Настя поудобнее уселась на скамейку и достала сигарету. Андрей Чернышев отстегнул поводок от ошейника и, строго сказав собаке: «Далеко не уходи», повернулся к собеседнице.
— Ты думаешь, в убийстве Ереминой замешана Колобова?
— Или она, или Карташов, или оба разом. Сочинили душераздирающую историю о Викиной психической болезни, под которую хотят списать ее исчезновение. А что? Как версия вполне годится. И показания Колобовой о том, что она говорила с Викой в пятницу, 22 октября, поздно вечером, тоже могут оказаться липой. Проверить это никак нельзя, мужа Колобовой в это время дома не было. Непонятно только, где Еремина болталась целую неделю. С 23 по 30 октября ее никто не видел, а убили ее, судя по заключению эксперта, 31 октября или 1 ноября. Надо тщательнейшим образом проверить, где в течение той недели были Карташов и Колобова. Шаг за шагом, буквально по минутам.
— Месяц прошел, — с сомнением покачал головой Андрей. — Кто теперь точно вспомнит, где и когда их видели, о чем с ними разговаривали… Шансы у нас нулевые.
— Я у Колобка выклянчила Мишу Доценко, он у нас мастер по таким делам. У него и не захочешь — вспомнишь.
— По голове бьет, что ли? — расхохотался Чернышев.
— Ты зря хихикаешь. Ты Мишу в деле не видел. Он специально учился, кучу книжек прочел по проблемам памяти и мнемотехники. Он нам будет очень полезен.
— Ну, дай Бог, — согласился Андрей, — я ведь не против. А почему ты меня про Юго-Западный округ не спрашиваешь?
— А там что-то интересное? — вскинулась Настя.
— К сожалению, ничего. Обычный наезд. Таких с каждым днем становится все больше и больше. Водитель сбивает пешехода и скрывается с места происшествия. Тихий переулок, поздняя ночь, очевидцев нет. Жители близлежащих домов ничего не видели и скрипа тормозов не слышали. Следов торможения на проезжей части не обнаружено, хотя по такой мерзкой погоде их и не найдешь, даже если они есть: воды по щиколотку. На одежде погибшего Косаря найдены микрочастицы краски с автомобиля. Машина, судя по всему, дважды перекрашивалась, сначала она была голубая, потом шоколадно-коричневая, теперь — так называемый «мокрый асфальт». Вот тебе и весь сказ. По утверждению экспертов, высота удара свидетельствует о том, что автомобиль был скорее всего наш, отечественный, а не иномарка. Больше ничего не известно.
— А сам Косарь? Что он собой представляет?
— Валентин Петрович Косарь, сорока двух лет, образование высшее медицинское, но по специальности проработал всего четыре года, потом устроился редактором в издательство «Медицина». С тех пор так и работал на издательском поприще, подвизался в журнале «Здоровье», в последние годы подался в коммерческую деятельность, организовал издание популярных брошюр по лечебным травам, целительству, экстрасенсорике. Последняя должность — заместитель главного редактора журнала «Хозяюшка», рассчитанного на пенсионеров и домохозяек. Рецепты, советы, сплетни, детективные повести, подробные аннотации телевизионных программ и все в таком же духе. Женат, двое детей.
— Печально, — вздохнула Настя. — Жалко мужика. Придется нам с тобой восстанавливать цепочку, опираясь на показания Карташова и врача.
— Думаешь, это что-нибудь даст?
— Кто его знает? Но попробовать нужно. Карташов должен был как-то объяснить Косарю, зачем ему нужна консультация психиатра. А Косарь, в свою очередь, предварительно договариваясь с врачом, вполне мог сказать ему, какая у его знакомого проблема. Вдруг Карташов сказал Косарю что-нибудь, хотя бы одно слово, которое не укладывается в легенду о болезни Вики. Сегодня в пять тридцать у меня встреча с этим врачом.
Овчарка по кличке Кирилл, вдоволь насладившись прогулкой, подошла к хозяину и вежливо села у его ног, деликатно положив голову ему на колени.
— Огромный он у тебя, — с уважением сказала Настя. — Его прокормить — никаких денег, наверное, не хватит.
— Это точно, — подтвердил Андрей, почесывая пса за ухом. — Правильное питание для такой собаки стоит бешеных денег.
— Как же ты управляешься?
— С трудом. Видишь, в чем хожу? — он показал на старые джинсы, не первой свежести куртку, поношенные, хотя и тщательно начищенные ботинки.
— Не пью, не курю, по ресторанам не хожу, в общепите не питаюсь, беру из дома бутерброды. Режим жесткой экономии! — Он засмеялся. — Правда, моя Ирина зарабатывает раза в два больше меня. Она меня кормит и одевает, а моя забота — машина и Кирилл.
— Тебе повезло. А что делать тому, у кого нет такой Ирины? Ведь на нашу с тобой зарплату нельзя себе позволить ни машину, ни большую собаку. Так и помрем в нищете. Ладно, пошли трудиться.
