацию воспринимаешь?
— Валяй.
Настя приподнялась на локте, улеглась поудобнее и поставила телефонный аппарат себе на грудь.
— Значит, первое. Передача «Свободная рулежка» по четвертому каналу шла 22 октября в 21.15, окончилась в 21.45. Второе. Мать Виктории Ереминой действительно была алкоголичкой, но Вику в дом ребенка отдали не потому, что мать направили на лечение, а потому, что она получила срок по статье сто третьей за умышленное убийство. Правда, по суду ей назначили принудительное лечение от алкоголизма. Умерла она и в самом деле от отравления денатуратом, но не в профилактории, а в колонии строгого режима.
— Почему строгого режима? Это была не первая ее судимость?
— Вторая. Первый раз она отбывала срок за кражу. Вика, кстати, родилась во время первой отсидки. В детдоме уже почти весь персонал поменялся, но одна воспитательница работает там давно. Она утверждает, что Вике не говорили правду, чтобы не травмировать. Хватит с нее и того, что мать больна алкоголизмом. Да и смерть страшная. Теперь третье, самое плохое. Готова?
— Готова.
— Валентин Петрович Косарь, обладатель широких знакомств в медицинском мире, умер.
— Когда!
— Крепись, Настасья, похоже, мы с тобой вляпались в какое-то болото. Косарь насмерть сбит машиной. Ни очевидцев, ни информации — ничего. Тело лежало на дороге, обнаружено проезжавшим мимо водителем. Дело находится в производстве в Юго-Западном округе. Деталей пока не знаю, собираюсь сегодня к ним наведаться.
— Подожди, Андрюша, подожди, — Настя болезненно поморщилась и прижала свободную ладонь к виску. — У меня в голове полная каша, ничего не соображаю. Когда погиб Косарь?
— Двадцать пятого октября.
— Мне надо подумать. Ты двигай на Юго-Запад, а я пойду на работу, доложусь Колобку, потом съезжу к Ольшанскому. Встретимся с тобой часа в два. Годится?
— Где?
— Ты, как я понимаю, хочешь днем Кирилла покормить.
— Ну… хотелось бы, конечно.
— В половине второго подбери меня возле метро «Чеховская», поедем к тебе домой, ты покормишь пса, а потом пойдем с ним погуляем. Знаешь, мне кажется, мы с тобой как-то бестолково мечемся, толкаемся в разные двери, сами не понимая, что хотим найти. Хватит скакать, пора сесть и подумать. Ты согласен?
— Тебе виднее, это про тебя говорят, что ты компьютер, а не про меня. Я при тебе вроде мальчика на побегушках до сих пор был.
— Ты что? — испугалась Настя. — Ты обижаешься на меня? Андрей, миленький, если я что-то не так сказала…
— Да брось ты, Настасья, тебе уж и слова сказать нельзя. У тебя по утрам чувство юмора долго спит: ты уже проснулась, а оно еще нет. В час тридцать, метро «Чеховская». Привет.
Настя поставила телефон на место и вяло, еле волоча ноги, побрела в ванную. На душе у нее было слякотно. Обнаруженное несколько дней назад «кое-что» с каждым днем вырастало и крепло, и что с ним делать, она не знала.
С каждым днем Виктор Алексеевич Гордеев становился все мрачнее. Его обычно круглое лицо осунулось и посерело, движения становились медленнее, голос — суше. Все чаще, слушая собеседника, он произносил «ну да, ну да», и это означало, что он опять не слушает, что ему говорят, а думает о чем-то своем.
Проводя утреннюю оперативку, он плохо слышал сам себя, вглядываясь в который раз в лица своих подчиненных и думая: «Этот? Или этот? Или вон тот? Кто из них?»
Ему казалось, что он знает, кто из оперативников связан с преступным миром, но верить в это не хотелось. В то же время если это не он, не тот, на кого он думает, значит, кто-то другой, и от этого не легче. Гордеев ко всем относился одинаково, и кто бы ни оказался предателем — будет одинаково больно. Его раздирали противоречивые желания: с одной стороны, ему хотелось поделиться с Каменской своими подозрениями, но, с другой стороны, он считал, что втягивать ее не нужно. Конечно, Настасья умница, наблюдательная, с хорошей памятью и четким мышлением, с ней вместе легче было бы разобраться. И в то же время Виктор Алексеевич знал, как трудно будет ей, скажи он о своих подозрениях, разговаривать с этим человеком, работать с ним, обсуждать любые, даже не служебные вопросы. Кроме того, она может выдать себя и насторожить того, кто пока уверен в своей безопасности.
Во время совещания он не спрашивал Настю о ходе работы по убийству Ереминой. Она поняла правильно и, вернувшись к себе в кабинет, терпеливо ждала вызова начальника. Не прошло и десяти минут, как Гордеев позвонил ей по внутреннему телефону с одним коротким словом: «Зайди».
— Виктор Алексеевич, пусть Миша Доценко побеседует с этим человеком, — Настя протянула Гордееву листок, на котором были записаны координаты Солодовникова и вопросы, требующие как можно более точного ответа. Миша Доценко так искусно умел «работать» с памятью людей, пробуждая ассоциативные связи, что с его помощью порой человек вспоминал до малейших деталей и с точностью до минуты события, давно минувшие. Настя очень надеялась, что Мише удастся установить время, когда Солодовников звонил своему приятелю по институту Борису Карташову. Это поможет более точно очертить временной интервал, в котором раздался тот исчезнувший с кассеты звонок.
— Хорошо. Что еще?
— Еще нужно повторно допросить врача-психиатра, у которого консультировался Карташов. Это я должна сделать сама.
— Почему?
— Потому что я разговаривала с Карташовым, хорошо помню все детали беседы и, чтобы выявить противоречия в показаниях, с врачом должна разговаривать тоже я. Во всяком случае, то, что мне поведал Карташов, довольно сильно отличается от того, что записано в протоколе допроса доктора Масленникова.