Беседа с врачом, у которого консультировался Борис Карташов по поводу Вики, практически ничего нового не принесла, за исключением того, что Настя еще раз убедилась в недобросовестности своего коллеги Володи Ларцева. Еще тогда, когда она впервые читала протокол допроса кандидата медицинских наук Масленникова, ее насторожило, что врач с такой уверенностью поставил диагноз заочно. Насколько ей было известно, врачи никогда этого не делают, особенно психиатры. Если судить по протоколу, доктор Масленников не сомневался в том, что Еремина действительно серьезно больна и нуждается в срочной госпитализации.
— Бог с вами, — замахал руками психиатр, когда Настя спросила его об этом. — Это было бы грубейшей ошибкой. Знаете, мы в таких случаях вертимся, как уж на сковородке, без конца вставляем «может быть», «в некоторых случаях», «очень похоже», «иногда бывает» и так далее, стараемся изо всех сил, только бы не сказать что-нибудь определенное. Чтобы поставить диагноз, нам нужно не менее месяца наблюдать больного, желательно в стационаре, да и тогда, случается, не можем с уверенностью что-то утверждать, а чтобы заочно — нет, увольте. Ни один порядочный врач себе этого не позволит.
— Это ваша подпись?
Настя протянула Масленникову протокол, составленный Ларцевым.
— Моя. Что-то не так?
— Вы читали протокол, прежде чем его подписывать?
— Честно признаться, нет. У меня не было оснований не доверять вашему коллеге. А в чем дело?
— Прочтите, пожалуйста, протокол и скажите, все ли в нем вас устраивает.
Масленников углубился в протокол, написанный мелким неразборчивым почерком Володи Ларцева. Дойдя до середины второй страницы, он раздраженно бросил листы на стол…
— Откуда это взялось? — зло спросил он. — Я говорил совершенно не так. Смотрите, здесь написано: «Ваша знакомая нуждается в неотложной госпитализации, так как находится на грани острого психического заболевания». Якобы я так сказал Карташову. Но ведь на самом деле я говорил Борису, что его знакомую непременно нужно отвести к врачу. Не исключено, что она может оказаться больна, и врач посмотрит, не нуждается ли она в лечении. Однако нужно быть готовым к тому, что, если врач установит у нее начало острого психического заболевания, ей будет предложена неотложная госпитализация. Вы видите разницу? Ваш коллега убрал из моих показаний все сомнения и вообще поставил все с ног на голову. А это? «Такое состояние, как у нее, называется синдромом Кандинского-Клерамбо». Откуда я могу точно знать, какое у нее состояние?! Я ее в глаза не видел! Я помню, что сказал: «Такие симптомы, о которых вы мне рассказываете, могут быть характерны для синдрома…» Нет, я решительно отказываюсь понимать, как можно было так исказить мои слова!
Масленников рассердился не на шутку. А Настя, снова сказавшаяся в роли «стрелочника», на котором срывают негодование все, кому не лень, почувствовала, что в ней закипает злость на Ларцева. Можно торопиться и сокращать изложение, но нельзя же перевирать показания!
— Давайте запишем ваши показания еще раз, — примирительно сказала она. — Я постараюсь фиксировать все дословно, а вы потом обязательно перечитайте. С чего все началось?
— В октябре ко мне обратился мой бывший однокурсник. Валентин Косарь и попросил принять для консультации его знакомого Бориса Карташова. Косарь пояснил мне, что Борис обеспокоен состоянием здоровья своей подруги, у которой появились навязчивые идеи о том, что кто-то подсмотрел ее сон и воздействует на нее при помощи радио…
Настя старательно записывала показания доктора Масленникова, с тоской думая о том, что опять вытянула «пустышку». Никаких расхождений в показаниях Карташова и Масленникова ей найти не удалось. Это никоим образом не снимало подозрений с художника, но ниточка, за которую Настя хотела уцепиться, снова выскользнула из пальцев. Ох Ларцев, Ларцев! Ну почему ты не потратил лишний час на беседу с Колобовой? Почему не обратил внимания на автосекретарь в квартире Карташова? Почему не выяснил, как Карташов нашел доктора Масленникова? Целый месяц потерян впустую. Версия об исчезновении Виктории Ереминой в связи с утратой ориентации на почве психического заболевания потребовала огромных усилий для проверки, а все потому, что ты, Ларцев, сам увлекся этой версией и протоколы составлял «под нее», отмахиваясь от ненужных, на твой взгляд, деталей, на которые у тебя просто не хватило времени. Конечно, не исключено, что именно эта версия правильна, но ведь параллельно с ней можно было проверить и другие, для выдвижения которых как раз и не хватило той информации, которой ты пренебрег. Ты живой человек, у тебя душа постоянно болит за дочку, которая сидит дома одна и постепенно может отбиться от рук, но…
Настя закончила протокол и протянула его Масленникову.
— Прочитайте внимательно. Если хотя бы одно слово вас не устроит, сделаем исправление. После этого подпишите каждую страницу. Можно от вас позвонить?
— Пожалуйста. — Врач пододвинул к ней аппарат. — Через девятку.
Настя набрала номер Ольшанского.
— Это Каменская, добрый вечер. Есть что-нибудь для меня?
— Есть, — послышался в трубке тенорок следователя. — Экспертиза пленки пришла.
— И что в ней? — Сердце ее дало сбой и быстро заколотилось.
— Запись на кассете номер один стерта. Среди других записей на этой же кассете голоса Ереминой нет. Довольна?